Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в свете, — в обычайный час, то есть в 8 часов утра, проснулся не в спальне жены,
а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но
вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
И тут он вспомнил
вдруг, как и почему он спит не в спальне жены,
а в кабинете; улыбка исчезла с его лица, он сморщил лоб.
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты
вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать.
А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.
Ужасно то, что мы — старые, уже с прошедшим… не любви,
а грехов…
вдруг сближаемся с существом чистым, невинным; это отвратительно, и поэтому нельзя не чувствовать себя недостойным.
— Хорошо тебе так говорить; это всё равно, как этот Диккенсовский господин который перебрасывает левою рукой через правое плечо все затруднительные вопросы. Но отрицание факта — не ответ. Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется,
а ты полн жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал ее.
А тут
вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! — с унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.
— Верно, с бумагами, — прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна проходила мимо лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем,
а сам приехавший стоял у лампы, Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то
вдруг шевельнулось у нее в сердце.
—
А, Костя! —
вдруг проговорил он, узнав брата, и глаза его засветились радостью. Но в ту же секунду он оглянулся на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
— Сергей Иваныч?
А вот к чему! —
вдруг при имени Сергея Ивановича вскрикнул Николай Левин, — вот к чему… Да что говорить? Только одно… Для чего ты приехал ко мне? Ты презираешь это, и прекрасно, и ступай с Богом, ступай! — кричал он, вставая со стула, — и ступай, и ступай!
— Нет, не испорчу! Ну,
а ваша жена? — сказала
вдруг баронесса, перебивая разговор Вронского с товарищем. — Мы здесь женили вас. Привезли вашу жену?
Казалось, очень просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами говорит мне, что хотя и стыдно,
а надо пережить свой стыд». Она не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и
вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
— Типун вам на язык, — сказала
вдруг княгиня Мягкая, услыхав эти слова. — Каренина прекрасная женщина. Мужа ее я не люблю,
а ее очень люблю.
— Да, электрический свет, — сказал Левин. — Да. Ну,
а где Вронский теперь? — спросил он,
вдруг положив мыло.
Они поворачивались, чтоб итти назад, как
вдруг услыхали уже не громкий говор,
а крик. Левин, остановившись, кричал, и доктор тоже горячился. Толпа собиралась вокруг них. Княгиня с Кити поспешно удалились,
а полковник присоединился к толпе, чтоб узнать, в чём дело.
— Ну, иди, иди, и я сейчас приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому
вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну,
а во время дождя где ты был?
Он настаивал на том, что русский мужик есть свинья и любит свинство, и, чтобы вывести его из свинства, нужна власть,
а ее нет, нужна палка,
а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю палку
вдруг какими-то адвокатами и заключениями, при которых негодных вонючих мужиков кормят хорошим супом и высчитывают им кубические футы воздуха.
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё, что относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать свою, как
вдруг ему говорят: «
А Кауфман,
а Джонс,
а Дюбуа,
а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
Она вытянула лицо и, полузакрыв глаза, быстро изменила выражение лица, сложила руки, и Вронский в ее красивом лице
вдруг увидал то самое выражение лица, с которым поклонился ему Алексей Александрович. Он улыбнулся,
а она весело засмеялась тем милым грудным смехом, который был одною из главных ее прелестей.
Он часто испытывал, что иногда во время спора поймешь то, что любит противник, и
вдруг сам полюбишь это самое и тотчас согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные;
а иногда испытывал наоборот: выскажешь наконец то, что любишь сам и из-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь это хорошо и искренно, то
вдруг противник соглашается и перестает спорить.
И
вдруг вместо этого жизнь его с женою не только не сложилась особенно,
а, напротив, вся сложилась из тех самых ничтожных мелочей, которые он так презирал прежде, но которые теперь против его воли получали необыкновенную и неопровержимую значительность.
Размышления его были самые сложные и разнообразные. Он соображал о том, как отец его получит
вдруг и Владимира и Андрея, и как он вследствие этого нынче на уроке будет гораздо добрее, и как он сам, когда будет большой, получит все ордена и то, что выдумают выше Андрея. Только что выдумают,
а он заслужит. Они еще выше выдумают,
а он сейчас и заслужит.
Он поднялся опять на локоть, поводил спутанною головой на обе стороны, как бы отыскивая что-то, и открыл глаза. Тихо и вопросительно он поглядел несколько секунд на неподвижно стоявшую пред ним мать, потом
вдруг блаженно улыбнулся и, опять закрыв слипающиеся глаза, повалился, но не назад,
а к ней, к ее рукам.
—
А если так, — сказала Анна
вдруг изменившимся голосом, — то ты тяготишься этою жизнью… Да, ты приедешь на день и уедешь, как поступают…
— Так для чего же ты оставался? — спросила она,
вдруг подняв на него глаза. Выражение ее лица было холодное и неприязненное. — Ты сказал Стиве, что останешься, чтоб увезти Яшвина.
А ты оставил же его.
—
А ты помнишь мать? —
вдруг спросил он.
—
А! княгиня, каково! — сияя радостной улыбкой, сказал Степан Аркадьич,
вдруг появившийся в середине толпы. — Неправда ли, славно, тепло сказал? Браво! И Сергей Иваныч! Вот вы бы сказали от себя так — несколько слов, знаете, ободрение; вы так это хорошо, — прибавил он с нежной, уважительной и осторожной улыбкой, слегка за руку подвигая Сергея Ивановича.
И
вдруг совершенно другая, не боль,
а общая мучительная внутренняя неловкость заставила его забыть на мгновение боль зуба.
Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали, и Левин
вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу на кисейную одежду и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями,
а всем существом своим убедился бы, что он всё равно что голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
И
вдруг тот же Федор говорит, что для брюха жить дурно,
а надо жить для правды, для Бога, и я с намека понимаю его!
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все Русские так
вдруг полюбили братьев Славян,
а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией,
а не братьями Славянами. Вот и Константин.
— Не то что разочаровался в нем,
а в своем чувстве; я ждал больше. Я ждал, что, как сюрприз, распустится во мне новое приятное чувство. И
вдруг вместо этого — гадливость, жалость…
—
А, ты не ушел? — сказал
вдруг голос Кити, шедшей тем же путем в гостиную. — Что, ты ничем не расстроен? — сказала она, внимательно вглядываясь при свете звезд в его лицо.
«Это новое чувство не изменило меня, не осчастливило, не просветило
вдруг, как я мечтал, — так же как и чувство к сыну. Никакого сюрприза тоже не было.
А вера — не вера — я не знаю, что это такое, — но чувство это так же незаметно вошло страданиями и твердо засело в душе.