Неточные совпадения
Дорога от М. до Р. идет семьдесят верст проселком. Дорога тряска и мучительна; лошади сморены, еле живы; тарантас сколочен на живую нитку; на половине дороги надо часа три кормить. Но на этот раз дорога была для меня поучительна. Сколько раз проезжал я по ней, и никогда ничто не поражало меня: дорога как дорога, и лесом идет, и перелесками, и полями, и болотами. Но вот лет десять, как я не был на родине, не был с тех пор, как помещики взяли
в руки гитары и запели...
Он снимает рощи, корчует пни, разводит плантации, овладевает всеми промыслами, от которых, при менее черной сравнительно работе, можно ожидать более прибылей, и даже угрожает забрать
в свои
руки исконный здешний промысел «откармливания пеунов».
И чем ближе вы подъезжаете к Троицкому посаду и к Москве, этому средоточию русской святыни, тем более убеждаетесь, что немец совсем не перелетная птица
в этих местах, что он не на шутку задумал здесь утвердиться, что он устроивается прочно и надолго и верною
рукой раскидывает мрежи,
в которых суждено барахтаться всевозможным Трифонычам, Сидорычам и прочей неуклюжей белужине и сомовине, заспавшейся, опухшей, спившейся с круга.
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай
в руки топор, он все безо времени сделает. Или с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся на том месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот с умом. У него, смотри, какой лес на этом самом месте лет через сорок вырастет!
Теперь, когда политическая экономия перешла
в руки мужиков, самое название индейки грозит сделаться достоянием истории. «Индейка, — объявляет мужик прямо, — птица проестливая, дворянская, мужику кормить ее не из чего».
— И чего ты глядел! Счастье само
в руки лезет, а он, смотри, нос от него воротит! Дуррак!
Ну, мне чего! взял
в руки перо, обмакнул, подписал — на беду грамотный!
— Помилуйте! прекраснейшие люди! С тех самых пор, как умер Скачков… словно
рукой сняло! Пить совсем даже перестал,
в подряды вступил, откупа держал… Дальше — больше. Теперь церковь строит…
в Елохове-то, изволите знать? — он-с! А благодеяниев сколько! И как, сударь, благодеяния-то делает! Одна
рука дает, другая не ведает!
— Он-то! помилуйте! статочное ли дело! Он уж с утра муху ловит! А ежели явится — так что ж? Милости просим! Сейчас ему
в руки бутыль, и дело с концом! Что угодно — все подпишет!
Но вот и пристань. Пароход постепенно убавляет ходу; рокочущие колеса его поворачиваются медленнее и медленнее; лоцмана стоят наготове, с причалами
в руках. Еще два-три взмаха — пароход дрогнул и остановился.
В числе прочих пассажиров ссаживаюсь
в Л. и я,
в ожидании лошадей для дальнейшего путешествия.
— Но ведь нынче значительное число «дворянских гнезд» попало
в руки купцов, кабатчиков, лесников; стало быть, и самые способы распоряжения земельною собственностью, силою вещей, изменили характер?
Вся фигура его была
в непрестанном движении: голова поминутно встряхивалась, глаза бегали, ноздри раздувались, плечи вздрагивали,
руки то закидывались за спину, то закладывались за борты сюртука.
Я никогда не была озабочена насчет твоего будущего: я знаю, что ты у меня умница. Поэтому меня не только не удивило, но даже обрадовало, что ты такою твердою и верною
рукой сумел начертить себе цель для предстоящих стремлений. Сохрани эту твердость, мой друг! сохрани ее навсегда! Ибо жизнь без сего светоча — все равно что утлая ладья без кормила и весла, несомая
в бурную ночь по волнам океана au gre des vents. [по воле ветров (франц.)]
По «уставу» общества — он находится
в наших
руках — цель его заключается"
в непрерывном созерцании гармоний будущего и
в терпеливом перенесении бедствий настоящего".
Помни, что все
в сем мире от бога, и что мы
в его
руках не что иное, как орудие, которое само не знает, куда устремляется и что
в сей жизни достигнуть ему предстоит.
Но когда я, со слезами на глазах, просил его успокоиться; когда я доказал ему, что
в видах его же собственной пользы лучше, ежели дело его будет
в руках человека, ему сочувствующего (я могу признавать его обличения несвоевременными, но не сочувствовать им — не могу!), когда я, наконец, подал ему стакан чаю и предложил папиросу, он мало-помалу смягчился. И теперь, милая маменька, из этого чувствительного, но не питающего к начальству доверия человека я вью веревки!
В несчастии моем он один не усумнился отнестись ко мне симпатически и приехал пожать мою
руку.
