Неточные совпадения
У меня будет особенная комната (верно, St.-Jérôme’ова) и я буду сам убирать ее и держать в удивительной чистоте; человека же ничего для
себя не буду заставлять
делать.
Несмотря на то, что мысль о возможности составить
себе правила на все обстоятельства жизни и всегда руководиться ими нравилась мне, казалась чрезвычайно простою и вместе великою, и я намеревался все-таки приложить ее к жизни, я опять как будто забыл, что это нужно было
делать сейчас же, и все откладывал до такого-то времени.
Я вспомнил, что Володя при вступлении в университет купил
себе литографии лошадей Виктора Адама, табаку и трубки, и мне показалось необходимым
сделать то же самое.
Кое-как
сделав страшное усилие над
собою, я встал, но уже не был в состоянии поклониться, и выходя, провожаемый взглядами соболезнования матери и дочери, зацепил за стул, который вовсе не стоял на моей дороге, — но зацепил потому, что все внимание мое было устремлено на то, чтобы не зацепить за ковер, который был под ногами.
Он имел привычку, происходившую от фальшивых зубов, которых у него был полон рот, — сказав что-нибудь, поднимать верхнюю губу к носу и, производя легкий звук сопения, как будто втягивать эту губу
себе в ноздри, и когда он это
делал теперь, мне все казалось, что он про
себя говорил: «Мальчишка, мальчишка, и без тебя знаю: наследник, наследник», и т. д.
Что еще более
делало некрасивым ее некрасивое лицо, была странная прическа с пробором сбоку (одна из тех причесок, которые придумывают для
себя плешивые женщины).
«Нет никакой неприятности, которую бы я не решился
сделать самому
себе, для того чтобы доказать всему свету и ему или ей свою преданность».
Люди, любящие так, никогда не верят взаимности (потому что еще достойнее жертвовать
собою для того, кто меня не понимает), всегда бывают болезненны, что тоже увеличивает заслугу жертв; большей частью постоянны, потому что им тяжело бы было потерять заслугу тех жертв, которые они
сделали любимому предмету; всегда готовы умереть для того, чтоб доказать ему или ей всю свою преданность, но пренебрегают мелкими ежедневными доказательствами любви, в которых не нужно особенных порывов самоотвержения.
Дубков мне отвечал: «С тех пор, как
себя помню, никогда ничего не
делал, чтобы они были такие, я не понимаю, как могут быть другие ногти у порядочного человека».
В гостиной он, заикаясь, раболепствовал перед матерью, исполнял все ее желания, бранил людей, ежели они не
делали того, что приказывала Анна Дмитриевна, у
себя же в кабинете и в конторе строго взыскивал за то, что взяли к столу без его приказания утку или послали к соседке мужика по приказанию Анны Дмитриевны узнать о здоровье, или крестьянских девок, вместо того чтобы полоть в огороде, послали в лес за малиной.
В каждом слове и движении его выражалась гордость, основанная на сознании того, что он пожертвовал
собой для матери и выкупил имение, и презрение к другим за то, что они ничего подобного не
сделали.
Авдотья Васильевна, напротив, почти никогда ничего не
делала и не только не любила заниматься какими-нибудь вещицами или цветочками, но даже слишком мало занималась
собой и всегда убегала одеваться, когда приезжали гости.
— В булку, — сказал Володя,
сделав серьезно-комическое лицо и мутные глаза. — Вот рассуждай с ними, — продолжал он, как будто упрекая
себя в том, что он до того забылся, что решился снизойти до разговора с Любочкой.
И не только она не
сделала этого, но, напротив, предвидя всю неприятность своего положения, она без нападения приготовилась к защите, и, предполагая, что все домашние хотят всеми средствами
делать ей неприятности и оскорбления, она во всем видела умысел и полагала самым достойным для
себя терпеть молча и, разумеется, своим бездействием не снискивая любви, снискивала нерасположение.
Все тяжелые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого-нибудь в своем несчастии: думал, что кто-нибудь все это
сделал нарочно, придумывал против
себя целую интригу, роптал на профессоров, на товарищей, на Володю, на Дмитрия, на папа, за то, что он меня отдал в университет; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора.
Про Захара и говорить нечего: этот из серого фрака
сделал себе куртку, и нельзя решить, какого цвета у него панталоны, из чего сделан его галстук. Он чистит сапоги, потом спит, сидит у ворот, тупо глядя на редких прохожих, или, наконец, сидит в ближней мелочной лавочке и делает все то же и так же, что делал прежде, сначала в Обломовке, потом в Гороховой.
Неточные совпадения
Стародум. Поверь мне, всякий найдет в
себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего будет легче не
делать того, за что б совесть угрызала.
Стародум(видя в тоске г-жу Простакову). Сударыня! Ты сама
себя почувствуешь лучше, потеряв силу
делать другим дурно.
Степени знатности рассчитаю я по числу дел, которые большой господин
сделал для отечества, а не по числу дел, которые нахватал на
себя из высокомерия; не по числу людей, которые шатаются в его передней, а по числу людей, довольных его поведением и делами.
Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о других, ниже о
себе хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом
делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.
Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все
делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на
себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?