Неточные совпадения
—
Да что, сударыня, недолго он у
вас наживет!
—
Да замолчи, Христа ради… недобрый ты сын! (Арина Петровна понимала,
что имела право сказать «негодяй», но, ради радостного свидания, воздержалась.) Ну, ежели
вы отказываетесь, то приходится мне уж собственным судом его судить. И вот какое мое решение будет: попробую и еще раз добром с ним поступить: отделю ему папенькину вологодскую деревнюшку, велю там флигелечек небольшой поставить — и пусть себе живет, вроде как убогого, на прокормлении у крестьян!
— Мне — ничего! у меня и легкие, и почки, и печенка, и селезенка — всё в исправности!
Да, бишь! вот
что! — обращается он к женщине в черном платье, которая приостановилась у дверей, словно прислушиваясь к барскому разговору, —
что у
вас нынче к обеду готовлено?
—
Чего еще лучше: подлец, говорю, будешь, ежели сирот не обеспечишь.
Да, мамашечка, опростоволосились
вы! Кабы месяц тому назад
вы меня позвали, я бы и заволоку ему соорудил,
да и насчет духовной постарался бы… А теперь все Иудушке, законному наследнику, достанется… непременно!
— А
вы бы, молодая особа, язычок-то на привязи придержали! — замечает доктор и, обращаясь к Арине Петровне, прибавляет: —
Да что ж
вы сами, мамашечка! сами бы уговорить его попробовали!
— Никак я
вас не понимаю…
Вы на весь свет меня дураком прославили — ну, и дурак я! И пусть буду дурак! Смотрите, какие штуки-фигуры придумали — капитал им из рук в руки передай! А сам
что? — в монастырь,
что ли, прикажете мне спасаться идти
да оттуда глядеть, как
вы моим капиталом распоряжаться будете?
— Посмотрите на меня! — продолжал он, — как брат — я скорблю! Не раз, может быть, и всплакнул… Жаль брата, очень, даже до слез жаль… Всплакнешь,
да и опомнишься: а Бог-то на
что! Неужто Бог хуже нашего знает, как и
что? Поразмыслишь эдак — и ободришься. Так-то и всем поступать надо! И
вам, маменька, и
вам, племяннушки, и
вам… всем! — обратился он к прислуге. — Посмотрите на меня, каким я молодцом хожу!
— Спина
да спина… бесстыдники! И
что моя спина
вам сделала!
— А знаете ли
вы, маменька, отчего мы в дворянском званье родились? А все оттого,
что милость Божья к нам была. Кабы не она, и мы сидели бы теперь в избушечке,
да горела бы у нас не свечечка, а лучинушка, а уж насчет чайку
да кофейку — об этом и думать бы не „смели! Сидели бы; я бы лаптишечки ковырял,
вы бы щец там каких-нибудь пустеньких поужинать сбирали, Евпраксеюшка бы красну ткала… А может быть, на беду, десятский еще с подводой бы выгнал…
— Как знать, милый друг маменька! А вдруг полки идут! Может быть, война или возмущение — чтоб были полки в срок на местах! Вон, намеднись, становой сказывал мне, Наполеон III помер, — наверное, теперь французы куролесить начнут! Натурально, наши сейчас вперед — ну, и давай, мужичок, подводку!
Да в стыть,
да в метель,
да в бездорожицу — ни на
что не посмотрят: поезжай, мужичок, коли начальство велит! А нас с
вами покамест еще поберегут, с подводой не выгонят!
— То-то вот и есть. Мы здесь мудрствуем
да лукавим, и так прикинем, и этак примерим, а Бог разом, в один момент, все наши планы-соображения в прах обратит.
Вы, маменька, что-то хотели рассказать,
что с
вами в двадцать четвертом году было?
— Как не класть! как
вы учили, так и делала.
Да вот я об
чем хотела спросить:
вы как огурцы солите, кладете кардамону?
Только
что начнет заводить его сон — вдруг: и рад бы до неба достать,
да руки коротки! или: по одежке протягивай ножки… вот я… вот ты… прытки
вы очень, а знаешь пословицу: поспешность потребна только блох ловить?
—
Да что такое? случилось,
что ли, что-нибудь промежду
вас! сказывай! — спросила она его.
— Нет, уж
что! от железного попа
да каменной просвиры ждать! Я, бабушка, на
вас надеялся!
— Ах, детки, детки! — говорит он, — и жаль
вас, и хотелось бы приласкать
да приголубить
вас,
да, видно, нечего делать — не судьба! Сами
вы от родителей бежите, свои у
вас завелись друзья-приятели, которые дороже для
вас и отца с матерью. Ну, и нечего делать! Подумаешь-подумаешь — и покоришься. Люди
вы молодые, а молодому, известно, приятнее с молодым побыть,
чем со стариком ворчуном! Вот и смиряешь себя, и не ропщешь; только и просишь отца небесного: твори, Господи, волю свою!