И я вновь верну себе благосклонность моего начальника и вновь, еще с большею пламенностью, возьму
в свои
руки бразды обвинения.
Арендовал у помещиков винокуренные заводы,
в большинстве городов губернии имел винные склады, содержал громадное количество кабаков, скупал и откармливал скот и всю местную хлебную торговлю прибрал к своим
рукам.
— А не к
рукам, так продать нужно. Дерунова за бока! Что ж, я и теперь послужить готов, как
в старину служивал. Даром денег не дам, а настоящую цену отчего не заплатить? Заплачу!
— Так, балую. У меня теперь почесть четверть уезда земли-то
в руках. Скупаю по малости, ежели кто от нужды продает. Да и услужить хочется — как хорошему человеку не услужить! Все мы боговы слуги, все друг дружке тяготы нести должны. И с твоей землей у меня купленная земля по смежности есть. Твои-то клочки к прочим ежели присовокупить — ан дача выйдет. А у тебя разве дача?
— Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний раз к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги
в руки — только ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу. Да ты что об семье-то заговорил? или сам обзавестись хочешь?
Через минуту
в комнату вошел средних лет мужчина, точь-в-точь Осип Иваныч, каким я знал его
в ту пору, когда он был еще мелким прасолом. Те же ласковые голубые глаза, та же приятнейшая улыбка, те же вьющиеся каштановые с легкою проседию волоса. Вся разница
в том, что Осип Иваныч ходил
в сибирке, а Николай Осипыч носит пиджак. Войдя
в комнату, Николай Осипыч помолился и подошел к отцу, к
руке. Осип Иваныч отрекомендовал нас друг другу.
Осип Иваныч умолк на минуту и окинул нас взглядом. Я сидел съежившись и как бы сознаваясь
в какой-то вине; Николай Осипыч, как говорится, ел родителя глазами. По-видимому, это поощрило Дерунова. Он сложил обе
руки на животе и глубокомысленно вертел одним большим пальцем вокруг другого.
Осип Иваныч тоже встал с дивана и по всем правилам гостеприимства взял мою
руку и обеими
руками крепко сжал ее. Но
в то же время он не то печально, не то укоризненно покачивал головой, как бы говоря:"Какие были родители и какие вышли дети!"
Мы простились довольно холодно, хотя Дерунов соблюл весь заведенный
в подобных случаях этикет. Жал мне
руки и
в это время смотрел
в глаза, откинувшись всем корпусом назад, как будто не мог на меня наглядеться, проводил до самого крыльца и на прощанье сказал...
С немногими оставшимися
в живых стариками и старухами, из бывших дворовых, ютился он
в подвальном этаже барского дома, получая ничтожное содержание из доходов, собираемых с кой-каких сенных покосов, и, не без тайного ропота на мое легкомыслие, взирал, как разрушение постепенно клало свою
руку на все окружающее.
Еще на днях один становой-щеголь мне говорил:"По-настоящему, нас не становыми приставами, а начальниками станов называть бы надо, потому что я, например, за весь свой стан отвечаю: чуть ежели кто ненадежен или
в мыслях нетверд — сейчас же к сведению должен дать знать!"Взглянул я на него — во всех статьях куроед! И глаза врозь, и
руки растопырил, словно курицу поймать хочет, и носом воздух нюхает. Только вот мундир — мундир, это точно, что ловко сидит! У прежних куроедов таких мундирчиков не бывало!
И вот, наскучив быть столько времени под гнетом одного и того же вопроса, я сел
в одно прекрасное утро
в вагон и помчался
в Т***, никак не предполагая, что «конец» есть нечто сложное, требующее осмотров, покупщиков, разговоров, запрашиваний, хлопаний по
рукам и т. п.
Выходишь, бывало, сначала под навес какой-то, оттуда
в темные сени с каменными сводами и с кирпичным, выбитым просительскими ногами полом, нащупаешь дверь, пропитанную потом просительских
рук, и очутишься
в узком коридоре.
Поэтому он впал
в какую-то суетливую деятельность,
в одно и то же время знакомя меня с положением моего имения и разведывая под
рукой, не навернется ли где подходящего покупщика.
— Коли-ежели этот парк Дерунову
в руки, — поправился я, — ведь он тут кучу деньжищ загребет!
Но ведь для этого надобно жить
в Чемезове, надобно беспокоиться, разговаривать, хлопать по
рукам, запрашивать, уступать… А главное, жить тут, жить с чистым сердцем, на глазах у всевозможных сердцеведцев, официальных и партикулярных, которыми кишит современная русская провинция! Вот что страшит. Еще
в Петербурге до меня доходили, через разных приезжих из провинции, слухи об этих новоявленных сердцеведцах.
