Неточные совпадения
Пришел я
на днях в Летний сад обедать. Потребовал карточку, вижу: судак"авабля" [Испорченное от «au vin blanc». Приведено текстуально. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина.) Au vin blanc — в белом вине]; спрашиваю: да можно ли? — Нынче все, сударь, можно! — Ну, давай судака «авабля»! — оказалась мерзость. Но ведь не
это, тетенька, дорого, а то, что вот и мерзость, а всякому есть ее вольно!
"Бредни"теперь все походя ругают, да ведь, по правде-то сказать, и похвалить их нельзя. Даже и вы, я полагаю, как с урядником разговариваете… ах, тетенька! Кабы не было у вас в ту пору
этих прошивочек, давно бы я вас
на путь истинный обратил. А я вот заглядывался, глазами косил, да и довел
дело до того, что пришлось вам в деревне спасаться! Бросьте, голубушка! Подумайте: раз бог спасет, в другой — спасет, а в третий, пожалуй, и не помилует.
Только они думают, что без них
это благополучие совершиться не может. Когда мы с вами во время оно бреднями развлекались, нам как-то никогда
на ум не приходило, с нами они осуществятся или без нас. Нам казалось, что, коснувшись всех, они коснутся, конечно, и нас, но того, чтобы при сем утащить кусок пирога… сохрани бог! Но ведь то были бредни, мой друг, которые как пришли, так и ушли. А нынче —
дело. Для
дела люди нужны, а люди — вот они!
И все
эти"искатели"друг друга подсиживают и ругательски друг друга ругают. Встретил я
на днях Удава — он Дыбу ругает; встретил Дыбу — он Удава ругает. И тот и другой удостоверяют: вот помяните мое слово, что ежели только он (имярек)"достигнет" — он вам покажет, где раки зимуют!
Как только вы приедете, я сейчас вас
на острова повезу. Заедем к Дороту; я себе спрошу ботвиньи, вы — мороженого… вот ведь у нас нынче как! Потом отправимся
на pointe [стрелку (франц.)] и будем смотреть, как солнце за будку садится. Потом домой — баиньки.
Это первый
день.
На второй
день, с утра — крестины у дворника. Вы — кума, швейцар Федор — кум. Я — принес двугривенный
на зубок. Подают пирог с сигом —
это у дворника-то! Подумайте, тетенька, как в самое короткое время уровень народного благосостояния поднялся! С крестин поднимаемся домой — рано! Да не хотите ли, тетенька, в Павловск, в Озерки, в Рамбов? сделайте милость, не стесняйтесь! Явимся
на музыку, захотим — сядем, не захотим — будем под ручку гулять. А погулявши, воротимся домой — баиньки!
На днях я зашел в курятную лавку и в одну минуту самым простым способом всем тамошним"молодцам"бальзам доверия в сердца пролил."Почем, спрашиваю, пару рябчиков продаете?" — Рубль двадцать, господин! — Тогда, махнув в воздухе тросточкой, как делают все благонамеренные люди, когда желают, чтобы, по щучьему велению, двугривенный превратился в полуимпериал, я воскликнул:"Истинно говорю вам: не успеет курица яйцо снести, как
эта самая пара рябчиков будет только сорок копеек стоить!"
С неизреченным злорадством набрасываются
эти блудницы
на облюбованную добычу, усиливаясь довести ее до степени падали, и когда
эти усилия, благодаря общей смуте, увенчиваются успехом, они не только не чувствуют стыда, но с бесконечным нахальством и полнейшею уверенностью в безнаказанности срамословят:
это мы сделали! мы!
эта безмолвная, лежащая во прахе падаль — наших рук
дело!
Впрочем, все, что я сейчас об ренегатах сказал, — все
это прежде было.А впредь, может быть, и действительно их будут кормить брусникой, сдобренной тем медом, о котором в песне поется. Ничего — съедят. Недаром же масса кандидатов
на это звание с каждым
днем все увеличивается да увеличивается.
Но так как
этот ответ не удовлетворил меня и я настаивал
на дальнейших разъяснениях, то приятель мой присовокупил:"Никаких тут разъяснений не требуется —
дело ясно само по себе; а ежели и существуют особенные соображения, в силу которых адресуемое является равносильным неадресованному, то тайность сию, мой друг, вы, лет через тридцать, узнаете из"Русской старины".
Целую ночь я жил
этой надеждой, да и
на другой
день утром, разбирая бумаги, все думал: а вот ужо щи из кислой капусты подадут!
Однако ж представьте себе такое положение: человек с малолетства привык думать, что главная цель общества — развитие и самосовершенствование, и вдруг кругом него точно сбесились все, только о бараньем роге и толкуют! Ведь
это даже подло. Возражают
на это: вам-то какое
дело? Вы идите своей дорогой, коли не чувствуете за собой вины! Как какое
дело? да ведь мой слух посрамляется! Ведь мозги мои страдают от
этих пакостных слов! да и учителя в"казенном заведении"недаром же заставляли меня твердить...
