Неточные совпадения
Юноша
был более изумлен,
чем обрадован, и в первую минуту решительно не
мог сообразить, кто это ему устроил такой сюрприз.
— Ну, очень рад…
Можете идти… Вы подвахтенный в пятой вахте, у мичмана Лопатина. Вам с полуночи до четырех на вахту… Помните,
что опаздывать на вахту нельзя… За это
будет строго взыскиваться! — внушительно прибавил старший офицер, протягивая руку.
Быть может, и даже наверное, не все господа офицеры разделяли мнение капитана, но все ответили,
что согласны на предложение командира.
— Теперь и матрос уже не
может быть тем,
чем был… темным и невежественным… И мы обязаны помочь ему в этом, насколько умеем.
— Не забудьте,
что быть специалистом-моряком еще недостаточно, и
что надо, кроме того,
быть и образованным человеком… Тогда и самая служба сделается интереснее и осмысленнее, и плавания полезными и поучительными… А ведь все мы, господа, питомцы одного и того же морского корпуса, не
можем похвалиться общим образованием. Все мы «учились чему-нибудь и как-нибудь»… Не правда ли?
Все эти решения постановлено
было держать в секрете от матросов; но в тот же день по всему корвету уже распространилось известие о том,
что боцманам и унтер-офицерам не велено драться, и эта новость
была встречена общим сочувствием. Особенно радовались молодые матросы, которым больше других
могло попадать от унтер-офицеров. Старые, послужившие, и сами
могли постоять за себя.
«Разве вперед смотреть?», — думал он, и ему казалось,
что он должен это сделать. Ведь часовые
могут задремать или просто так-таки прозевать огонь встречного судна, и корвет вдруг врежется в его бок… Он, Володя Ашанин, обязан предупредить такое несчастие… И ему хотелось
быть таким спасителем. И хоть он никому ничего не скажет, но все узнают,
что это он первый увидал огонь, и капитан поблагодарит его.
— И хоть бы
что, — продолжал Бастрюков, — Егорка только приходил в большую отчаянность… Наконец, братцы вы мои, видит Барабанов,
что нет с Кирюшкиным никакого сладу и
что допорет он его до смерти, пожалуй, еще в ответе
будет, — адмирал у нас на эскадре законный человек
был, — пошел к капитану и докладывает: «Так мол, и так. Никак не
могу я этого мерзавца исправить; дозвольте, говорит, по форме арестантом сделать, потому, говорит, совсем беспардонный человек»…
Он боялся верить такому счастью.
Может быть, ему так кажется оттого,
что он лежит?
В пятом часу дня на шканцах
были поставлены на козлах доски, на которые положили покойников. Явился батюшка в траурной рясе и стал отпевать. Торжественно-заунывное пение хора певчих раздавалось среди моря. Капитан, офицеры и команда присутствовали при отпевании этих двух французских моряков. Из товарищей покойных один только помощник капитана
был настолько здоров,
что мог выйти на палубу; остальные лежали в койках.
Он
был счастлив,
что все там благополучно,
что все здоровы — и няня не жалуется на ломоту в руках, и дядя не ворчит на ревматизм; он жалел,
что не
может повидать всех своих, но если бы ему предложили теперь вернуться в Петербург и остаться там, он ни за
что не принял бы такого предложения.
Про то самое я и говорю! — заключил Бастрюков, вполне, по-видимому, убежденный в истинности своей философии и в действительности того психологического процесса обращения «ожесточенного» человека, который,
быть может, он сам же создал своим художественным чутьем и светлой верой в то,
что совесть должна заговорить даже и в самом нехорошем человеке.
Гостей встретил капитан, коренастый, приземистый брюнет, американец с окладистой черной бородой, лет за сорок. Все люки
были деликатно открыты, и всякий
мог видеть,
что «Петрель»
была нагружена солью. Очевидно, американец предполагал,
что русские офицеры приехали затем, чтобы осмотреть его груз.
— Черт его знает… Он
может быть сказал и не свое имя!.. Ну, да все равно… Теперь они поняли,
что их опасаются, и не нападут… Они слишком трусы для этого… Прощайте!
И родители мисс Клэр испугались,
что она
может уехать в Россию… И Ашанин что-то часто говорил,
что он скоро
будет мичманом, и уж собирался сделать предложение, как, вовремя предупрежденный, хороший знакомый этой семьи, русский консул в свою очередь предупредил капитана, как бы молодой человек не свершил серьезной глупости.
А слишком частые посещения ваши
могут, пожалуй, внушить молодой девушке,
что вы совсем потеряли голову и имеете серьезные намерения жениться на ней, когда
будете мичманом.
