И она еще долго ворожила над шляпою и, получив от Ершовой щедрые дары, велела ей отдать шляпу
рыжему парню, чтоб он отнес шляпу Передонову, отдал ее первому, кого встретит, а сам бежал бы без оглядки.
Случилось так, что первый
рыжий парень, встреченный Ершовою, был один из слесарят, злобившихся на Передонова за раскрытие ночной проказы. Он с удовольствием взялся за пятак исполнить поручение и по дороге от себя усердно наплевал в шляпу. В квартире у Передонова, встретив в темных сенцах самое Варвару, он сунул ей шляпу и убежал так проворно, что Варвара не успела его разглядеть.
У лежанки, опираясь на неё руками, стоял, вздрагивая и дико вытаращив глаза, высокий
рыжий парень лет двадцати, пьяный Кулугуров грозил кулаком ему и шептал:
Первая зашевелилась батрачка Марфутка, очень живая молодая бабенка, которой совсем не нравилось долго оставаться без всякого движения в курятнике, за ней последовал батрак Егорка, хромой, но очень шустрый
рыжий парень, имевший привычку везде, где можно, шептаться с батрачкою Марфуткой.
Неточные совпадения
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха
парня, сунул ее под свои
рыжие усы в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза. Лицо у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как лицо его.
Тесной группой шли политические, человек двадцать, двое — в очках, один —
рыжий, небритый, другой — седой, похожий на икону Николая Мирликийского, сзади их покачивался пожилой человек с длинными усами и красным носом; посмеиваясь, он что-то говорил курчавому
парню, который шел рядом с ним, говорил и показывал пальцем на окна сонных домов.
Подъехавший на телеге белобрысый
парень и
рыжий мужик на
рыжей лошади служили теперь общим посмешищем и поэтому усиленно ругались.
И старший рабочий, с
рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими глазами; и огромный
парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
Один из
парней, пришедших с Павлом, был
рыжий, кудрявый, с веселыми зелеными глазами, ему, должно быть, хотелось что-то сказать, и он нетерпеливо двигался; другой, светловолосый, коротко остриженный, гладил себя ладонью по голове и смотрел в пол, лица его не было видно.