Неточные совпадения
В груди у меня словно оборвалось что-то. Не смея, с одной стороны, предполагать, чтобы господин вице-губернатор отважился, без достаточного основания, обзывать дураком того, кого он еще накануне честил вашим превосходительством, а с
другой стороны, зная, что он любил иногда пошутить (терпеть не могу этих шуток, в которых нельзя
понять, шутка ли это или испытание!), я принял его слова со свойственною мне осмотрительностью.
— То-то, любезный
друг! ты
пойми! Насчет этого нельзя так легко говорить! Уж на что я к Анне Ивановне привязан, а тоже, бывало, завидишь этакую помпадуршу — чай, помнишь?
Целый город
понял великость понесенной ею потери, и когда некоторый остроумец, увидев на
другой день Надежду Петровну, одетую с ног до головы в черное, стоящею в церкви на коленах и сдержанно, но пламенно молящеюся, вздумал было сделать рукою какой-то вольный жест, то все общество протестовало против этого поступка тем, что тотчас же после обедни отправилось к ней с визитом.
С одной стороны, он
понимал, что не выполнил ни одной йоты из программы, начертанной правителем канцелярии; с
другой стороны, ему казалось, что программа эта должна выполниться сама собой, без всякого его содействия.
Но, во-первых, он
понимал, что бороться (успешно или неуспешно) могут только очень сильные люди и что ему, безвестному помпадуру бог весть которой степени, предоставлена в этом случае лишь мелкая полемика, которая ни к чему
другому не может привести, кроме изнурения.
Скажу по секрету, мы уже давно очень хорошо
поняли, что речь пойдет не о ком
другом, а именно об нас, и лишь по малодушию скрывали это не только от
других, но и от самих себя.
Он
понял, что ему ничего не нужно
понимать, что не нужно ни фактов, ни корней, ни нитей, что можно с пустыми руками, с одной доброй волей, начать дело нравственного возрождения Навозного, сопровождаемое борьбою а grand spectacle, [Весьма эффектной (фр.).] с истреблениями, разорениями, расточениями и
другими принадлежностями возрождающей власти.
Сажусь, однако, беру первую попавшуюся под руку газету и приступаю к чтению передовой статьи. Начала нет; вместо него: «Мы не раз говорили». Конца нет; вместо него: «Об этом поговорим в
другой раз». Средина есть. Она написана пространно, просмакована, даже не лишена гражданской меланхолии, но, хоть убей, я ничего не
понимаю. Сколько лет уж я читаю это «поговорим в
другой раз»! Да ну же, поговори! — так и хочется крикнуть…
— Постараюсь высказаться яснее. У помпадура нет никакого специального дела («лучше сказать, никакого дела», поправился он); он ничего не производит, ничем непосредственно не управляет и ничего не решает. Но у него есть внутренняя политика и досуг. Первая дает ему право вмешиваться в дела
других; второй — позволяет разнообразить это право до бесконечности. Надеюсь, что теперь вы меня
понимаете?
— Извините, excellence, но я так мало посвящен в пружины степной политики (la politique des steppes), что многого не могу уразуметь. Так, например, для чего вы вмешиваетесь в дела
других? Ведь эти «
другие» суть служители того же бюрократического принципа, которого представителем являетесь и вы? Ибо, насколько я
понимаю конституцию степей…
Я готов был прибавить: «Быть может, вы делитесь? Тогда — я
понимаю! О, comme je comprends cela, monseigneur!» [О, как я
понимаю это, ваша светлость! (фр.)] Но, не будучи еще на совершенно короткой ноге с моим высокопоставленным
другом, воздержался от этого замечания. Однако ж он, по-видимому,
понял мою тайную мысль, потому что покраснел, как вареный рак, и взволнованным голосом воскликнул...
Неточные совпадения
Стародум. Как
понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня,
друг мой! Извини мое простосердечие. Я
друг честных людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
Они сами не
понимали, что делают, и даже не вопрошали
друг друга, точно ли это наяву происходит.
На первых порах глуповцы, по старой привычке, вздумали было обращаться к нему с претензиями и жалобами
друг на
друга, но он даже не
понял их.
Поняли, что кому-нибудь да надо верх взять, и послали сказать соседям: будем
друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря
другими словами, Фердыщенко
понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.