Бранится, кий шваркнул и ушел. Вот поди ты! По вечерам с князем по пятидесяти целковых партию играют, а тут бутылку макону проиграл и сам
не в себе. Уж такой характер! Другой раз до двух часов играют с князем, денег в лузу не кладут, и уж знаю, денег нет ни у того, ни у другого, а все форсят.
Неточные совпадения
Гость большой с князем играли. Только вот я
себе с машинкой круг бильярда похаживаю, считаю: девять и сорок восемь, двенадцать и сорок восемь. Известно, наша дело маркёрское: у тебя еще во рту куска
не было, и
не спал-то ты две ночи, а все знай покрикивай да шары вынимай. Считаю
себе, смотрю: новый барин какой-то
в дверь вошел, посмотрел, да и сел на диванчик. Хорошо.
Посмотрел я на барина, — вижу, сидит тихо, ни с кем
не знаком, и платье-то на нем новехонько; думаю
себе: али из иностранцев, англичан будет, али из графов каких приезжих. И даром что молодой, вид имеет
в себе. Подле него Оливер сидел, так посторонился даже.
И черт его знает, кто он такой был, Пан этот. Прозвал его кто-то Паном, так и пошло. День-деньской, бывало, сидит
в бильярдной, все смотрит. Уж его и били-то, и ругали, и
в игру ни
в какую
не принимали, все сидит
себе, принесет трубку и курит. Да уж и играл чисто… бестия!
Вот он,
не видал, что ли, Нехлюдова, али нарочито, как размахнется
в шара, да Нехлюдова
в грудь турником ка-ак стукнет! Охнул даже сердечный. Так что ж? Нет того, чтоб извиниться — грубый такой! пошел
себе дальше, на него и
не посмотрел; да еще бормочет: «Чего, говорит, тут суются? От этого шара
не сделал. Разве нет места?»
Хорошо. Приходят потом
в бильярдную, веселы все, а уж Нехлюдов на
себя не похож; глаза посоловели, губами водит, икает все и уж слова
не может сказать хорошенько. Известно, ничего
не видамши, его и сшибло. Подошел он к бильярду, облокотился, да и говорит...
— Вам, — говорит, — смешно, а мне грустно. Зачем, — говорит, — я это сделал; и тебе, — говорит, — князь, и
себе в жизнь свою этого
не прощу.
А нынче все на интерес стал играть. Ходит, бывало, день-деньской у нас, или с кем
в бильярд играет, или наверх пойдет. Я
себе и думаю: что же другим, а
не мне все будет доставаться?
Ну, думаю
себе, теперь долго ездить
не будет, после то есть сраму такого. Так нет. На другой день ввечеру приезжает. Пришел
в бильярдную и ящик какой-то с
собой принес. Снял пальто.
Над ней посмеивались, говоря: «Она тронутая,
не в себе»; она привыкла и к этой боли; девушке случалось даже переносить оскорбления, после чего ее грудь ныла, как от удара.
— Мне кажется — спокойнее стал я. У меня, знаешь ли, такое впечатление осталось, как будто я на лютого зверя охотился,
не в себя стрелял, а — в него. И еще: за угол взглянул.
Живи он с одним Захаром, он мог бы телеграфировать рукой до утра и, наконец, умереть, о чем узнали бы на другой день, но глаз хозяйки светил над ним, как око провидения: ей не нужно было ума, а только догадка сердца, что Илья Ильич что-то
не в себе.
И бабушка, занимаясь гостями, вдруг вспомнит, что с Верой «неладно», что она
не в себе, не как всегда, а иначе, хуже, нежели какая была; такою она ее еще не видала никогда — и опять потеряется. Когда Марфенька пришла сказать, что Вера нездорова и в церкви не будет, Татьяна Марковна рассердилась сначала.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми
себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее.
Не похоже,
не похоже, совершенно
не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я
не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести
себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность
в поступках.
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно,
не то, что
в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом
себе поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Лука Лукич (про
себя,
в нерешимости).Вот тебе раз! Уж этого никак
не предполагал. Брать или
не брать?
— дворянин учится наукам: его хоть и секут
в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь
себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь
в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на твою голову и на твою важность!