Неточные совпадения
Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами
русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч
русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон
сделать нападение на французов.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и
русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора,
русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом,
делали этот смотр союзной 80-ти-тысячной армии.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки,
сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались
русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
Но войска,
русские войска, говорили все, были необыкновенны и
делали чудеса храбрости.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человека, с белыми руками, который что-то
сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что-нибудь
сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Она
сделала то самое и так точно, так вполне точно это
сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, чтó было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком
русском человеке.
Ввечеру Наполеон между двумя распоряжениями — одно о том, чтобы как можно скорее доставить заготовленные фальшивые
русские ассигнации для ввоза в Россию и другое о том, чтобы расстрелять саксонца, в перехваченном письме которого найдены сведения о распоряжениях по французской армии —
сделал третье распоряжение о причислении бросившегося без нужды в реку польского полковника к когорте чести (légion d’honneur), которой Наполеон был сам главою.
Русский император между тем более месяца уже жил в Вильне,
делая смотры и маневры.
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкою улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он
делал какое-нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего
русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть 800-тысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем, армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами,
русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны
русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, т.е.
сделать то самое, что должно было погубить их.
— Тоже дожидаетесь главнокомандующего? — заговорил гусарский подполковник. — Говорят всем доступен, слава Богу. А то с колбасниками беда! Не даром Ермолов в немцы просился. Теперь авось и
русским говорить можно будет. А то чорт знает, чтó
делали. Всё отступали — всё отступали. Вы
делали поход? — спросил он.
Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад
сделал Кутузов, относилось до мародерства
русских войск.
Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны
русских силами, а Бородинское сражение вследствие потери Шевардинского редута, принято было
русскими на открытой почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, т. е. в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и
сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.
Выслушав предложение Даву, называемого герцогом Экмюльским, о том, чтоб обойти левый фланг
русских, Наполеон сказал, что этого не нужно
делать, не объясняя, почему этого не нужно было
делать.
Он поглядел на часы. Было еще только 4 часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и
делать всё-таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу, и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по
русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкающей стрельбы ружейной и пушечной, то появлялись одни
русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что
делать друг с другом, кричали и бежали назад.
Все распоряжения о том, куда и когда подвинуть пушки, когда послать пеших солдат — стрелять, когда конных — топтать
русских пеших, все эти распоряжения
делали сами ближайшие начальники частей, бывшие в рядах, не спрашиваясь даже Нея, Даву и Мюрата, не только Наполеона.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады
русской армии, сказал бы, что французам сто́ит
сделать еще одно маленькое усилие, и
русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что
русским сто́ит
сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибли. Но ни французы, ни
русские не
делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не
делали этого усилия, потому что не они атаковали французов.
Но ежели бы даже цель
русских состояла в том, чтобы сбить французов, они не могли
сделать это последнее усилие, потому что все войска
русских были разбиты, не было ни одной части войска, не пострадавшей в сражении, и
русские, оставаясь на своих местах, потеряли ПОЛОВИНУ своего войска.
Французам, атаковавшим
русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было
сделать это усилие, потому что до тех пор, пока
русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута, и все их усилия и потери пропали даром.
Русские — Жоржем Данденом.] — этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что-то
сделать сам, удивить кого-то, что-то совершить патриотически-геройское, и как мальчик резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы, и старался своею маленькою рукой то поощрить, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из-за хода этой жизни надо было
делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился
русский народ.
Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно
сделать распоряжения, с свойственным ей
русским патриотизмом, изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может
делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, чтò лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели всё навыворот, и всё, чтò они
делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие
русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых и т. п.
Офицер этот, вероятно штабный, с списком в руках,
сделал перекличку всем
русским, назвав Пьера: celui qui n’avoue pas son nom. [тем, который не хочет назвать своего имени.]
На всех лицах
русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто же это
делает наконец? Они все страдают, так же, как и я. Кто же? Кто же?» на секунду блеснуло в душе Пьера.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе
русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы
сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» говорили после Тарутинского сражения
русские офицеры и генералы, точно так же, как говорят и теперь, давая чувствовать, что кто-то там глупый
делает так навыворот, а мы бы не так
сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение — Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое, всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Русское войско вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не
делает ни одной попытки нападения.
Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки
русской армии и истребить ее, для того чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа,
сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве; для того, одним словом, чтоб удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы не нужно особенной гениальности.
Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такою же несомненностью и независимостью от всего того, чтò бы ни предприняли
русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, чтò
сделал Наполеон.
Самое число их и тесное, быстрое движение, лишало их этой возможности и
делало для
русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов.
Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что высшим по положению
русским людям казалось почему-то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce,
сделать искусное выпадение в prime [Четвертую, третью, первую.] и т. д., — дубина народной войны поднялась со всею своею грозною и величественною силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупою простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло всё нашествие.
Это
делали гверильясы в Испании; это
делали горцы на Кавказе; это
делали русские в 1812-м году.
Объяснение этого странного явления тем (как то
делают русские военные историки, что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Цель эта не имела никакого смысла во-первых потому, что расстроенная армия Наполеона со всею возможной быстротой бежала из России, т. е. исполняла то самое, чего мог желать всякий
русский. Для чего же было
делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
В-четвертых же и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и
русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли
сделать бòльшего, не уничтожившись сами.
Русские, умиравшие наполовину,
сделали всё, чтò можно
сделать и должно было
сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие
русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали
сделать то, чтò было невозможно.
Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали чтó
делать, несмотря на всё желание
русских спасти, — гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе.
Самые жалостливые
русские начальники и охотники до французов, сами французы в
русской службе, не могли ничего
сделать для пленных.
Кутузов не понимал того, чтó значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю
русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы,
русскому человеку, как
русскому,
делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.