Неточные совпадения
«Да не может быть», продолжал себе говорить Нехлюдов, и между тем он уже без всякого сомнения знал, что это была она, та самая девушка, воспитанница-горничная, в которую он одно время был влюблен, именно влюблен,
а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил и о которой потом никогда не вспоминал,
потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью, не только не порядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной.
Перестал же он верить себе,
а стал верить другим
потому, что жить, веря себе, было слишком трудно: веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего животного я, ищущего легких радостей,
а почти всегда против него; веря же другим, решать нечего было, всё уже было решено и решено было всегда против духовного и в пользу животного я.
То,
а не другое решение принято было не
потому, что все согласились,
а, во-первых,
потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил,
а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых,
потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих,
потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых,
потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное,
потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и
потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
Он молился, просил Бога помочь ему, вселиться в него и очистить его,
а между тем то, о чем он просил, уже совершилось. Бог, живший в нем, проснулся в его сознании. Он почувствовал себя Им и
потому почувствовал не только свободу, бодрость и радость жизни, но почувствовал всё могущество добра. Всё, всё самое лучшее, что только мог сделать человек, он чувствовал себя теперь способным сделать.
Или буду с предводителем, которого я постыдно обманывал с его женой, на собрании считать голоса за и против проводимого постановления земской инспекции школ и т. п.,
а потом буду назначать свидания его жене (какая мерзость!); или буду продолжать картину, которая, очевидно, никогда не будет кончена,
потому что мне и не следует заниматься этими пустяками и не могу ничего этого делать теперь», говорил он себе и не переставая радовался той внутренней перемене, которую чувствовал.
Ведь очевидно, что мальчик этот не какой-то особенный злодей,
а самый обыкновенный — это видят все — человек, и что стал он тем, что есть, только
потому, что находился в таких условиях, которые порождают таких людей. И
потому, кажется, ясно, что, для того чтобы не было таких мальчиков, нужно постараться уничтожить те условия, при которых образуются такие несчастные существа.
Нынче на суде она не узнала его не столько
потому, что, когда она видела его в последний раз, он был военный, без бороды, с маленькими усиками и хотя и короткими, но густыми вьющимися волосами,
а теперь был старообразный человек, с бородою, сколько
потому, что она никогда не думала о нем.
Так же верил и дьячок и еще тверже, чем священник,
потому что совсем забыл сущность догматов этой веры,
а знал только, что за теплоту, за поминание, за часы, за молебен простой и за молебен с акафистом, за всё есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и
потому выкрикивал свои: «помилось, помилось», и пел, и читал, что положено, с такой же спокойной уверенностью в необходимости этого, с какой люди продают дрова, муку, картофель.
И
потому он стоял неподвижно, прямо, усердно кланялся и крестился, старался умилиться, когда пели «Иже херувимы»,
а когда стали причащать детей, вышел вперед и собственноручно поднял мальчика, которого причащали, и подержал его.
И
потому теперешний Нехлюдов был для нее не тот человек, которого она когда-то любила чистой любовью,
а только богатый господин, которым можно и должно воспользоваться и с которым могли быть только такие отношения, как и со всеми мужчинами.
— Я… я… Видите ли, вы богаты, вы швыряете деньгами на пустяки, на охоту, я знаю, — начала девушка, сильно конфузясь, —
а я хочу только одного — хочу быть полезной людям и ничего не могу,
потому что ничего не знаю.
— Не знаю, либерал ли я или что другое, — улыбаясь, сказал Нехлюдов, всегда удивлявшийся на то, что все его причисляли к какой-то партии и называли либералом только
потому, что он, судя человека, говорил, что надо прежде выслушать его, что перед судом все люди равны, что не надо мучать и бить людей вообще,
а в особенности таких, которые не осуждены. — Не знаю, либерал ли я или нет, но только знаю, что теперешние суды, как они ни дурны, всё-таки лучше прежних.
А соблюсти там порядок очень трудно,
потому что переполнено, особенно пересыльными; но я всё-таки строго смотрю и люблю это дело.
А между тем ясно совершенно, что дети и старые люди мрут оттого, что у них нет молока,
а нет молока
потому, что нет земли, чтобы пасти скотину и собирать хлеб и сено.
— Мы очень хорошо понимаем, — сказал беззубый сердитый старик, не поднимая глаз. — В роде как у банке, только мы платить должны у срок. Мы этого не желаем,
потому и так нам тяжело,
а то, значит, вовсе разориться.
—
А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы с ними не столкуетесь; народ упрямый.
А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его.
Потому, всего боится. Ведь эти самые мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, — мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься — ума палата, министр, — всё обсудит как должно.
