Неточные совпадения
Отвергая тонкости посольской науки, он
хотел вести
дело начистоту и, к крайней досаде сопровождавших его дьяков, не позволял им никаких изворотов.
— Ты, боярин, сегодня доброе
дело сделал, вызволил нас из рук этих собачьих детей, так мы
хотим тебе за добро добром заплатить. Ты, видно, давно на Москве не бывал, боярин. А мы так знаем, что там деется. Послушай нас, боярин. Коли жизнь тебе не постыла, не вели вешать этих чертей. Отпусти их, и этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а тебя, боярин. А уж попадутся нам в руки, вот те Христос, сам повешу их. Не миновать им осила, только бы не ты их к черту отправил, а наш брат!
— Не скажу! — ответил блаженный, как будто рассердившись, — не скажу, пусть другие скажут. Не
хочу посылать тебя на недоброе
дело!
«Что
хотел сказать мне блаженный? — думал он, потупя голову. — Зачем не указал он мне дом Морозова, да еще прибавил, что не
хочет посылать меня на недоброе
дело?»
Те же, которые, не
хотя отдать души во
дно адово, очищали бояр, тех самих предавали смерти.
Воротились мы в домы и долго ждали, не передумает ли царь, не вернется ли? Проходит неделя, получает высокопреосвященный грамоту; пишет государь, что я-де от великой жалости сердца, не
хотя ваших изменных
дел терпеть, оставляю мои государства и еду-де куда бог укажет путь мне! Как пронеслася эта весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
— И вы дали себя перевязать и пересечь, как бабы! Что за оторопь на вас напала? Руки у вас отсохли аль душа ушла в пяты? Право, смеху достойно! И что это за боярин средь бело
дня напал на опричников? Быть того не может. Пожалуй, и
хотели б они извести опричнину, да жжется! И меня, пожалуй, съели б, да зуб неймет! Слушай, коли
хочешь, чтоб я взял тебе веру, назови того боярина, не то повинися во лжи своей. А не назовешь и не повинишься, несдобровать тебе, детинушка!
— Когда я тебя увидел в церкви, беззащитную сироту, в тот
день, как
хотели выдать тебя насильно за Вяземского, я решился спасти тебя от постылого мужа, но
хотел твоей клятвы, что не посрамишь ты седых волос моих.
— Нашел! — вскричал он вдруг и вскочил с места. — Дядя Коршун! Нас с тобой князь от смерти спас — спасем и мы его; теперь наша очередь!
Хочешь идти со мной на трудное
дело?
— Тебе что за
дело? Спрашивают тебя,
хочешь ли идти со мной да с дедушкой Коршуном?
Хотя подвижная впечатлительность Иоанна и побуждала его иногда отказываться от кровавых
дел своих и предаваться раскаянию, но то были исключения; в обыкновенное же время он был проникнут сознанием своей непогрешимости, верил твердо в божественное начало своей власти и ревниво охранял ее от посторонних посягательств; а посягательством казалось ему всякое, даже молчаливое осуждение.
— Так это вы, — сказал, смеясь, сокольник, — те слепые, что с царем говорили! Бояре еще и теперь вам смеются. Ну, ребята, мы
днем потешали батюшку-государя, а вам придется ночью тешить его царскую милость. Сказывают,
хочет государь ваших сказок послушать!
Максим не ошибся. Престарелый игумен, с длинною седою бородой, с кротким взглядом, в котором было совершенное неведение
дел мирских, принял его ласково. Двое служек взяли под уздцы усталого коня. Третий вынес хлеба и молока для Буяна; все радушно хлопотали около Максима. Игумен предложил ему отобедать, но Максим
захотел прежде всего исповедаться.
— Встань, — сказал царь, — и расскажи
дело по ряду. Коли кто из моих обидел тебя, не спущу я ему, будь он
хотя самый близкий ко мне человек.
— А до того, — ответил Годунов, не желая сразу настаивать на мысли, которую
хотел заронить в Серебряном, — до того, коли царь тебя помилует, ты можешь снова на татар идти; за этими
дело не станет!
— Я
дело другое, князь. Я знаю, что делаю. Я царю не перечу; он меня сам не
захочет вписать; так уж я поставил себя. А ты, когда поступил бы на место Вяземского да сделался бы оружничим царским, то был бы в приближении у Ивана Васильевича, ты бы этим всей земле послужил. Мы бы с тобой стали идти заодно и опричнину, пожалуй, подсекли бы!
— Проститься? — повторила игуменья, — ты в самом
деле хочешь только проститься?
— Ну, — сказал наконец царь, — что было, то было; а что прошло, то травой поросло. Поведай мне только, зачем ты, после рязанского
дела, не
захотел принести мне повинной вместе с другими ворами?
И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной,
хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в однообразную жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как в прошедшем году, но жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом
деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Хлестаков. Нет, я не
хочу! Вот еще! мне какое
дело? Оттого, что у вас жена и дети, я должен идти в тюрьму, вот прекрасно!
)Мы, прохаживаясь по
делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни до чего
дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию
хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я
хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы
хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев
день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.