Неточные совпадения
В конце концов я почти всегда оказываюсь в выигрыше, но это нимало не сердит Глумова. Иногда мы даже оба от души хохочем, когда случается что-нибудь совсем уж необыкновенное: ренонс, например, или дама червей вдруг покажется за короля. Но никогда еще игра наша не была
так весела, как в этот
раз. Во-первых, Глумов вгорячах пролил на сукно стакан чаю; во-вторых, он, имея на руках три туза, получил маленький шлем! Давно мы
так не хохотали.
— По этикету-то ихнему следовало бы в ворованном фраке ехать, — сказал он мне, — но
так как мы с тобой до воровства еще не дошли (это предполагалось впоследствии, как окончательный шаг для увенчания здания), то на первый
раз не взыщут, что и в ломбардной одеже пришли!
— Право, иной
раз думаешь-думаешь: ну, чего? И то переберешь, и другое припомнишь — все у нас есть! Ну, вы — умные люди! сами теперь по себе знаете! Жили вы прежде… что говорить, нехорошо жили! буйно! Одно слово — мерзко жили! Ну, и вам, разумеется, не потакали, потому что кто же за нехорошую жизнь похвалит! А теперь вот исправились, живете смирно, мило, благородно, — спрошу вас, потревожил ли вас кто-нибудь? А? что?
так ли я говорю?
— Надо бы мне, впрочем, обстоятельно об одном деле с вами поговорить, — сказал он после минутного колебания, — интересное дельце, а для меня
так и очень даже важное… да нет, лучше уж в другой
раз!
— Да ведь от вас ничего
такого и не потребуется, мой друг, — успокоивал он меня. — Съездите в церковь (у портного Руча вам для этого случая «пару» из тонкого сукна закажут), пройдете три
раза вокруг налоя, потом у кухмистера Завитаева поздравление примете — и дело с концом. Вы — в одну сторону, она — в другую! Мило! благородно!
Затем,
так как жена удерживает у меня пятнадцать рублей в месяц за прокорм и квартиру (и притом даже, в
таком случае, если б я ни
разу не обедал дома), то на
так называемые издержки представительства остается никак не больше пяти рублей в месяц.
—
Так ты, значит, женился в другой
раз? Да расскажи же, братец, расскажи!
— Всего я испытал! и на золотых приисках был;
такие, я вам скажу, самородки находил, что за один мне
разом пять лет каторги сбавили. Теперь он в горном институте, в музее, лежит.
— Да ты пойми, за какое дело тебе их дают! — убеждал его Глумов, — разве труды какие-нибудь от тебя потребуются! Съездишь до свадьбы
раза два-три в гости — разве это труд? тебя же напоят-накормят, да еще две-три золотушки за визит дадут — это не в счет! Свадьба, что ли, тебя пугает?
так ведь и тут — разве настоящая свадьба будет?
— Чтобы, значит, ежели налево идти —
так все бы налево шли, а ежели останавливаться,
так всем чтобы
разом? — выразил Глумов догадку.
Теория эта хотя и давно нам была знакома, но на этот
раз она была высказана
так безыскусственно, прямо и решительно, что мы на минуту умолкли, как бы под влиянием приятной неожиданности.
— Воняет! шабаш! — вдруг крикнул Глумов, но на этот
раз уже
таким громовым голосом, что Очищенный инстинктивно вытянул вперед шею, как бы готовясь к принятию удара.
—
Так что ж что ночью! Проснется, докажет свою благопристойность — и опять уснет! Да еще как уснет-то! слаще прежнего в тысячу
раз!
— Именно, сударь,
так! — подтвердил и Очищенный, — меня, когда я под следствием по делу об убийстве Зона прикосновенным был, не
раз этак буживали. Встанешь, бывало, сейчас это водки, закуски на стол поставишь, покажешь свою совесть — и опять заснул! Однажды даже меня в острог после этого повели — я и там крепко-прекрепко заснул!
— Гм… на случай воров! Ну, в
таком разе мы вот что сделаем: чтобы у всякой квартиры два ключа было, один у жильца, а другой — в квартале!
— Это? — Violettes de Parme [Пармские фиалки.] — вот какие это духи! — солгал Балалайкин и
так неожиданно поднес обшлаг рукава к носу Очищенного, что тот три
раза сряду чихнул.
Однажды, правда, она чуть было не увлеклась, и именно когда к ней привели на показ графа Ломпопо, который отрекомендовал себя камергером Дона Карлоса, состоящим, в ожидании торжества своего повелителя, на службе распорядителем танцев в Пале-де-Кристаль (рюмка водки 5 к., бутылка пива 8 к.); но Ломпопо с первого же
раза выказал алчность, попросив заплатить за него извозчику,
так что Фаинушка заплатить заплатила, но от дальнейших переговоров отказалась.
