Неточные совпадения
«И извозчики знают о моих отношениях к Корчагиным», подумал Нехлюдов, и нерешенный вопрос, занимавший его постоянно в последнее время: следует
или не следует жениться на Корчагиной, стал перед ним, и он, как в большинстве вопросов, представлявшихся ему в это время, никак, ни в
ту ни в
другую сторону, не мог решить его.
Дела не было никакого, кроме
того, чтобы в прекрасно сшитом и вычищенном не самим, а
другими людьми мундире, в каске, с оружием, которое тоже и сделано, и вычищено, и подано
другими людьми, ездить верхом на прекрасной, тоже
другими воспитанной и выезженной и выкормленной лошади на ученье
или смотр с такими же людьми, и скакать, и махать шашками, стрелять и учить этому
других людей.
Скромные старушки в белых платках и серых кафтанах, и старинных поневах, и башмаках
или новых лаптях стояли позади их; между
теми и
другими стояли нарядные с масляными головами дети.
В
то время как она сидела в арестантской, дожидаясь суда, и в перерывах заседания она видела, как эти мужчины, притворяясь, что они идут за
другим делом, проходили мимо дверей
или входили в комнату только затем, чтобы оглядеть ее.
Ужасно! Не знаешь, чего тут больше — жестокости
или нелепости. Но, кажется, и
то и
другое доведено до последней степени».
Все жили только для себя, для своего удовольствия, и все слова о Боге и добре были обман. Если же когда поднимались вопросы о
том, зачем на свете всё устроено так дурно, что все делают
друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом. Станет скучно — покурила
или выпила
или, что лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет.
— Не знаю, либерал ли я
или что
другое, — улыбаясь, сказал Нехлюдов, всегда удивлявшийся на
то, что все его причисляли к какой-то партии и называли либералом только потому, что он, судя человека, говорил, что надо прежде выслушать его, что перед судом все люди равны, что не надо мучать и бить людей вообще, а в особенности таких, которые не осуждены. — Не знаю, либерал ли я
или нет, но только знаю, что теперешние суды, как они ни дурны, всё-таки лучше прежних.
Управляющий, налитой, мускулистый, сильный молодой человек, в коротком пиджаке с зеленым стоячим воротником и огромными пуговицами, пришел сказать Нехлюдову, что все собрались, но что они подождут, — пускай прежде Нехлюдов напьется кофею
или чаю, и
то и
другое готово.
— А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы
тот седой
или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А на сходке совсем
другой человек, заладит одно…
Благообразный старец, хотя и кивал одобрительно своей красивой патриархальной головой
или встряхивал ею, хмурясь, когда
другие возражали, очевидно, с большим трудом понимал
то, что говорил Нехлюдов, и
то только тогда, когда это же пересказывали на своем языке
другие крестьяне.
На этот коммунистический проект у Нехлюдова аргументы тоже были готовы, и он возразил, что для этого надо, чтобы у всех были плуги, и лошади были бы одинаковые, и чтобы одни не отставали от
других,
или чтобы всё — и лошади, и плуги, и молотилки, и всё хозяйство — было бы общее, а что для
того, чтобы завести это, надо, чтобы все люди были согласны.
Смех, которым ответил адвокат на замечание Нехлюдова о
том, что суд не имеет значения, если судейские могут по своему произволу применять
или не применять закон, и интонация, с которой он произнес слова: «философия» и «общие вопросы», показали Нехлюдову, как совершенно различно он и адвокат и, вероятно, и
друзья адвоката смотрят на вещи, и как, несмотря на всё свое теперешнее удаление от прежних своих приятелей, как Шенбок, Нехлюдов еще гораздо дальше чувствует себя от адвоката и людей его круга.
Он не раз в продолжение этих трех месяцев спрашивал себя: «я ли сумасшедший, что вижу
то, чего
другие не видят,
или сумасшедшие
те, которые производят
то, что я вижу?» Но люди (и их было так много) производили
то, что его так удивляло и ужасало, с такой спокойной уверенностью в
том, что это не только так надо, но что
то, чтò они делают, очень важное и полезное дело, — что трудно было признать всех этих людей сумасшедшими; себя же сумасшедшим он не мог признать, потому что сознавал ясность своей мысли.
То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем
другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные
или опасные для общества, чем
те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от природы, семьи, труда, т. е. вне всех условий естественной и нравственной жизни человеческой.
Узнав ближе тюрьмы и этапы, Нехлюдов увидал, что все
те пороки, которые развиваются между арестантами: пьянство, игра, жестокость и все
те страшные преступления, совершаемые острожниками, и самое людоедство — не суть случайности
или явления вырождения, преступного типа, уродства, как это наруку правительствам толкуют тупые ученые, а есть неизбежное последствие непонятного заблуждения о
том, что люди могут наказывать
других.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах
или в чем
другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Конечно, если он ученику сделает такую рожу,
то оно еще ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я не могу судить; но вы посудите сами, если он сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор
или другой кто может принять это на свой счет.
Смотреть никогда не мог на них равнодушно; и если случится увидеть этак какого-нибудь бубнового короля
или что-нибудь
другое,
то такое омерзение нападет, что просто плюнешь.
Стародум. Как! А разве
тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на
то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до
того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано
или поздно сверзиться. Скажи ж, мой
друг, счастлив ли
тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Но сие же самое соответствие, с
другой стороны, служит и не малым, для летописателя, облегчением. Ибо в чем состоит, собственно, задача его? В
том ли, чтобы критиковать
или порицать? Нет, не в
том. В
том ли, чтобы рассуждать? Нет, и не в этом. В чем же? А в
том, легкодумный вольнодумец, чтобы быть лишь изобразителем означенного соответствия и об оном предать потомству в надлежащее назидание.