Неточные совпадения
Долго не переставал народ дивиться искусному зодчему, благодарить
бога и славить
царя, даровавшего православным зрелище, дотоле не виданное.
Воротились мы в домы
и долго ждали, не передумает ли
царь, не вернется ли? Проходит неделя, получает высокопреосвященный грамоту; пишет государь, что я-де от великой жалости сердца, не хотя ваших изменных дел терпеть, оставляю мои государства
и еду-де куда
бог укажет путь мне! Как пронеслася эта весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
— Замолчи, отец! — сказал, вставая, Максим, — не возмущай мне сердца такою речью! Кто из тех, кого погубил ты, умышлял на
царя? Кто из них замутил государство? Не по винам, а по злобе своей сечешь ты боярские головы! Кабы не ты,
и царь был бы милостивее. Но вы ищете измены, вы пытками вымучиваете изветы, вы, вы всей крови заводчики! Нет, отец, не гневи
бога, не клевещи на бояр, а скажи лучше, что без разбора хочешь вконец извести боярский корень!
— От него-то я
и еду, батюшка. Меня страх берет. Знаю, что
бог велит любить его, а как посмотрю иной раз, какие дела он творит, так все нутро во мне перевернется.
И хотелось бы любить, да сил не хватает. Как уеду из Слободы да не будет у меня безвинной крови перед очами, тогда, даст
бог, снова
царя полюблю. А не удастся полюбить,
и так ему послужу, только бы не в опричниках!
«Опять наваждение! — подумал
царь, — но не поддамся я прелести сатанинской, сокрушу хитрость дьявольскую. Да воскреснет
бог,
и да расточатся врази его!»
— Спасибо на твоей ласке, государь, много тебе благодарствую; только не пришло еще мне время нести
царю повинную. Тяжелы мои грехи перед
богом, велики винности перед государем; вряд ли простит меня батюшка-царь, а хоча бы
и простил, так не приходится бросать товарищей!
— Да вот что, хозяин: беда случилась, хуже смерти пришлось; схватили окаянные опричники господина моего, повезли к Слободе с великою крепостью, сидит он теперь, должно быть, в тюрьме, горем крутит, горе мыкает; а за что сидит, одному
богу ведомо; не сотворил никакого дурна ни перед
царем, ни перед господом; постоял лишь за правду, за боярина Морозова да за боярыню его, когда они лукавством своим, среди веселья, на дом напали
и дотла разорили.
— Старики наши рассказывают, — отвечал Перстень, —
и гусляры о том поют. В стародавние то было времена, когда возносился Христос-бог на небо, расплакались бедные, убогие, слепые, хромые, вся, значит, нищая братия: куда ты, Христос-бог, полетаешь? На кого нас оставляешь? Кто будет нас кормить-поить?
И сказал им Христос,
царь небесный...
Вспомним пророческое слово: «Аще кая земля оправдится перед
богом, поставляет им
царя и судью праведна
и всякое подает благодеяние; аще же которая земля прегрешит пред
богом,
и поставляет
царя и судей не праведна,
и наводит на тое землю вся злая!» Останься у нас, сын мой; поживи с нами.
— Эх, князь, велико дело время.
Царь может одуматься,
царь может преставиться; мало ли что может случиться; а минует беда, ступай себе с
богом на все четыре стороны! Что ж делать, — прибавил он, видя возрастающую досаду Серебряного, — должно быть, тебе на роду написано пожить еще на белом свете. Ты норовом крут, Никита Романыч, да
и я крепко держусь своей мысли; видно, уж нашла коса на камень, князь!
— Спасибо, спасибо, Никита Романыч,
и не след нам разлучаться! Коли, даст
бог, останемся живы, подумаем хорошенько, поищем вместе, что бы нам сделать для родины, какую службу святой Руси сослужить? Быть того не может, чтобы все на Руси пропало, чтоб уж нельзя было
и царю служить иначе, как в опричниках!
— Нельзя, Борис Федорыч, пора мне к своим! Боюсь, чтоб они с кем не повздорили. Кабы
царь был в Слободе, мы прямо б к нему с повинною пришли,
и пусть бы случилось, что
богу угодно; а с здешними душегубцами не убережешься. Хоть мы
и в сторонке, под самым лесом остановились, а все же может какой-нибудь объезд наехать!
— Благодарю преблагую
и пресущест венную троицу, — сказал
царь, подымая очи к небу, — зрю надо мною всемогущий промысел божий, яко в то самое время, когда теснят меня враги мои, даже ближние слуги с лютостью умышляют погубить меня, всемилостивый
бог дарует мне верх
и одоление над погаными
и славное приращение моих государств! —
И, обведя торжествующим взором бояр, он прибавил с видом угрозы: — Аще господь
бог за нас, никто же на ны! Имеющие уши слышати да слышат!
Неточные совпадения
— Миленькие вы, миленькие! — говорил он им, — ну, чего вы, глупенькие, на меня рассердились! Ну, взял
бог — ну,
и опять даст
бог! У него, у
царя небесного, милостей много! Так-то, братики-сударики!
— Ага? — рявкнул он
и громогласно захохотал, указывая пальцем на Осипа. — Понял? Всяк человек сам себе хозяин, а над ним —
царь да
бог. То-то!
— Идолопоклонство, конечно. «Приидите, поклонимся
и припадем цареви
и богу нашему» — н-да! Ну все-таки надо посмотреть. Не
царь интересен, а народ, воплощающий в него все свои чаяния
и надежды.
— Вообще выходило у него так, что интеллигенция — приказчица рабочего класса, не более, — говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан чаю. — «Нет, сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!» Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков рабочего класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да — мало ли? А у вас — таких нет, да
и не дай
бог, чтоб явились… провожать рабочих в Кремль, на поклонение
царю…