Неточные совпадения
«
Каким образом этот „вредный“ писатель попал сюда?» —
вот вопрос, который считался самым натуральным относительно моих сочинений, встреченных где-нибудь в библиотеке или в клубе.
О финских песнях знаю мало. Мальчики-пастухи что-то поют, но тоскливое и всё на один и тот же мотив. Может быть, это такие же песни,
как у их соплеменников, вотяков, которые, увидев забор, поют (вотяки, по крайней мере, русским языком щеголяют): «Ах, забёр!», увидав корову — поют: «Ах корова!» Впрочем, одну финскую песнь мне перевели.
Вот она...
Вот уже сколько лет сряду,
как каникулярное время посвящается преимущественно распространению испугов. Съезжаются, совещаются, пьют «молчаливые» тосты. «Граф Кальноки был с визитом у князя Бисмарка, а через полчаса князь Бисмарк отдал ему визит»; «граф Кальноки приехал в Варцин, куда ожидали также представителя от Италии», —
вот что читаешь в газетах. Король Милан тоже ездит, кланяется и пользуется «сердечным» приемом. Даже черногорский князь удосужился и съездил в Вену, где тоже был «сердечно» принят.
Вот какие постыдные мелочи наполняют современную жизнь…
Вот где нужно искать действительных космополитов: в среде Баттенбергов, Меренбергов и прочих штаб — и обер-офицеров прусской армии, которых обездолил князь Бисмарк. Рыщут по белу свету, теплых местечек подыскивают. Слушайте! ведь он, этот Баттенберг, так и говорит: «Болгария — любезное наше отечество!» — и язык у него не заплелся, выговаривая это слово. Отечество.
Каким родом очутилось оно для него в Болгарии, о которой он и во сне не видал?
Вот уж именно: не было ни гроша — и вдруг алтын.
А болгары что? «Они с таким же восторгом приветствовали возвращение князя, с
каким, за несколько дней перед тем, встретили весть об его низложении».
Вот что пишут в газетах. Скажите: ну, чем они плоше древних афинян? Только
вот насчет аттической соли у них плоховато.
как весь театр Михайловский словно облютеет. «Bis! bis!» — зальются хором люди всех ведомств и всех оружий.
Вот если бы эти рукоплескания слышал Баттенберг, он, наверное, сказал бы себе: теперь я знаю,
как надо приобретать народную любовь!
— Да завтрашнего дня. Все думается: что-то завтра будет! Не то боязнь, не то раздраженье чувствуешь… смутное что-то. Стараюсь вникнуть, но до сих пор еще не разобрался. Точно находишься в обществе, в котором собравшиеся все разбрелись по углам и шушукаются, а ты сидишь один у стола и пересматриваешь лежащие на нем и давно надоевшие альбомы…
Вот это
какое ощущение!
В такой обстановке человек поневоле делается жесток. Куда скрыться от домашнего гвалта? на улицу? — но там тоже гвалт: сход собрался — судят, рядят, секут. Со всех сторон, купно с мироедами, обступило сельское и волостное начальство, всякий спрашивает, и перед всяким ответ надо держать… А
вот и кабак! Слышите,
как Ванюха Бесчастный на гармонике заливается?
Вот настоящие, удручающие мелочи жизни. Сравните их с приключениями Наполеонов, Орлеанов, Баттенбергов и проч. Сопоставьте с европейскими концертами — и ответьте сами:
какие из них, по всей справедливости, должны сделаться достоянием истории и
какие будут отметены ею. Что до меня, то я даже ни на минуту не сомневаюсь в ее выборе.
— Шутка сказать! — восклицали они, — накануне самой „катастрофы“ и
какое дело затеяли! Не смеет, изволите видеть, помещик оградить себя от будущих возмутителей! не смеет распорядиться своею собственностью! Слава богу, права-то еще не отняли! что хочу, то с своим Ванькой и делаю!
Вот завтра,
как нарушите права, — будет другой разговор, а покуда аттанде-с!
Может быть, сам по себе взятый, он совсем не так неблагонадежен,
как кажется впопыхах. В дореформенное время, по крайней мере, не в редкость бывало встретить такого рода аттестацию:"человек образа мыслей благородного, но в исполнении служебных обязанностей весьма усерден".
Вот видите ли,
как тогда правильно и спокойно оценивали человеческую деятельность; и благороден, и казенного интереса не чужд…
Какая же в том беда, что человек благороден?
Вот, слава богу, в сторонке слой облаков
как будто потоньше становится;
вот и синевы клочок показался… слава богу! завтра, может быть, и солнышко выглянет.