Посмотрит, умозаключит, возьмет
в руки перышко — смотришь, ан и село на тебя пятнышко…
— А я что же говорю! Я то же и говорю: кабы теперича капитал
в руки — сейчас бы я это самое Филипцево… то есть, ни
в жизнь бы никому не уступил! Да тут, коли человек с дарованием… тут конца-краю деньгам не будет!
Тележка загремела, и вскоре целое облако пыли окутало и ее, и фигуру деревенского маклера. Я сел на крыльцо, а Лукьяныч встал несколько поодаль, одну
руку положив поперек груди, а другою упершись
в подбородок. Некоторое время мы молчали. На дворе была тишь; солнце стояло низко;
в воздухе чуялась вечерняя свежесть, и весь он был пропитан ароматом от только что зацветших лип.
Сказавши это, Лукьяныч махнул
рукой и ушел
в свое логово готовиться к завтрашнему дню. Через полчаса вышел оттуда еще такой же ветхий старик и начал, вместе с Лукьянычем, запрягать
в одноколку мерина.
Одна
рука уперлась
в бок, другая полукругом застыла
в воздухе, голова склонена набок, роскошные плечи чуть вздрагивают, ноги каблучками притопывают, и вот она, словно павушка-лебедушка, истово плывет по хороводу, а парни так и стонут кругом, не «калегварды», а настоящие русские парни,
в синих распашных сибирках,
в красных александрийских рубашках,
в сапогах навыпуск,
в поярковых шляпах, утыканных кругом разноцветными перьями…
И вдруг, при этом его слове, показался
в стороне огонек. Смотрим — хижина, и на пороге крыльца бедные пастухи с факелами
в руках.
— Не знаю, не заметил… а по моему мнению, бывает воздержность, которая гораздо больше говорит, нежели самая недвусмысленная жестикуляция… Впрочем, вы, молодежь, лучшие ценители
в этом деле, нежели мы, старики. Вам и книги
в руки.
— Нет, chere Марья Потапьевна, я
в этом отношении строго следую предписаниям гигиены: стакан воды на ночь — и ничего больше! — И, подав Марье Потапьевне
руку, а прочим сделав общий поклон, он вышел из гостиной
в сопровождении Ивана Иваныча, который, выпятив круглый животик и грациозно виляя им, последовал за ним. Пользуясь передвижением, которое произвело удаление дипломата, поспешил и я ускользнуть
в столовую.
Осип Иваныч кинулся было за ним, но дипломат благосклонным жестом
руки усадил его на место. Это не помешало, однако, Дерунову вновь встать и постоять
в дверях кабинета, следя взором за Иваном Иванычем, провожавшим дорогого гостя.
— Смеется — ему что! — Помилуйте! разве возможная вещь
в торговом деле ненависть питать! Тут, сударь, именно смеяться надо, чтобы завсегда
в человеке свободный дух был. Он генерала-то смешками кругом пальца обвел; сунул ему, этта,
в руку пакет, с виду толстый-претолстый: как, мол? — ну, тот и смалодушествовал. А
в пакете-то ассигнации всё трехрублевые. Таким манером он за каких-нибудь триста рублей сразу человека за собой закрепил. Объясняться генерал-то потом приезжал.
Архипушка, деревенский дурачок, малый лет уж за пятьдесят, как нарочно шел
в это время мимо господской усадьбы, поднявши
руки в уровень с головой, болтая рукавами своей пестрядинной рубахи, свистя и мыча.
Генерал поседел, похудел и осунулся; он поселился
в трех оштукатуренных комнатах своего нового дома и на все остальное, по-видимому, махнул
рукой.
В ответ Антон, не то скорбно, не то как бы едва воздерживаясь от смеха, махал
рукой.
— Дворянин-с! — продолжал восклицать между тем генерал. — Знаешь ли ты, чем это пахнет! Яд, сударь! возмущение! Ты вот сидишь да с попадьей целуешься; «доброчинно» да «душепагубно» — и откуда только ты эти слова берешь! Чем бы вразумить да пристыдить, а он лукошко
в руку да с попадейкой
в лес по грибы!
Кто ты, носящий
в сердце яд, а
руками сеющий измену?
Генерал не справлялся, откуда и каким образом пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно уже не имел
в руках разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже,
в порыве гордыни, позволил себе сказать...
Антон Стрелов ходит между рядами косцов с полштофом
в одной
руке и стаканом
в другой и потчует вином; а Проська раздает куски пирога.