Каждый из них,
быть может, думал,
что и ему возможно очутиться в океане и погибнуть, а русский человек, храбро умирающий на земле, очень боится перспективы
быть погребенным в морской бездне и съеденным акулами.
— А
может, бог даст, и разыщут. Мичман Лопатин башковатый человек и знает, где искать… А Артемьев, небось, не дурак — не станет против волны плыть… Он лег себе на спину, да и ждет помоги с корвета. Знает,
что свои не оставят… А как увидит баркас, голосом крикнет или какой знак подаст… Тоже у нас вот на «Кобчике» один матросик сорвался и на ходу упал… Так волна куда сильнее
была, а вызволил господь — спасли. И акул-рыба не съела! Вот видишь ли, матросик. А ты говоришь: не найдут. Еще как ловко найдут!
— Это ваше дело.
Быть может, многие его не уважают… Но только не следует показывать этого… Бог с ним. Он, вероятно, и сам понимает,
что не ко двору у нас, и,
может быть, уйдет… А пока не надо ссор… не надо…
Налоги же, платимые канаками,
были в ту пору незначительными, и, таким образом, маленькое Гавайское королевство благоденствовало, и жители его, довольствующиеся более
чем скромными жилищами, почти одной растительной пищей и не нуждающиеся благодаря чудному климату в обилии одежд,
могли бы считаться одним из счастливейших народов в подлунной, если бы европейцы, особенно в лице матросов с китобойных кораблей, не познакомили их и с изнанкой цивилизации, и в особенности с ромом и виски.
Однако разговор кое-как шел и, верно, продолжался бы долее ввиду решительного нежелания гостей отойти от стола с закуской, если бы капитан не пригласил их садиться за стол и не усадил королеву между собой и доктором Федором Васильевичем,
чем вызвал, как показалось Володе,
быть может, и слишком самонадеянно, маленькую гримаску на лице королевы, не имевшей, по всей вероятности, должного понятия о незначительном чине Володи, обязывающем его сесть на конце стола, который моряки называют «баком», в отличие от «кормы», где сидят старшие в чине.
Во все время перехода из Гонолулу в Хакодате старший офицер, Андрей Николаевич,
был необыкновенно озабочен и с раннего утра до вечера хлопотал о том, чтобы все на «Коршуне»
было в самом совершенном порядке и чтобы новый адмирал, имевший репутацию лихого моряка и в то же время строгого и беспокойного адмирала, и не
мог ни к
чему придраться и увидал бы,
что «Коршун» во всех отношениях образцовое военное судно.
— Я, впрочем, не судья…
Может быть, и надо… Черт его знает! Но только, знаете ли,
что я вам скажу, Владимир Николаевич…
С полуночи он стал на вахту и
был несколько смущен оттого,
что до сих пор капитан не звал его к себе. «Верно, нашел мою работу скверной и из деликатности ничего не хочет сказать. А
может быть, и не дочитал до конца… Надоело!» — раздумывал юный самолюбивый автор, шагая по мостику.
— Я уверен,
что вы, Андрей Николаевич, распорядитесь не хуже меня в случае какого-нибудь несчастья… Слава богу, мы друг друга знаем. Но в данном случае я не
могу уйти… Ведь я рискнул идти полным ходом в этот дьявольский туман, и, следовательно, я один должен нести ответственность за все последствия моего решения и
быть безотлучно на своем посту… Вы ведь поймете меня и не объясните мое упорство недоверием к вам, Андрей Николаевич!
Исследовав в подробности дело и допросив капитана, офицеров и команду клипера, комиссия единогласно пришла к заключению,
что командир клипера нисколько не виноват в постигшем его несчастье и не
мог его предотвратить и
что им
были приняты все необходимые меры для спасения вверенного ему судна и людей.
— А мне, вы думаете,
было весело? — улыбнулся капитан. —
Могу вас уверить, господа,
что не менее жутко, а, скорее, более,
чем каждому из вас… Так вот, доктор, в такую-то погоду мы, как образно выражается почтенный Степан Ильич, жарили самым полным ходом, какой только
мог дать влюбленный в свою машину Игнатий Николаевич… А он, вы знаете, постоит за честь своей машины.
— Положим, спешили, но ведь
могло случиться и так,
что вместо одного погибшего судна
было бы два…
Могло ведь случиться?
— Какая, однако, скотина этот Бонар! Ведь вас
могли подстрелить неизвестно за
что… Он не должен
был приглашать… И я вас не за тем посылал, чтобы вы рисковали своей жизнью из-за глупости этого осла… Ну, слава богу, вы целы… Больше я вас к дуракам не пошлю… Да не хотите ли чего-нибудь
выпить? Вы целый час читали; горло, я думаю, пересохло.
Чего хотите: лимонаду, аршаду, сельтерской воды…