Неточные совпадения
Он прочел письма. Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения с женой, не могло быть о
том речи. Всего
же неприятнее тут было
то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И
мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта
мысль оскорбляла его.
— И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, — сказал он, но тотчас
же испугался
того, что̀ сказал, и покраснел. И действительно, как только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица, означавшую усилие
мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
— Не знаю, не могу судить… Нет, могу, — сказала Анна, подумав; и, уловив
мыслью положение и свесив его на внутренних весах, прибавила: — Нет, могу, могу, могу. Да, я простила бы. Я не была бы
тою же, да, но простила бы, и так простила бы, как будто этого не было, совсем не было.
Он взглянул на небо, надеясь найти там
ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход
мыслей и чувств нынешней ночи. На небе не было более ничего похожего на раковину. Там, в недосягаемой вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с
тою же нежностью, но и с
тою же недосягаемостью отвечало на его вопрошающий взгляд.
Мысль искать своему положению помощи в религии была для нее, несмотря на
то, что она никогда не сомневалась в религии, в которой была воспитана, так
же чужда, как искать помощи у самого Алексея Александровича.
Мысль о прямом деле, связывавшемся с сыном, о
том, чтобы сейчас
же уехать с ним куда-нибудь, дала ей это успокоение.
И тут
же в его голове мелькнула
мысль о
том, что ему только что говорил Серпуховской и что он сам утром думал — что лучше не связывать себя, — и он знал, что эту
мысль он не может передать ей.
И он с свойственною ему ясностью рассказал вкратце эти новые, очень важные и интересные открытия. Несмотря на
то, что Левина занимала теперь больше всего
мысль о хозяйстве, он, слушая хозяина, спрашивал себя: «Что там в нем сидит? И почему, почему ему интересен раздел Польши?» Когда Свияжский кончил, Левин невольно спросил: «Ну так что
же?» Но ничего не было. Было только интересно
то, что «оказывалось» Но Свияжский не объяснил и не нашел нужным объяснять, почему это было ему интересно.
— Старо, но знаешь, когда это поймешь ясно,
то как-то всё делается ничтожно. Когда поймешь, что нынче-завтра умрешь, и ничего не останется,
то так всё ничтожно! И я считаю очень важной свою
мысль, а она оказывается так
же ничтожна, если бы даже исполнить ее, как обойти эту медведицу. Так и проводишь жизнь, развлекаясь охотой, работой, — чтобы только не думать о смерти.
К утру опять началось волнение, живость, быстрота
мысли и речи, и опять кончилось беспамятством. На третий день было
то же, и доктора сказали, что есть надежда. В этот день Алексей Александрович вышел в кабинет, где сидел Вронский, и, заперев дверь, сел против него.
«Разумеется», повторил он, когда в третий раз
мысль его направилась опять по
тому же самому заколдованному кругу воспоминаний и
мыслей, и, приложив револьвер к левой стороне груди и сильно дернувшись всей рукой, как бы вдруг сжимая ее в кулак, он потянул за гашетку.
По мере чтения, в особенности при частом и быстром повторении
тех же слов: «Господи помилуй», которые звучали как «помилос, помилос», Левин чувствовал, что
мысль его заперта и запечатана и что трогать и шевелить ее теперь не следует, а
то выйдет путаница, и потому он, стоя позади дьякона, продолжал, не слушая и не вникая, думать о своем.
С ним случилось
то же, что и с Голенищевым, чувствующим, что ему нечего сказать, и постоянно обманывающим себя
тем, что
мысль не созрела, что он вынашивает ее и готовит материалы.
Досадуя на жену зa
то, что сбывалось
то, чего он ждал, именно
то, что в минуту приезда, тогда как у него сердце захватывало от волнения при
мысли о
том, что с братом, ему приходилось заботиться о ней, вместо
того чтобы бежать тотчас
же к брату, Левин ввел жену в отведенный им нумер.
Те самые подробности, одна
мысль о которых приводила ее мужа в ужас, тотчас
же обратили ее внимание.
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о
том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия
мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется
то, что всё так
же темно остается для Левина.
Дарья Александровна заметила, что в этом месте своего объяснения он путал, и не понимала хорошенько этого отступления, но чувствовала, что, раз начав говорить о своих задушевных отношениях, о которых он не мог говорить с Анной, он теперь высказывал всё и что вопрос о его деятельности в деревне находился в
том же отделе задушевных
мыслей, как и вопрос о его отношениях к Анне.
— Для тебя, для других, — говорила Анна, как будто угадывая ее
мысли, — еще может быть сомнение; но для меня… Ты пойми, я не жена; он любит меня до
тех пор, пока любит. И что ж, чем
же я поддержу его любовь? Вот этим?
И так
же как прежде, занятиями днем и морфином по ночам она могла заглушать страшные
мысли о
том, что будет, если он разлюбит ее.
Он любит рассуждать с ним», подумала она и тотчас
же перенеслась
мыслью к
тому, где удобнее положить спать Катавасова, — отдельно или вместе с Сергеем Иванычем.
Мысли казались ему плодотворны, когда он или читал или сам придумывал опровержения против других учений, в особенности против материалистического; но как только он читал или сам придумывал разрешение вопросов, так всегда повторялось одно и
то же.
Но стоило забыть искусственный ход
мысли и из жизни вернуться к
тому, что удовлетворяло, когда он думал, следуя данной нити, — и вдруг вся эта искусственная постройка заваливалась, как карточный дом, и ясно было, что постройка была сделана из
тех же перестановленных слов, независимо от чего-то более важного в жизни, чем разум.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что
мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в
том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь
же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при
мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
«И разве не
то же делают все теории философские, путем
мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию
того, что он давно знает и так верно знает, что без
того и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед знает так
же несомненно, как и мужик Федор, и ничуть не яснее его главный смысл жизни и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к
тому, что всем известно?»
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья,
то почему революция, коммуна не так
же законны, как и движение в пользу Славян? Но всё это были
мысли, которые ничего не могли решить. Одно несомненно можно было видеть — это
то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на
то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
Несмотря на
то, что недослушанный план Сергея Ивановича о
том, как освобожденный сорокамиллионный мир Славян должен вместе с Россией начать новую эпоху в истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря на
то, что и любопытство и беспокойство о
том, зачем его звали, тревожили его, — как только он остался один, выйдя из гостиной, он тотчас
же вспомнил свои утренние
мысли.
Выйдя из детской и оставшись один, Левин тотчас
же опять вспомнил
ту мысль, в которой было что-то неясно.