Неточные совпадения
— Помилуй!
да разве мы мало до сих пор годили? В
чем же другом вся наша жизнь прошла, как не в беспрерывном самопонуждении: погоди
да погоди!
И хотя наши собеседования почти всегда заканчивались словами: «необходимо погодить», но мы все-таки утешались хоть тем,
что слова эти составляют результат свободного обмена мыслей и свободно-разумного отношения к действительности,
что воля с нас не снята и
что если бы, например, выпить при сем две-три рюмки водки, то ничто бы, пожалуй, не воспрепятствовало нам выразиться и так: «Господа!
да неужто
же, наконец…»
— А
что с ним сделаешь? Дал ему две плюхи,
да после сам
же на мировую должен был на полштоф подарить!
—
Да,
да… довольно-таки вы поревновали… понимаю я вас! Ну, так вот
что, мой друг! приступимте прямо к делу! Мне
же и недосуг: в Эртелевом лед скалывают, так присмотреть нужно… сенатор, голубчик, там живет! нехорошо, как замечание сделает! Ну-с, так изволите видеть… Есть у меня тут приятель один… такой друг! такой друг!
—
Да нет
же, стой! А мы только
что об тебе говорили, то есть не говорили, а чувствовали: кого, бишь, это недостает? Ан ты… вот он он! Слушай
же: ведь и у меня до тебя дело есть.
— У меня есть свободного времени…
да, именно три минуты я могу уделить. Конкурс открывается в три часа, теперь без пяти минут три, две минуты нужно на проезд…
да, именно три минуты я имею впереди. Ну-с, так в
чем же дело?
—
Да погоди
же голову-то терять, — возразил Он мне спокойно, — ведь это еще не последнее слово. Балалайкин женат — в этом, конечно, сомневаться нельзя; но разве ты не чувствуешь,
что тут сквозит какая-то тайна, которая, я уверен, в конце концов даст нам возможность выйти с честью из нашего положения.
— Послушай, Ваня!
да неужели
же беленькая, маленькая Мальхен до того переродилась,
что сделалась содержательницей гласной кассы ссуд?
—
Да, господа, много-таки я в своей жизни перипетий испытал! — начал он вновь. — В Березов сослан был, пробовал картошку там акклиматизировать — не выросла! Но зато много и радостей изведал! Например, восход солнца на берегах Ледовитого океана — это
что же такое! Представьте себе, в одно и то
же время и восходит, и заходит — где это увидите? Оттого там никто и не спит. Зимой спят, а летом тюленей ловят!
— Глумов!
да неужто
же ты не помнишь? еще мы с тобой соперничали: ты утверждал,
что вече происходило при солнечном восходе, а я —
что при солнечном закате? А"крутые берега Волхова, медленно катившего мутные волны…"помнишь? А"золотой Рюриков шелом, на котором, играя, преломлялись лучи солнца"? Еще Аверкиев, изображая смерть Гостомысла, написал:"слезы тихо струились по челу его…" — неужто не помнишь?
—
Да ты пойми, за какое дело тебе их дают! — убеждал его Глумов, — разве труды какие-нибудь от тебя потребуются! Съездишь до свадьбы раза два-три в гости — разве это труд? тебя
же напоят-накормят,
да еще две-три золотушки за визит дадут — это не в счет! Свадьба,
что ли, тебя пугает? так ведь и тут — разве настоящая свадьба будет?
— Господа!
да о
чем же мы говорим! — воскликнул я, жида! жида окрестить! — вот
что нам надобно!
— Нельзя-с; как бы потом не вышло
чего: за справку-то ведь мы
же отвечаем.
Да и вообще скажу: вряд ли иностранная благопристойность для нас обязательным примером служить может. Россия, по обширности своей, и сама другим урок преподать может. И преподает-с.
— Позвольте вам доложить, — возразил Прудентов, — зачем нам история? Где, в каких историях мы полезных для себя указаний искать будем? Ежели теперича взять римскую или греческую историю, так у нас ключ от тогдашней благопристойности потерян, и подлинно ли была там благопристойность — ничего мы этого не знаем. Судя
же по тому,
что в учебниках об тогдашних временах повествуется, так все эти греки
да римляне больше безначалием, нежели благопристойностью занимались.
