Смотри туда, Купава! Видишь, Солнце // На западе, в
лучах зари вечерней, // В пурпуровом тумане утопает! // Воротится ль оно назад?
Последний
луч зари еще играл // На пасмурных чертах и придавал // Его лицу румянец; и казалось, // Что в нем от жизни что-то оставалось, // Что мысль, которой угнетен был ум, // Последняя его тяжелых дум, // Когда душа отторгнулась от тела, // Его лица оставить не успела!
В смутном бормотании бродяги мне слышались неопределенные вздохи о чем-то. Я забылся под давлением неразрешимого вопроса, и над моим изголовьем витали сумрачные грезы… Село вечернее солнце. Земля лежит громадная, необъятная, грустная, вся погруженная в тяжелую думу. Нависла молчаливая, тяжелая туча… Только край неба отсвечивает еще потухающими
лучами зари да где-то далеко, под задумчиво синеющими горами, стоит огонек…
Он лежал в мезонине дачи, переделанной из крестьянской избы. Сзади, из балконной двери на галерейку, в отверстие внутренней подвижной ставни проходил
луч зари. Справа окно было только завешено коленкоровой шторой. Свет уже наполнял низкую и довольно просторную комнату, где, кроме железной кровати, стояли умывальник и шкап для платья да два стула.
Вмиг палатки слетели с мест, и не прошло четверти часа, как корпус в четырнадцать тысяч человек быстро двинулся вперед, неся в сердцах убеждение в несомненной победе над неприятелем: с ними был Суворов. В полночь давали роздых, но с первым
лучом зари снова слышалось из стана Александра Васильевича громкое «ку-ка-ре-ку».
Неточные совпадения
Спор громче, громче; вдруг Евгений // Хватает длинный нож, и вмиг // Повержен Ленский; страшно тени // Сгустились; нестерпимый крик // Раздался… хижина шатнулась… // И Таня в ужасе проснулась… // Глядит, уж в комнате светло; // В окне сквозь мерзлое стекло //
Зари багряный
луч играет; // Дверь отворилась. Ольга к ней, // Авроры северной алей // И легче ласточки, влетает; // «Ну, — говорит, — скажи ж ты мне, // Кого ты видела во сне?»
Солнечные
лучи с своей стороны забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное
зарей.
Небо млело избытком жара, и по вечерам носились в нем, в виде пыли, какие-то атомы, помрачавшие немного огнистые
зори, как будто семена и зародыши жаркой производительной силы, которую так обильно лили здесь на землю и воду солнечные
лучи.
Картина, которую я увидел, была необычайно красива. На востоке пылала
заря. Освещенное
лучами восходящего солнца море лежало неподвижно, словно расплавленный металл. От реки поднимался легкий туман. Испуганная моими шагами, стая уток с шумом снялась с воды и с криком полетела куда-то в сторону, за болото.
Начинался рассвет… Из темноты стали выступать сопки, покрытые лесом, Чертова скала и кусты, склонившиеся над рекой. Все предвещало пасмурную погоду… Но вдруг неожиданно на востоке, позади гор, появилась багровая
заря, окрасившая в пурпур хмурое небо. В этом золотисто-розовом сиянии отчетливо стал виден каждый куст и каждый сучок на дереве. Я смотрел как очарованный на светлую игру
лучей восходящего солнца.