И шла
эта распря, то замирая, то разгораясь, вплоть до наших
дней. И надо сказать правду, что большая часть ее эпизодов разыгралась исключительно
на боках земцев и к полному удовлетворению Сквозника-Дмухановского.
Если б
дело шло о расширении области дракинского лужения,
это тронуло бы меня весьма умеренно. Но Пафнутьевы говорят не о лужении, а об том, чтобы проникнуть в сферу шиворота и выворачиванья рук к лопаткам. Вот почва,
на которой мы стоим в настоящее время и которую не должны терять из виду, ежели хотим рассуждать правильно.
— Такие
это распостылые господа, — жаловался мне
на днях один половой, — всех гостей у нас распугали. Придет, станет посеред комнаты, жует бутерброд и все в одно место глядит… Ну, промежду гостей, известно, тревога: кто таков и по какой причине?
И точно: у мирового судьи судоговорение уж было, и тот моего друга, ввиду единогласных свидетельских показаний,
на шесть
дней под арест приговорил. А приятель, вместо того, чтоб скромненько свои шесть
дней высидеть, взял да нагрубил. И об
этом уже сообщено прокурору, а прокурор, милая тетенька, будет настаивать, чтоб его
на каторгу сослали. А у него жена, дети. И все оттого, что в трактир, не имея"правильных чувств", пошел!
—
Это уж, братец, твое
дело. Я и сам говорю: вместо того, чтоб дома скромненько сидеть, вы все, точно сбесились,
на неприятности лезете! Но не об том речь. Узнал ли ты, по крайней мере, кто
этот мужчина был?
Как бы то ни было, но ужасно меня
эти"штуки"огорчили. Только что начал было
на веселый лад мысли настраивать — глядь, ан тут целый ряд"штук". Хотел было крикнуть: да сидите вы дома! но потом сообразил: как же, однако, все дома сидеть? У иного
дела есть, а иному и погулять хочется… Так и не сказал ничего. Пускай каждый рискует, коли охота есть, и пускай за
это узнает, в чем"штука"состоит!
На днях я издали завидел
на улице известного вам Удава [См. «За рубежом». (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)] и просто-напросто побоялся подойти к нему: до такой степени он нынче глядит сумрачно и в то же время уныло. Очевидно, в нем происходит борьба, в которой попеременно то гнев берет верх, то скорбь. Но думаю, что в конце концов скорбь, даже в
этом недоступном для скорбей сердце, останется победительницею.
Так вот, голубушка, какие
дела на свете бывают! Часто мы думаем: девушка да девушка — а
на поверку выходит, что у
этой девушки сын в фельдъегерях служит! Поневоле вспомнишь вашего старого сельского батюшку, как он, бывало, говаривал: что же после
этого твои, человече, предположения? и какую при сем жалкую роль играет высокоумный твой разум! Именно так.
Вы знаете, какие прекрасные пироги бывают у бабеньки в
день ее именин. Но несколько лет тому назад, по наущению Бритого, она усвоила очень неприятный обычай: независимо от именинного пирога, подавать
на стол еще коммеморативный пирог в честь Аракчеева. Пирог
этот, впрочем, ставится посреди стола только для формы! съедают его по самому маленькому кусочку, причем каждый обязан
на минуту сосредоточиться… Но трудно описать, какая
это ужасная горлопятина!
А дедушка, за
эту его кротость,
на другой
день ему тысячу душ подарил!
— Знаю, что много. А коли в ревизские сказки заглянешь, так даже удивишься, сколько их там. Да ведь не в ревизских сказках
дело. Тамошние люди — сами по себе, а служащие по судебному ведомству люди — сами по себе. И то уж Семен Григорьич при мне
на днях брату отчеканил:"Вам, Павел Григорьич, не в судебном бы ведомстве служить, а кондуктором
на железной дороге!"Да и
это ли одно! со мной, мой друг, такая недавно штука случилась, такая штука!.. ну, да, впрочем, уж что!
— Помилуй! каждый
день у меня, grace a vous [благодаря вам (франц.)], баталии в доме происходят. Andre и Pierre говорят ему: не читай! у
этого человека христианских правил нет! А он им в ответ: свиньи! да возьмет — ты знаешь, какой он у меня упорный! — запрется
на ключ и читает. А в последнее время очень часто даже не ночует дома.
Все
это проходит передо мною как во сне. И при
этом прежде всего, разумеется, представляется вопрос: должен ли я был просить прощения? — Несомненно, милая тетенька, что должен был. Когда весь жизненный строй основан
на испрошении прощения, то каким же образом бессильная и изолированная единица (особливо несовершеннолетняя) может ускользнуть от действия общего закона? Ведь ежели не просить прощения, так и не простят. Скажут: нераскаянный! — и
дело с концом.
