Дорогой
князь был очень предупредителен. Он постоянно сажал меня за один стол с собою и кормил только хорошими кушаньями. Несколько раз он порывался подробно объяснить мне, в чем состоят атрибуты помпадурства; но, признаюсь, этими объяснениями он возбуждал во мне лишь живейшее изумление. Изумление это усугублялось еще тем, что во время объяснений лицо его принимало такое двусмысленное выражение, что я никогда не мог разобрать, серьезно ли он говорит или лжет.
В этих заведениях молодым людям пространно преподают одну только науку, называемую «Zwon popéta razdawaiss» (сам
князь был очень весел, когда передавал мне это длинное название, и я уверен, что ни в какой другой стране Европы науки с подобным названием не найдется); прочие же науки, без которых ни в одном человеческом обществе нельзя обойтись, проходятся более нежели кратко.
Неточные совпадения
Поздравив меня с высоким саном и дозволив поцеловать себя в плечо (причем я, вследствие волнения чувств, так крепко нажимал губами, что даже
князь это заметил), он сказал: „Я знаю, старик (я и тогда уже
был оным), что ты смиренномудрен и предан, но главное, об чем я тебя прошу и даже приказываю, — это: обрати внимание на возрастающие успехи вольномыслия!“ С тех пор слова сии столь глубоко запечатлелись в моем сердце, что я и ныне, как живого, представляю себе этого сановника, высокого и статного мужчину, серьезно и важно предостерегающего меня против вольномыслия!
Одним словом, это
была старуха бестолковая, к которой собственно и не стоило бы ездить, если б у нее не
было друга в лице
князя Оболдуй-Тараканова.
В то время, когда Козлику исполнилось тридцать лет,
князь еще не совсем
был сдан в архив, и потому, при помощи старых связей, мог, в случае надобности, оказать и протекцию.
Одним словом, с помощью ли ходатайства старого
князя или ценою собственных усилий, но Козелков наконец назначен
был в Семиозерскую губернию. Известие это произвело шумную радость в рядах его сверстников.
— Я однажды в Москве у
князя Сергия Борисыча «Полковника старых времен» играла, — пискнула
было вице-губернаторша, но на нее никто не обратил внимания.
В 1852 году, вскоре после известного декабрьского переворота, случай свел меня с
князем де ля Клюква (Ie prince de la Klioukwa), человеком еще молодым, хотя несколько поношенным (quelque peu taré), в котором я, по внешнему его виду и веселым манерам, никогда не позволил бы себе предположить сановника. Оказалось, однако, что он
был таковым.
Покуда мы еще не въехали в пределы того края, в котором помпадурствовал
князь де ля Клюква, поведение его
было довольно умеренно.
Приехавши в главный город края, мы остановились в большом казенном доме, в котором мы буквально терялись как в пустыне (
князь не имел семейства).
Было раннее утро, и мне смертельно хотелось спать, но он непременно желал, чтобы немедленно произошло официальное представление, и потому разослал во все концы гонцов с известием о своем прибытии. Через два часа залы дома уже
были наполнены трепещущими чиновниками.
Было довольно весело, ибо здесь присутствовало несколько фаворитов
князя, молодых людей, бесспорно очень образованных.
Но я, признаюсь,
был далеко не рад, когда увидел (это
было в первый раз со времени нашего знакомства), что
князь совсем пьян.
Скрепя сердце я решился оставить негостеприимные степи и явился к
князю с просьбой снабдить меня хотя такою суммой, которая
была нужна, чтобы достигнуть берегов Сены.
Сегодня, 19-го, явились опять двое, и, между прочим, Ойе-Саброски, «с маленькой просьбой от губернатора, — сказали они, — завтра, 20-го, поедет князь Чикузен или Цикузен, от одной пристани к другой в проливе, смотреть свои казармы и войска, так не может ли корвет немного отодвинуться в сторону, потому что
князя будут сопровождать до ста лодок, так им трудно будет проехать».
Неточные совпадения
Влас наземь опускается. // «Что так?» — спросили странники. // — Да отдохну пока! // Теперь не скоро князюшка // Сойдет с коня любимого! // С тех пор, как слух прошел, // Что воля нам готовится, // У
князя речь одна: // Что мужику у барина // До светопреставления // Зажату
быть в горсти!..
Поговорив с крестьянином, // С балкона
князь кричит: // «Ну, братцы!
будь по-вашему.
У первого боярина, // У
князя Переметьева, // Я
был любимый раб.
А
князь опять больнехонек… // Чтоб только время выиграть, // Придумать: как тут
быть, // Которая-то барыня // (Должно
быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою // В то время левый бок) // Возьми и брякни барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! // Поверил! Проще малого // Ребенка стал старинушка, // Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить в колокола!
В день смерти
князя старого // Крестьяне не предвидели, // Что не луга поемные, // А тяжбу наживут. // И,
выпив по стаканчику, // Первей всего заспорили: // Как им с лугами
быть?