Теперешнее его убеждение таково: надо
как можно больше производить молока. Большое количество молока предполагает большое стадо коров. Кроме молока, стадо даст ему удобрение; удобрение повлечет за собой большое количество зерна и достаточно сена для продовольствия рогатого скота и лошадей. Молочное хозяйство должно окупить все текущие расходы по полевой операции; зерно должно представлять собой чистый доход.
Вот цель, к которой должны быть направлены все усилия.
— Что вы, Христос с вами! — да мне стыдно будет в люди глаза показать, если я с соседями на деньги пойду! Я — вам, вы — мне;
вот как по-христиански следует. А
как скосите мне лужок, — я вам ведерко поставлю да пирожком обделю — это само собой.
— Ах,
как я тебе завидую, и тебе, и всем вам, благородным и преданным… но только немножко нетерпеливым!.. С
каким бы удовольствием я сопровождал тебя, и
вот… Долг приковал меня здесь, и до шести часов я нахожусь в плену… Ты думаешь, мне дешево достается мое возвышенье?
—
Вот, погодите, щелкоперы! — говорит он чиновникам, — он вам ужо,
как начальником будет, задаст перцу! Забудете папироски курить да посвистывать!
— А все-таки машина не останавливается! — размышляет про себя Генечка, —
вот что значит раз пустить ее в ход!
вот какую силу представляет собой идея государства! Покуда она не тронута, все функции государства совершаются сами собой!
— Так
вот вы
какой, папенька!
— Связи —
вот главное! — говорит он отцу, — а
как будет такой-то служебный вопрос решен, за или против, — это для меня безразлично.
—
Как из-за чего? Жизнь-то не достается даром.
Вот и теперь мы здесь роскошествуем, а уходя все-таки сорок пять копеек придется отдать. Здесь сорок пять, в другом месте сорок пять, а в третьем и целый рубль… надо же добыть!
— И я один; ни отца, ни матери не помню; воспитывался на какие-то пожертвования. Меня начальник школы и на службу определил. И тоже хоть голодом не сижу, а близко-таки… Когда приходится туго, призываю на помощь терпение, изворачиваюсь, удвоиваю старания, — и
вот,
как видите!
Вот как на две-то с половиной тысячи умные люди живут, а не то чтобы что.
— Ничего, устроюсь. Надо же. Да
вот что я еще хотела тебе сказать, Сеня. Бухгалтер у нас в конторе ко мне пристает… с тех пор
как я замуж вышла. Подсаживается ко мне, разговаривает, спрашивает, люблю ли я конфекты…
Только
вот будущее
как будто захлопнулось навсегда; но на радостях он об этом не думает.
— Вас мне совестно; всё вы около меня, а у вас и без того дела по горло, — продолжает он, —
вот отец к себе зовет… Я и сам вижу, что нужно ехать, да
как быть? Ежели ждать — опять последние деньги уйдут. Поскорее бы… как-нибудь… Главное, от железной дороги полтораста верст на телеге придется трястись. Не выдержишь.
— Что вы всё про смерть да про смерть! — негодовала она, — ежели всё так будете, я и сидеть с вами не стану. Слушайте-ка, что я вам скажу. Я сама два раза умирала; один раз уж совсем было… Да сказала себе: не хочу я умирать — и
вот,
как видите. Так и вы себе скажите: не хочу умереть!
Вот что напечатано и пропущено — и
вот как следует это напечатанное толковать;
вот какие мысли благодаря такому-то (имярек) делаются общим достоянием — и
вот как следует их понимать.
— А то вы думаете? — говорит он, — все зло именно в этой пакостной литературе кроется! Я бы
вот такого-то… Не говоря худого слова, ой-ой,
как бы я с ним поступил! Надо зло с корнем вырвать, а мы мямлим! Пожар уж силу забрал, а мы только пожарные трубы из сараев выкатываем!
— Э, батюшка! и мы проживем, и дети наши проживут — для всех будет довольно и того, что есть! На насиженном-то месте живется и теплее и уютнее — чего еще искать! Старик Крылов был прав: помните,
как голубь полетел странствовать, а воротился с перешибленным крылом? Так-то
вот.
— Читали? читали фельетон в"Помоях"? — радуется он, перебегая от одного знакомца к другому, — ведь этот"Прохожий наблюдатель" — это ведь
вот кто. Ведь он жил три года учителем в семействе С — ских, о котором пишется в фельетоне; кормили его, поили, ласкали — и посмотрите,
как он их теперь щелкает! Дочь-невесту, которая два месяца с офицером гражданским браком жила и потом опять домой воротилась, — и ту изобразил! так живьем всю процедуру и описал!