— Чеканить не чеканят, а
так делают. Ест, например, Сетивайо крокодила, маленькую косточку выплюнет — рубль серебра! побольше косточку — пять, десять рублей, а ежели кость этак вершков в десять выдастся — прямо сто рублей. А министры тем временем
таким же порядком разменную монету делают. Иной
раз как присядут,
так в один день миллиончик и подарят.
Я никак не предполагал, чтоб дезертирство Глумова могло произвести
такую пустоту в моем жизненном обиходе. А между тем, случайно или неслучайно, с его изчезновением все мои новые друзья словно сгинули. Три дня сряду я не слышал никаких слов, кроме краткого приглашения: кушать подано! Даже паспорта ни
разу не спросили, что уже ясно свидетельствовало, что я нахожусь на самом дне реки забвения.
— Нимало не шучу. Говорю тебе: бежать надо — и бежим. Ждать здесь нечего. Спасать шкуру я согласен, но украшать или приспосабливать ее — слуга покорный! А я же кстати и весточку тебе
такую принес, что как
раз к нашему побегу подходит. Представь себе, ведь Онуфрий-то целых полмиллиона на университет отвалил.
— Прекрасно, — сказал я, — но меня смущает одно. Упомянули вы про народную политику. Допустим, что при ней вам легко будет исходатайствовать разрешение на осуществление предприятия, польза коего для народа несомненна. Но представьте себе
такой случай: завтра народная политика выходит из употребления, а на ее место вступает политика не народная. Как в сем
разе поступить? Не предвидите ли вы, что данное вам разрешение будет немедленно отменено? И в
таком случае какую будут иметь ценность ваши акции или паи?
Как-то
разом все сознали себя невиноватыми, а известное дело, что ежели человек не виноват, то ты хоть его режь, хоть жги — он все-таки будет не виноват.
— И трение в расчете было… Что трение? Не от трения это, а
так… Иной
раз словно порадует, а потом вдруг… закапризничает, заупрямится — и шабаш! Кабы колесо из настоящего матерьялу было сделано, а то
так, обрезки кое-какие… Недостатки наши…
Сейчас побежал в присутственное место. Стал посредине комнаты и хочет вред сделать. Только хотеть-то хочет, а какой именно вред и как к нему приступить — не понимает. Таращит глазами, губами шевелит — больше ничего. Однако
так он одним своим нерассудительным видом всех испугал, что
разом все разбежались. Тогда он ударил кулаком по столу, расколол его и убежал.
— Ну вот. Я знаю, что ты малый понятливый.
Так вот ты следующий свой фельетон и начни
так:"в прошлый, мол,
раз я познакомил вас с"негодяем", а теперь, мол, позвольте познакомить вас с тою средой, в которой он, как рыба в воде, плавает". И чеши! чеши! Заснули, мол? очумели от страха? Да по головам-то тук-тук! А то что в самом деле! Ее, эту мякоть, честью просят: проснись! — а она только сопит в ответ!
В Корчеву мы пришли в исходе восьмого часа вечера, когда уже были зажжены огни. Нас прямо провели в полицейское управление, но
так как это было 25-го августа, память апостола Тита и тезоименитство купца Вздошникова, у которого по этому случаю было угощение, то в управлении, как и в первый
раз, оказался один только Пантелей Егорыч.
Только назначает он три в пиках, а Семен Иваныч перебивает: в
таком разе я назначаю три в червях!
Видит он беду неминучую, назначает четыре в пиках, а Семен Иваныч опять перебивает: а я в
таком разе четыре в червях!
Иван Иваныч.
Так я и знал. А все вы, господин Перьев! Правосудие идет своим ходом, а вы прерываете! Предупреждаю, что, ежели это повторится еще
раз, я лишу вас слова. Я добр, но не потерплю, чтобы правосудие встречало препятствия на пути своем!
Думал-думал, и вдруг его словно свет озарил."Рассуждение" — вот причина! Начал он припоминать разные случаи, и чем больше припоминал, тем больше убеждался, что хоть и много он навредил, но до настоящего вреда, до
такого, который бы всех сразу прищемил, все-таки дойти не мог. А не мог потому, что этому препятствовало"рассуждение". Сколько
раз бывало: разбежится он, размахнется, закричит"разнесу!" — ан вдруг"рассуждение": какой же ты, братец, осел! Он и спасует. А кабы не было у него"рассуждения", он бы…
Прежде всего побежал в присутственное место. Встал посреди комнаты и хочет вред сделать. Только хотеть-то хочет, а какой именно вред и как к нему приступить — не понимает. Таращит глаза, шевелит губами — больше ничего. Однако ж
так он этим одним всех испугал, что от одного его вида нерассудительного
разом все разбежались. Тогда он ударил кулаком по столу, разбил его и сам убежал.