—
Да ведь он писал
вам; он объяснял,
что ему жить нечем,
что дольше ему терпеть нет сил…
— Приедут и сиротки. Дайте срок — всех скличем, все приедем. Приедем
да кругом
вас и обсядем.
Вы будете наседка, а мы цыплятки… цып-цып-цып! Все будет, коли
вы будете паинька. А вот за это
вы уж не паинька,
что хворать вздумали. Ведь вот
вы что, проказница, затеяли… ах-ах-ах!
чем бы другим пример подавать, а
вы вот как! Нехорошо, голубушка! ах, нехорошо!
—
Да, писал. Уж после суда, когда решение вышло. Писал,
что он три тысячи проиграл, и
вы ему не дали. Ведь
вы, дядя, богатый?
— Нет, зачем оставлять! Я, брат, — прямик, я всякое дело начистоту вести люблю!
Да отчего и не поговорить! Своего всякому жалко: и мне жалко, и тебе жалко — ну и поговорим! А коли говорить будем, так скажу тебе прямо: мне чужого не надобно, но и своего я не отдам. Потому
что хоть
вы мне и не чужие, а все-таки.
— Бабушка и при жизни знала.
Да что это, дядя, за выражения у
вас? вчера с гитарой меня по ярмаркам посылали, сегодня об скоморошничестве разговор завели? Слышите! я не хочу, чтоб
вы так говорили!
—
Да вы только скажите,
что мне делать нужно?
Может быть, тебя это сердит,
что я за столом через обруч — или как это там у
вас называется — не прыгаю; ну,
да что ж делать! и посердись, ежели тебе так хочется!
—
Что! не нравится! —
что ж, хоть и не нравится, а ты все-таки дядю послушай! Вот я уж давно с тобой насчет этой твоей поспешности поговорить хотел,
да все недосужно было. Не люблю я в тебе эту поспешность: легкомыслие в ней видно, нерассудительность. Вот и в ту пору
вы зря от бабушки уехали — и огорчить старушку не посовестились! — а зачем?
— Зачем отдавать — у него и своего чаю много. А теперь, по крайности, мы после
вас попьем.
Да вот
что, барышня:
вы нас Порфирию Владимирычу,
что ли, препоручите?
— Здесь,
да не про
вас! — огрызнулась она так грубо,
что Иудушке осталось молча отретироваться в кабинет.
—
Что ж, и моды! Моды — так моды! не все
вам одним говорить — можно, чай, и другим слово вымолвить! Право-ну! Ребенка прижили — и
что с ним сделали! В деревне, чай, у бабы в избе сгноили! ни призору за ним, ни пищи, ни одежи… лежит, поди, в грязи
да соску прокислую сосет!
— А он взял
да и промотал его! И добро бы
вы его не знали: буян-то он был, и сквернослов, и непочтительный — нет-таки.
Да еще папенькину вологодскую деревеньку хотели ему отдать! А деревенька-то какая! вся в одной меже, ни соседей, ни чересполосицы, лесок хорошенький, озерцо… стоит как облупленное яичко, Христос с ней! хорошо,
что я в то время случился,
да воспрепятствовал… Ах, маменька, маменька, и не грех это
вам!
— Я, маменька, не сержусь, я только по справедливости сужу…
что правда, то правда — терпеть не могу лжи! с правдой родился, с правдой жил, с правдой и умру! Правду и Бог любит,
да и нам велит любить. Вот хоть бы про Погорелку; всегда скажу, много, ах, как много денег
вы извели на устройство ее.
—
Что так! свою-то, видно, уж съели? Ах, ах, грех какой! Вот кабы
вы поменьше водки пили,
да побольше трудились,
да Богу молились, и землица-то почувствовала бы! Где нынче зерно — смотришь, ан в ту пору два или три получилось бы! Занимать-то бы и не надо!
— Тебе вот «кажется», а поразмысли
да посуди — ан, может, и не так на поверку выйдет. Теперь, как ты за ржицей ко мне пришел, грех сказать! очень ты ко мне почтителен и ласков; а в позапрошлом году, помнишь, когда жнеи мне понадобились, а я к
вам, к мужичкам, на поклон пришел? помогите, мол, братцы, вызвольте!
вы что на мою просьбу ответили? Самим, говорят, жать надо! Нынче, говорят, не прежнее время, чтоб на господ работать, нынче — воля! Воля, а ржицы нет!
— Горды
вы очень, от этого самого
вам и счастья нет. Вот я, например: кажется, и Бог меня благословил, и царь пожаловал, а я — не горжусь! Как я могу гордиться!
что я такое! червь! козявка! тьфу! А Бог-то взял
да за смиренство за мое и благословил меня! И сам милостию своею взыскал,
да и царю внушил, чтобы меня пожаловал.
—
Да, брат, было и ваше времечко! попраздновали, пожили! Всего было у
вас, и ржицы, и сенца, и картофельцу! Ну,
да что уж старое поминать! я не злопамятен; я, брат, давно об жнеях позабыл, только так, к слову вспомнилось! Так как же ты говоришь, ржицы тебе понадобилось?