А на сходке совсем другой человек, заладит одно…
Было просто
потому, что он теперь не думал о том, что с ним произойдет, и его даже не интересовало это,
а думал только о том, чтò он должен делать.
Потому ли, что крестьян было меньше, или
потому, что он был занят не собой,
а делом, Нехлюдов в этот раз не чувствовал никакого смущения.
— Я вам говорю. Я всегда говорю господам судейским, — продолжал адвокат, — что не могу без благодарности видеть их,
потому что если я не в тюрьме, и вы тоже, и мы все, то только благодаря их доброте.
А подвести каждого из нас к лишению особенных прав и местам не столь отдаленным — самое легкое дело.
До острога было далеко,
а было уже поздно, и
потому Нехлюдов взял извозчика и поехал к острогу. На одной из улиц извозчик, человек средних лет, с умным и добродушным лицом, обратился к Нехлюдову и указал на огромный строющийся дом.
Нехлюдов испытывал то, что бывает с ушибленным местом. Кажется, что, как нарочно, ударяешься всё больным местом,
а кажется это только
потому, что только удары по больному месту заметны.
Здесь же достать вина нельзя было иначе, как у фельдшера,
а фельдшера она боялась,
потому что он приставал к ней.
И
потому для уяснения этого вопроса он взял не Вольтера, Шопенгауера, Спенсера, Конта,
а философские книги Гегеля и религиозные сочинения Vіnеt, Хомякова и, естественно, нашел в них то самое, что ему было нужно: подобие успокоения и оправдания того религиозного учения, в котором он был воспитан и которое разум его давно уже не допускал, но без которого вся жизнь переполнялась неприятностями,
а при признании которого все эти неприятности сразу устранялись.
Так думал Топоров, не соображая того, что ему казалось, что народ любит суеверия только
потому, что всегда находились и теперь находятся такие жестокие люди, каков и был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет не на то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу,
а только на то, чтобы закрепить его в нем.
И мыслью пробежав по всем тем лицам, на которых проявлялась деятельность учреждений, восстанавливающих справедливость, поддерживающих веру и воспитывающих народ, — от бабы, наказанной за беспатентную торговлю вином, и малого за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя за поджог, и банкира за расхищение, и тут же эту несчастную Лидию за то только, что от нее можно было получить нужные сведения, и сектантов за нарушение православия, и Гуркевича за желание конституции, — Нехлюдову с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем не
потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония,
а только
потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они собирали с народа.
А этому мешала и баба, торговавшая без патента, и вор, шляющийся по городу, и Лидия с прокламациями, и сектанты, разрушающие суеверия, и Гуркевич с конституцией. И
потому Нехлюдову казалось совершенно ясно, что все эти чиновники, начиная от мужа его тетки, сенаторов и Топорова, до всех тех маленьких, чистых и корректных господ, которые сидели за столами в министерствах, — нисколько не смущались тем, что страдали невинные,
а были озабочены только тем, как бы устранить всех опасных.
—
А потом огромная доля невинных
потому, что они, воспитавшись в известной среде, не считают совершаемые ими поступки преступлениями.
— Позвольте, — не давая себя перебить, продолжал Игнатий Никифорович, — я говорю не за себя и за своих детей. Состояние моих детей обеспечено, и я зарабатываю столько, что мы живем и полагаю, что и дети будут жить безбедно, и
потому мой протест против ваших поступков, позвольте сказать, не вполне обдуманных, вытекает не из личных интересов,
а принципиально я не могу согласиться с вами. И советовал бы вам больше подумать, почитать…
Они не сделали этого, даже мешали делать это другим только
потому, что они видели перед собой не людей и свои обязанности перед ними,
а службу и ее требования, которые они ставили выше требований человеческих отношений.
Стала она революционеркой, как она рассказывала,
потому, что с детства чувствовала отвращение к господской жизни,
а любила жизнь простых людей, и ее всегда бранили за то, что она в девичьей, в кухне, в конюшне,
а не в гостиной.
— Она? — Марья Павловна остановилась, очевидно желая как можно точнее ответить на вопрос. — Она? — Видите ли, она, несмотря на ее прошедшее, по природе одна из самых нравственных натур… и так тонко чувствует… Она любит вас, хорошо любит, и счастлива тем, что может сделать вам хоть то отрицательное добро, чтобы не запутать вас собой. Для нее замужество с вами было бы страшным падением, хуже всего прежнего, и
потому она никогда не согласится на это.
А между тем ваше присутствие тревожит ее.
«
А годов сколько?» — Я, говорю, не считаю, да и счесть нельзя,
потому что я всегда был, всегда и буду.
А смотритель или конвойный возьмет,
потому что у него два двугривенных жалованья и семья, и ему нельзя не взять.