Неточные совпадения
— Да ведь ты не знаешь, — ответил Аркадий, — ведь
он львом был в свое время. Я когда-нибудь расскажу тебе
его историю. Ведь
он красавцем был, голову кружил
женщинам.
Женщины от
него с ума сходили, мужчины называли
его фатом и втайне завидовали
ему.
Напротив:
он еще мучительнее, еще крепче привязался к этой
женщине, в которой, даже тогда, когда она отдавалась безвозвратно, все еще как будто оставалось что-то заветное и недоступное, куда никто не мог проникнуть.
Предчувствуя неизбежную разлуку,
он хотел, по крайней мере, остаться ее другом, как будто дружба с такою
женщиной была возможна…
— Может быть, только у
него сердце предоброе. И
он далеко не глуп. Какие
он мне давал полезные советы… особенно… особенно насчет отношений к
женщинам.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например… А что касается до времени — отчего я от
него зависеть буду? Пускай же лучше
оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и
женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
«Уж не немка ли здесь хозяйка?» — пришло
ему на мысль; но хозяйкой оказалась русская,
женщина лет пятидесяти, опрятно одетая, с благообразным умным лицом и степенною речью.
— Есть, — отвечала Евдоксия, — да все
они такие пустые. Например, mon amie [Моя приятельница (фр.).] Одинцова — недурна. Жаль, что репутация у ней какая-то… Впрочем, это бы ничего, но никакой свободы воззрения, никакой ширины, ничего… этого. Всю систему воспитания надобно переменить. Я об этом уже думала; наши
женщины очень дурно воспитаны.
(Возможность презирать и выражать свое презрение было самым приятным ощущением для Ситникова;
он в особенности нападал на
женщин, не подозревая того, что
ему предстояло несколько месяцев спустя пресмыкаться перед своей женой потому только, что она была урожденная княжна Дурдолеосова.)
— Я не могу слышать равнодушно, когда нападают на
женщин, — продолжала Евдоксия. — Это ужасно, ужасно. Вместо того чтобы нападать на
них, прочтите лучше книгу Мишле «De l’amour». [О любви (фр.).] Это чудо! Господа, будемте говорить о любви, — прибавила Евдоксия, томно уронив руку на смятую подушку дивана.
— Ну что, ну что? — спрашивал
он, подобострастно забегая то справа, то слева, — ведь я говорил вам: замечательная личность! Вот каких бы нам
женщин побольше. Она, в своем роде, высоконравственное явление.
Аркадий оглянулся и увидал
женщину высокого роста, в черном платье, остановившуюся в дверях залы. Она поразила
его достоинством своей осанки. Обнаженные ее руки красиво лежали вдоль стройного стана; красиво падали с блестящих волос на покатые плечи легкие ветки фуксий; спокойно и умно, именно спокойно, а не задумчиво, глядели светлые глаза из-под немного нависшего белого лба, и губы улыбались едва заметною улыбкою. Какою-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица.
Нос у ней был немного толст, как почти у всех русских, и цвет кожи не был совершенно чист; со всем тем Аркадий решил, что
он еще никогда не встречал такой прелестной
женщины.
— Отчего ты не хочешь допустить свободы мысли в
женщинах! — проговорил
он вполголоса.
Он ожидал, что Базаров заговорит с Одинцовой, как с
женщиной умною, о своих убеждениях и воззрениях: она же сама изъявила желание послушать человека, «который имеет смелость ничему не верить», но вместо того Базаров толковал о медицине, о гомеопатии, о ботанике.
— Что за чудесная
женщина Анна Сергеевна, — воскликнул Аркадий, оставшись наедине с своим другом в отведенной
им комнате.
Базаров был великий охотник до
женщин и до женской красоты, но любовь в смысле идеальном, или, как
он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни и не однажды выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом [Желтый дом — первая психиатрическая больница в Москве.]
«Нравится тебе
женщина, — говаривал
он, — старайся добиться толку; а нельзя — ну, не надо, отвернись — земля не клином сошлась».
Базаров встал. Лампа тускло горела посреди потемневшей, благовонной, уединённой комнаты; сквозь изредка колыхавшуюся штору вливалась раздражительная свежесть ночи, слышалось ее таинственное шептание. Одинцова не шевелилась ни одним членом, но тайное волнение охватывало ее понемногу…
Оно сообщилось Базарову.
Он вдруг почувствовал себя наедине с молодою, прекрасною
женщиной…
Решившись, с свойственною
ему назойливостью, поехать в деревню к
женщине, которую
он едва знал, которая никогда
его не приглашала, но у которой, по собранным сведениям, гостили такие умные и близкие
ему люди,
он все-таки робел до мозга костей и, вместо того чтобы произнести заранее затверженные извинения и приветствия, пробормотал какую-то дрянь, что Евдоксия, дескать, Кукшина прислала
его узнать о здоровье Анны Сергеевны и что Аркадий Николаевич тоже
ему всегда отзывался с величайшею похвалой…
— В кои-то веки разик можно, — пробормотал старик. — Впрочем, я вас, господа, отыскал не с тем, чтобы говорить вам комплименты; но с тем, чтобы, во-первых, доложить вам, что мы скоро обедать будем; а во-вторых, мне хотелось предварить тебя, Евгений… Ты умный человек, ты знаешь людей, и
женщин знаешь, и, следовательно, извинишь… Твоя матушка молебен отслужить хотела по случаю твоего приезда. Ты не воображай, что я зову тебя присутствовать на этом молебне: уж
он кончен; но отец Алексей…
Бывает эпоха в жизни молодых
женщин, когда
они вдруг начинают расцветать и распускаться, как летние розы; такая эпоха наступила для Фенечки.
Базарову стало досадно. «Не может
женщина не хитрить!» — подумал
он.
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна
женщина не может
их выдержать, не так ли?
Купцы уходят. Слышен голос
женщины: «Нет, ты не смеешь не допустить меня! Я на тебя нажалуюсь
ему самому. Ты не толкайся так больно!»
Городничий. Ну, уж вы —
женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут ни из того ни из другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с
ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Деревни наши бедные, // А в
них крестьяне хворые // Да
женщины печальницы, // Кормилицы, поилицы, // Рабыни, богомолицы // И труженицы вечные, // Господь прибавь
им сил!
— Певец Ново-Архангельской, //
Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти
его в Италию // Сулились, да уехали… // А
он бы рад-радехонек — // Какая уж Италия? — // Обратно в Конотоп, //
Ему здесь делать нечего… // Собаки дом покинули // (Озлилась круто
женщина), // Кому здесь дело есть? // Да у
него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато уж голосок!»