К. стыду отечества совершить очень легко, — сказал он к славе
же совершить, напротив того, столь затруднительно,
что многие даже из сил выбиваются, и все-таки успеха не достигают. Когда я в Проломновской губернии жил, то был там один начальствующий — так он всегда все к стыду совершал. Даже посторонние дивились; спросят, бывало: зачем это вы, вашество, все к стыду
да к стыду? А он: не могу, говорит: рад бы радостью к славе что-нибудь совершить, а выходит к стыду!
Пришел однажды скорпионщик в департамент
да на любовь статского советника такое вдруг встречу слово пустил,
что тут
же им и подавился.
— И жизнь у нас — одноактная. Экспозиции у нас и само по себе не существует,
да к тому
же и начальство в оба смотрит! Чуть
что затеялось — сейчас распоряжение, и"занавес опускается".
—
Да почесть
что одним засвидетельствованием рук и пробавляемся. Прежде, бывало, выйдешь на улицу — куда ни обернешься, везде источники видишь, а нынче у нас в ведении только сколка льду на улицах
да бунты остались, прочее
же все по разным ведомствам разбрелось. А я, между прочим, твердо в своем сердце положил: какова пора ни мера, а во всяком случае десять тысяч накопить и на родину вернуться. Теперь судите сами: скоро ли по копейкам экую уйму денег сколотишь?
И
что же! не прошло двух недель, как слышу: помилуйте!
да они хоть сейчас на какую угодно стезю готовы!
— Ах, вашество! — сказал он с чувством, —
что же такое деньги? Деньги — наживное дело! У вас есть деньги, а ват у меня или у них (он указал на Прудентова и Молодкина) и совсем их нет!
Да и
что за сласть в этих деньгах — только соблазн один!
—
Да кто
же наконец этот Вздошников?
что это за сила такая? — полюбопытствовал я.
—
Да ведь в шестьдесят втором году ему и девяноста лет не было —
что же тут было любопытствовать? — усомнился я.
— Урядники
да урядники…
Да говорите
же прямо: оттого, мол, старички, худо живется,
что правового порядка нет… ха-ха!
— Вот именно. В другом бы царстве с тебя миллионов бы пять слупили,
да еще в клетке по ярмаркам показывать возили бы. А у нас начальники хлеб-соль с тобой водят. Право, дай бог всякому! Ну, а в промежутках
что же ты делал?
— Ах, голубчик!
да разумеется!
что же вы медлите! Делайте птиц, изобретайте ковры-самолеты… И вдруг,
чего доброго, полетите!
И
что же, однако! Иван-то Тимофеич пострадал,
да и Прудентов не уцелел, потому
что на него, в свою очередь, донес Кшепшицюльский,
что он-де в родительскую субботу блинов не печет, а тем самым якобы тоже злонамеренный якобинский дух предъявляет. И теперь оба: и Иван Тимофеич и Прудентов, примирившись, живут где-то на огородах в Нарвской части и состоят в оппозиции. А Кшепшицюльский перешел в православие и служит приспешником в клубе Взволнованных Лоботрясов.
Но, главным образом, кашинскому виноделию предстоит содействовать разъяснению восточного вопроса.
Что нынче в Средней Азии пьют? — все иностранное вино,
да все дорогое. Перепьются
да с нами
же в драку лезут. А дайте-ка кашинским винам настоящий ход —
да мы и в Афганистан, и в Белуджистан, и в Кабул проникнем, всех своими мадерами зальем!
Иван Иваныч. Заместитель подсудимого! вы не имеете права тормозить правосудие! (К головастикам.) Постойте! в
чем же, однако, вы признаете себя виновными, господа? Кажется, никто вас не обвиняет… Живете вы смирно, не уклоняетесь; ни вы никого не трогаете, ни вас никто не трогает… ладком
да мирком — так ли я говорю? (В сторону.) Однако эти пироги… (Расстегивает потихоньку еще несколько пуговиц.) Ну-с, так рассказывайте:
что вам по делу известно?
— Неужто надо идти еще дальше, чтобы установить в квартале свою репутацию? — настаивал я, — вспомни,
что вчера говорил Очищенный! Эти анекдоты, эта мораль…. ведь стены квартиры нашей, я думаю, провоняли от этих разговоров! Глумов!
Да отзовись
же! Не молчи!
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь
да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков.
Да к
чему же говорить? я и без того их знаю.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то
же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика
да бутылки толстобрюшки!
Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать,
что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)
Да как
же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного;
да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий.
Да я так только заметил вам. Насчет
же внутреннего распоряжения и того,
что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать.
Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.