Неточные совпадения
Он прочел письма. Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь, до примирения
с женой, не могло быть о том
речи. Всего же неприятнее тут было то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения
с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения
с женой, — эта мысль оскорбляла его.
Маленький, желтый человечек в очках,
с узким лбом, на мгновение отвлекся от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал
речь, не обращая внимания на Левина. Левин сел в ожидании, когда уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом разговора.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла
речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии,
с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Слушая разговор брата
с профессором, он замечал, что они связывали научные вопросы
с задушевными, несколько раз почти подходили к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили близко к самому главному, как ему казалось, они тотчас же поспешно отдалялись и опять углублялись в область тонких подразделений, оговорок, цитат, намеков, ссылок на авторитеты, и он
с трудом понимал, о чем
речь.
Облонский обедал дома; разговор был общий, и жена говорила
с ним, называя его «ты», чего прежде не было. В отношениях мужа
с женой оставалась та же отчужденность, но уже не было
речи о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
— Ничего, папа, — отвечала Долли, понимая, что
речь идет о муже. — Всё ездит, я его почти не вижу, — не могла она не прибавить
с насмешливою улыбкой.
— Не
с этим народом, а
с этим приказчиком! — сказал Левин, вспыхнув. — Ну для чего я вас держу! — закричал он. Но вспомнив, что этим не поможешь, остановился на половине
речи и только вздохнул. — Ну что, сеять можно? — спросил он, помолчав.
Лестные
речи этого умного человека, наивная, детская симпатия, которую выражала к ней Лиза Меркалова, и вся эта привычная светская обстановка, — всё это было так легко, а ожидало ее такое трудное, что она
с минуту была в нерешимости, не остаться ли, не отдалить ли еще тяжелую минуту объяснения.
Никто не думал, глядя на его белые
с напухшими жилами руки, так нежно длинными пальцами ощупывавшие оба края лежавшего пред ним листа белой бумаги, и на его
с выражением усталости на бок склоненную голову, что сейчас из его уст выльются такие
речи, которые произведут страшную бурю, заставят членов кричать, перебивая друг друга, и председателя требовать соблюдения порядка.
Он блестящими черными глазами смотрел прямо на горячившегося помещика
с седыми усами и, видимо, находил забаву в его
речах.
Помещик
с седыми усами был, очевидно, закоренелый крепостник и деревенский старожил, страстный сельский хозяин. Признаки эти Левин видел и в одежде — старомодном, потертом сюртуке, видимо непривычном помещику, и в его умных, нахмуренных глазах, и в складной русской
речи, и в усвоенном, очевидно, долгим опытом повелительном тоне, и в решительных движениях больших, красивых, загорелых рук
с одним старым обручальным кольцом на безыменке.
Когда он, в тот же вечер, как приехал домой, сообщил приказчику свои планы, приказчик
с видимым удовольствием согласился
с тою частью
речи, которая показывала, что всё делаемое до сих пор было вздор и невыгодно.
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы на месте Степана Аркадьича, имея дело
с таким отчаянием, не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но в его улыбке было так много доброты и почти женской нежности, что улыбка его не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его тихие успокоительные
речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, как миндальное масло. И Анна скоро почувствовала это.
Не одни сестры, приятельницы и родные следили за всеми подробностями священнодействия; посторонние женщины, зрительницы,
с волнением, захватывающим дыхание, следили, боясь упустить каждое движение, выражение лица жениха и невесты и
с досадой не отвечали и часто не слыхали
речей равнодушных мужчин, делавших шутливые или посторонние замечания.
Окончив
речь, губернатор пошел из залы, и дворяне шумно и оживленно, некоторые даже восторженно, последовали за ним и окружили его в то время, как он надевал шубу и дружески разговаривал
с губернским предводителем. Левин, желая во всё вникнуть и ничего не пропустить, стоял тут же в толпе и слышал, как губернатор сказал: «Пожалуйста, передайте Марье Ивановне, что жена очень сожалеет, что она едет в приют». И вслед затем дворяне весело разобрали шубы, и все поехали в Собор.
Большой дом со старою семейною мебелью; не щеголеватые, грязноватые, но почтительные старые лакеи, очевидно, еще из прежних крепостных, не переменившие хозяина; толстая, добродушная жена в чепчике
с кружевами и турецкой шали, ласкавшая хорошенькую внучку, дочь дочери; молодчик сын, гимназист шестого класса, приехавший из гимназии и, здороваясь
с отцом, поцеловавший его большую руку; внушительные ласковые
речи и жесты хозяина — всё это вчера возбудило в Левине невольное уважение и сочувствие.
И она опять взглянула на Левина. И улыбка и взгляд ее — всё говорило ему, что она к нему только обращает свою
речь, дорожа его мнением и вместе
с тем вперед зная, что они понимают друг друга.
Одно — вне ее присутствия,
с доктором, курившим одну толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы,
с Долли и
с князем, где шла
речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
В то время как они говорили, толпа хлынула мимо них к обеденному столу. Они тоже подвинулись и услыхали громкий голос одного господина, который
с бокалом в руке говорил
речь добровольцам. «Послужить за веру, за человечество, за братьев наших, — всё возвышая голос, говорил господин. — На великое дело благословляет вас матушка Москва. Живио!» громко и слезно заключил он.