— А! так
вот оно что! так это она? То-то я давеча читаю,
как будто похоже… — догадывается собеседник, тоже из породы живчиков.
— Лошадь одуреет, не то что человек, —
вот какие это разговоры!
— А что бы ты думал! жандарм! ведь они охранители нашего спокойствия. И этим можно воспользоваться. Ангелочек почивает, а добрый жандарм бодрствует и охраняет ее спокойствие… Ах, спокойствие!.. Это главное в нашей жизни! Если душа у нас спокойна, то и мы сами спокойны. Ежели мы ничего дурного не сделали, то и жандармы за нас спокойны.
Вот теперь завелись эти…
как их… ну, все равно… Оттого мы и неспокойны… спим, а во сне все-таки тревожимся!
"Она оступилась, но потом вышла замуж", или:"она оступилась, и за это родители не позволили ей показываться им на глаза" —
вот в
каком смысле употребляется это слово в «свете».
Она все чего-то ждала, все думала:
вот пройдет месяц, другой, и она войдет в настоящую колею, устроится в новом гнезде так,
как мечтала о том, покидая Москву, будет ходить в деревню, наберет учениц и проч.
— Да, прикажите!
как вы прикажете, когда вам говорят:"теперь недосужно", или:"
вот ужо,
как уберемся!"и в заключение:"ах, я и забыла!"? Ведь и «недосужно», и «ужо», и «забыла» — все это в порядке вещей, все возможно.
Вкупе да влюбе —
вот как по-моему.
— Maman! мне хотелось бы Лидочке
вот эту ленту подарить! Посмотри,
как к ней это идет!
— А помнишь, Маня, — обращается он через стол к жене, —
как мы с тобой в Москве в Сундучный ряд бегали? Купим, бывало, сайку да по ломтю ветчины (
вот какие тогда ломти резали! — показывает он рукой) — и сыты на весь день!
Вот, по-настоящему,
как надо.
— И
вот у меня есть сестра, которая тоже за купцом выдана, он бакалейным товаром торгует… И
вот моему мужу необходимо было одолжиться… К кому же обратиться,
как не к сродственникам?.. И
вот Аггей Семеныч — это муж моей сестры — отсчитал две тысячи и сказал:"Для милого дружка и сережка из ушка"…
— Нет, уж позвольте мне, господин адвокат, по порядку, потому что я собьюсь. И
вот муж мой выдал Аггею Семенычу вексель, потому что хоть мы люди свои, а деньги все-таки счет любят. И
вот, накануне самого Покрова, приходит срок. Является Аггей Семеныч и говорит:"Деньги!"А у мужа на ту пору не случилось. И
вот он говорит:"Покажите, братец, вексель"… Ну, Аггей Семеныч, по-родственному:"Извольте, братец!"И уж
как это у них случилось, только муж мой этот самый вексель проглотил…
—
Какие вы глупости говорите! Повторяю вам: теперь я ничего не могу, а
вот когда вашего мужа к суду позовут, тогда пусть он придет ко мне.
— Совершенно с вами согласен; но только
вот что:
как бы защитник противной стороны…
— Вы, господа, слишком преувеличиваете, — говорили ему. — Если бы вам удалось взглянуть на ваши дела несколько издалека,
вот как мы смотрим, то вы убедились бы, что они не заключают в себе и десятой доли той важности, которую вы им приписываете.
То-то
вот оно и есть. И не довернешься — бьют, и перевернешься — бьют. Делай
как хочешь. Близок локоть — да не укусишь. В то время, когда он из редакционных комиссий воротился, его сгоряча всеми шарами бы выбрали, а он, вместо того, за «эрами» погнался. Черта с два… Эрррра!
—
Вот какой это господин! — рассказывал он потом, — слова не сказал, вынул бумажник, вытащил за ушко
вот эту самую синенькую — "
вот тебе, братец, за труд!"Где у нас таких господ сыщешь!
Он торопливо перебегал на другую сторону улицы, встречая городничего, который считал
как бы долгом погрозить ему пальцем и промолвить:"Погоди! не убежишь!
вот ужо!"Исправник — тот не грозился, а прямо приступал к делу, приговаривая:"
Вот тебе!
вот тебе!" — и даже не объясняя законных оснований.
Кабы вина не пил, так озолотил бы его —
вот какой это был человек!