Неточные совпадения
— Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. «
Да, — думал он, —
вот это жизнь,
вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой… А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
— Приеду когда-нибудь, — сказал он. —
Да, брат, женщины, —
это винт, на котором всё вертится.
Вот и мое дело плохо, очень плохо. И всё от женщин. Ты мне скажи откровенно, — продолжал он, достав сигару и держась одною рукой зa бокал, — ты мне дай совет.
—
Да, но спириты говорят: теперь мы не знаем, что
это за сила, но сила есть, и
вот при каких условиях она действует. А ученые пускай раскроют, в чем состоит
эта сила. Нет, я не вижу, почему
это не может быть новая сила, если она….
—
Вот как!… Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую партию, — сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. — Впрочем, я его не знаю, — прибавил он. —
Да,
это тяжелое положение! От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает только, что у тебя не достало денег, а здесь — твое достоинство на весах. Однако
вот и поезд.
— Сергей Иваныч? А
вот к чему! — вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, —
вот к чему…
Да что говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь
это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
— Ах, Боже мой,
это было бы так глупо! — сказала Анна, и опять густая краска удовольствия выступила на ее лице, когда она услыхала занимавшую ее мысль, выговоренную словами. — Так
вот, я и уезжаю, сделав себе врага в Кити, которую я так полюбила. Ах, какая она милая! Но ты поправишь
это, Долли?
Да!
—
Вот отлично! Общий! — вскрикнул Левин и побежал с Лаской в чащу отыскивать вальдшнепа. «Ах
да, о чем
это неприятно было? — вспоминал он. —
Да, больна Кити… Что ж делать, очень жаль», думал он.
«
Да вот и
эта дама и другие тоже очень взволнованы;
это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался в
это лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать.
«Как красиво! — подумал он, глядя на странную, точно перламутровую раковину из белых барашков-облачков, остановившуюся над самою головой его на середине неба. — Как всё прелестно в
эту прелестную ночь! И когда успела образоваться
эта раковина? Недавно я смотрел на небо, и на нем ничего не было — только две белые полосы.
Да,
вот так-то незаметно изменились и мои взгляды на жизнь!»
— Я пожалуюсь?
Да ни за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе!
Вот на заводе — взяли задатки, ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом
да старшиной.
Этот отпорет его по старинному. А не будь
этого — бросай всё! Беги на край света!
—
Да вот ведем же мы свое хозяйство без
этих мер, — сказал он улыбаясь, — я, Левин, они.
— Ведь он уж стар был, — сказал он и переменил разговор. —
Да,
вот поживу у тебя месяц, два, а потом в Москву. Ты знаешь, мне Мягков обещал место, и я поступаю на службу. Теперь я устрою свою жизнь совсем иначе, — продолжал он. — Ты знаешь, я удалил
эту женщину.
—
Да,
вот это самое лучшее средство! — сказал он, прожевывая сыр и наливая какую-то особенного сорта водку в подставленную рюмку. Разговор действительно прекратился на шутке.
—
Вот он, я знала! Теперь прощайте все, прощайте!.. Опять они пришли, отчего они не уходят?..
Да снимите же с меня
эти шубы!
—
Да, удивительное мастерство! — сказал Вронский. — Как
эти фигуры на заднем плане выделяются!
Вот техника, — сказал он, обращаясь к Голенищеву и
этим намекая на бывший между ними разговор о том, что Вронский отчаивался приобрести
эту технику.
—
Да,
вот эта женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего
этого, — сказал Левин. — И… должен признаться, что я очень, очень рад, что ты приехала. Ты такая чистота, что… — Он взял ее руку и не поцеловал (целовать ее руку в
этой близости смерти ему казалось непристойным), а только пожал ее с виноватым выражением, глядя в ее просветлевшие глаза.
—
Да, были бы, — сказал он грустно. —
Вот именно один из тех людей, о которых говорят, что они не для
этого мира.
—
Да вот я вам скажу, — продолжал помещик. — Сосед купец был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «Нет, — говорит, — Степан Васильич, всё у вас в порядке идет, но садик в забросе». А он у меня в порядке. «На мой разум, я бы
эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет. А нынче лубок в цене, и струбов бы липовеньких нарубил».
―
Да вот написал почти книгу об естественных условиях рабочего в отношении к земле, ― сказал Катавасов. ― Я не специалист, но мне понравилось, как естественнику, то, что он не берет человечества как чего-то вне зоологических законов, а, напротив, видит зависимость его от среды и в
этой зависимости отыскивает законы развития.
―
Да,
вот вы над
этим смеетесь!
―
Да, тебе интересно. Но мне интерес уж другой, чем тебе. Ты
вот смотришь на
этих старичков, ― сказал он, указывая на сгорбленного члена с отвислою губой, который, чуть передвигая нога в мягких сапогах, прошел им навстречу, ― и думаешь, что они так родились шлюпиками.
― Ты
вот и не знаешь
этого названия.
Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком.
Да,
вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно.
Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну,
этот толстый. Он бонмотист большой.
Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто
да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий».
Да, брат, так-то!
«
Да,
да,
вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал, о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и гордость. Но
это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.
—
Да вот что хотите, я не могла. Граф Алексей Кириллыч очень поощрял меня — (произнося слова граф Алексей Кириллыч, она просительно-робко взглянула на Левина, и он невольно отвечал ей почтительным и утвердительным взглядом) — поощрял меня заняться школой в деревне. Я ходила несколько раз. Они очень милы, но я не могла привязаться к
этому делу. Вы говорите — энергию. Энергия основана на любви. А любовь неоткуда взять, приказать нельзя.
Вот я полюбила
эту девочку, сама не знаю зачем.
Неточные совпадения
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А
вот он-то и есть
этот чиновник.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А
вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в
это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков.
Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до
этого вам далеко…
Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Осип.
Да, хорошее.
Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, —
это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну,
да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь
вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется,
эта комната несколько сыра?