Наконец, бывает и так: узник без всяких разговоров вопиет: пощади! — и с доверием ждет.
Эта манера наиболее согласная с обстоятельствами
дела и потому самая употребительная
на практике. Она имеет характер страдательный и ни к чему не обязывает в будущем. Конечно, просить прощения вообще не особенно приятно, но в таком случае не надобно уже шалить. А если хочешь шалить и
на будущее время, то привередничества-то оставь, а прямо беги и кричи: виноват!
Завтрашний
день он еще понимает, потому что
на завтра у него наклевывается новое дельце, по которому уже намечены и свидетели; но что будет послезавтра — до
этого ему
дела нет.
— В том-то и
дело, что ты в
этом отношении безусловно ошибаешься. Не только положительно, но даже приблизительно я ничего не знаю. Когда человек составил себе более или менее цельное миросозерцание, то бывают вещи, об которых ему даже
на мысль не приходит. И не потому не приходит, чтоб он их презирал, а просто не приходит, да и все тут.
— Ты, пожалуйста, не смотри
на меня, как
на дикого зверя. Напротив того, я не только понимаю, но в известной мере даже сочувствую… Иногда, после бесконечных утомлений
дня, возвращаюсь домой, — и хочешь верь, хочешь нет, но бывают минуты, когда я почти готов впасть в уныние… И только серьезное отношение к долгу освежает меня… А кроме того, не забудь, что я всего еще надворный советник, и остановиться
на этом…
— Было бы безрассудно… о, как я
это понимаю! Ты прав, мой друг! в чине тайного советника, так сказать,
на закате
дней, еще простительно впадать в меланхолию — разумеется, ежели впереди не предвидится производства в действительные тайные советники… Но надворный советник, как жених в полунощи, непременно должен стоять
на страже! Ибо ему предстоит многое совершить: сперва получить коллежского советника, потом статского, а потом…
— И поверь мне, что рано или поздно, а
дело уврачевания поступит
на очередь. И даже скорее рано, чем поздно, потому что не далее как вчера я имел об
этом разговор, и вот, в кратких словах, результат
этого разговора: не нужно поспешности! но никогда не следует упускать из вида, что чем скорее мы вступим в период уврачевания, тем лучше и для нас, и для всех! Для всех! — повторил он, прикладывая к носу указательный палец.
—
Это он опять
на ловлю… вот жизнь-то анафемская! И каждый
день так… Придет: ну, слава богу, изловил! посидит-посидит, и вдруг окажется, что изловил да не доловил — опять бежать надо! Ну, и пускай бегает! А мы с тобой давай будем об чем-нибудь партикулярном разговаривать!
Милая тетенька! если б я не знал, что кузина Наденька — "Индюшка", если бы я сто раз
на дню не называл ее
этим именем, задача моя была бы очень проста.
P. S. Сейчас приезжал Ноздрев: ждал, говорит, должности, да толку добиться не мог! газету, говорит, издавать решился! Просил придумать название; я посоветовал:"Помои". Представьте себе, так он
этому названию обрадовался, точно я его рублем подарил!"
Это, говорит, такое название, такое название…
на одно название подписчик валом повалит!"Обещал, что
на днях первый No выйдет, и я, разумеется, с нетерпением жду.
Тогда мы начали предлагать ему вопросы, он же скромно, но отчетливо и с полным знанием
дела, давал
на эти вопросы ответы.
И Шешковский, и Аракчеев, и Магницкий (да и одни ли они? мало ли было таких"практиков"прежде и после?) достаточно-таки поревновали
на пользу кандалов, но, несмотря
на благоприятные условия, несмотря даже
на запечатленный кровью успех, и они, и их намерения, и их
дела мгновенно истлели, так что даже продолжатели их не только не решаются ссылаться
на них, но, напротив, притворяются, будто имена
эти столь же им ненавистны, как и истории.
А между тем не дальше как
на днях и именно по поводу
этого утверждения я подвергался поруганию.
Предостерегаю вас: читать
эти брошюры, как обыкновенно путные книги читают, с начала до конца — труд непосильный и в высшей степени бесплодный. Но перелистовать их, с пятого
на десятое,
дело не лишнее. Во-первых, для вас сделается ясным, какие запретные мысли русский грамотей находится вынужденным прятать от бдительности цензорского ока; во-вторых, вы узнаете, до каких пределов может дойти несознанность мысли, в счастливом соединении с пустословием и малограмотностью.
Но поповский сын не дождался объявления
этой резолюции: существование его было уже отравлено. Преемственное посещение блюдущих возымело влияние не столько
на него, сколько
на окружающую среду. Кабатчик первый произнес слово: сицилист, а за ним то же слово стали повторять и мужички. Сначала произносили его нерешительно, но потом, с каждым
днем, всё ходчее и ходчее. А наконец, и девки перестали припускать поповского сына в хоровод. Не для кого стало и кудри по праздникам расчесывать.