Неточные совпадения
Невольным образом в этом рассказе замешивается и собственная моя личность; прошу
не обращать на нее внимания. Придется, может быть, и об Лицее
сказать словечко; вы это простите, как воспоминания, до сих пор живые! Одним словом, все сдаю вам, как вылилось на бумагу. [Сообщения И. И. Пущина о том, как он осуществлял свое обещание Е. И. Якушкину, — в письмах к Н. Д. Пущиной и Е. И. Якушкину за 1858 г. № 225, 226, 228, 242 и др.]
Услышав наш ответ, он несколько задумался и потом очень Важно
сказал окружавшим его: «Да, это
не то, что университет,
не то, что кадетский корпус,
не гимназия,
не семинария — это…
Кайданов взял его за ухо и тихонько
сказал ему: «
Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пущин,
не давайте волю язычку», — прибавил он, обратясь ко мне. Хорошо, что на этот раз подвернулся нам добрый Иван Кузьмич, а
не другой кто-нибудь.
Тут крылось что-нибудь, чего он никак
не хотел мне
сказать; наконец, я перестал и настаивать, предоставя все времени.
— Энгельгардт, —
сказал ему государь, — Пушкина надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными стихами; вся молодежь наизусть их читает. Мне нравится откровенный его поступок с Милорадовичем, но это
не исправляет дела.
Когда я ему
сказал, что
не я один поступил в это новое служение отечеству, он вскочил со стула и вскрикнул: «Верно, все это в связи с майором Раевским, которого пятый год держат в Тираспольской крепости и ничего
не могут выпытать».
Другим лучше меня, далекого, известны гнусные обстоятельства, породившие дуэль; с своей стороны
скажу только, что я
не мог без особенного отвращения об них слышать — меня возмущали лица, действовавшие и подозреваемые в участии по этому гадкому делу, подсекшему существование величайшего из поэтов.
Не могу тебе ничего
сказать важного, после твоего отъезда, кажется, по несчастью или по счастью, все в том же положении; мои заботы — о ремонте, [Ремонт — покупка лошадей, деятельность Пущина по службе в Конной артиллерии.] кроме многих других, которые непременно сопряжены с моим существованием.
Вот тебе, любезный Володя, все, что можно
сказать в тесных пределах письма. Молю бога, чтоб ты, кончивши благополучно поручение свое, порадовал скорее меня своим приездом. Сколько нам нужно будет потолковать! Беседа твоя усладит меня.
Не знаю, что ты думаешь?
Не знаю, что ты предпримешь?
В. Ф.» (Вяземской).] я с княгиней бранился; она велела
сказать тебе, что ты хорошо сделаешь, когда при деньгах пришлешь ей долг, что она отнюдь
не хочет тебе его простить.
— Annette, надеюсь, что ты будешь аккуратна попрежнему, однако будь осторожна с лимоном, ибоМуханов мне сегодня
сказал, что уже эта хитрость открыта, и я боюсь, чтобы она нам
не повредила.
Последнее наше свидание в Пелле было так скоро и бестолково, что я
не успел выйти из ужасной борьбы, которая во мне происходила от радости вас видеть
не в крепости и горести расстаться, может быть, навек. Я думаю, вы заметили, что я был очень смешон, хотя и жалок. — Хорошо, впрочем, что так удалось свидеться. Якушкин мне говорил, что он видел в Ярославле семью свою в продолжение 17 часов и также все-таки
не успел половины
сказать и спросить.
Варяи Лиза,конечно,
не забывают меня, а при случае что-нибудь
скажут мне о себе.
Трудно и почти невозможно (по крайней мере я
не берусь) дать вам отчет на сем листке во всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь
не место,
не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он
скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была мне в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Мы почти всякую ночь ночевали часов шесть, купили свои повозки, ели превосходную уху из стерлядей или осетрины, которые здесь ничего
не стоят, — словом
сказать, на пятьдесят коп. мы жили и будем жить весьма роскошно. Говядина от 2 до 5 коп. фунт, хлеб превосходный и на грош два дня будешь сыт.
Я надеюсь, что Annette
не откажется повидаться с его матерью и сестрами и
сказать им, что мы имели сие утешение и что их Михайло уехал из Шлиссельбурга 29 сентября сего года с первой партиею.
При отправлении моем наш офицер
сказал, что Фридберг нашел у покойника вашу записку ко мне, но я ее никогда
не получал.
Прощаясь, я немного надеялся кого-нибудь из вас видеть в Ладоге или по крайней мере найти письмо. Впрочем, вы хорошо сделали, что
не приехали, ибо Желдыбин никак бы
не позволил свидания. Благодарите Кошкуля, но между тем
скажите, что я никак
не понимаю, отчего он
не мог слова мне
сказать об вас.
Об себе я ничего особенного
не имею вам
сказать, могу только смело вас уверить, что, каково бы ни было мое положение, я буду уметь его твердо переносить и всегда найду в себе такие утешения, которых никакая человеческая сила
не в состоянии меня лишить.
Может быть, это мечта, но мечта для меня утешительная сладостная. Объяснений между нами
не нужно: я пойму, если вы пришлете мне какую-нибудь книгу и
скажете в письме, что она вам нравится, — тогда я прямо за перо с некоторыми добрыми друзьями и спечем вам пирог. Но — увы! — когда еще этот листок до вас долетит и когда получу ответ? Мильон верст!
Человек — странное существо; мне бы хотелось еще от вас получить, или, лучше
сказать, получать, письма, — это первое совершенно меня опять взволновало.
Скажите что-нибудь о наших чугунниках, [Чугунники — лицеисты 1-го курса, которым Энгельгардт роздал в 1817 г. чугунные кольца в знак прочности их союза.] об иных я кой-что знаю из газет и по письмам сестер, но этого для меня как-то мало. Вообразите, что от Мясоедова получил год тому назад письмо, — признаюсь, никогда
не ожидал, но тем
не менее был очень рад.
Он просит
сказать доброму своему Егору Антоновичу, что он совершенно ожил, читая незабвенные для него строки, которыми так неожиданно порадован был 10 сего месяца. Вы узнаете, что верный вам прежний Jeannot [Иванушка — семейное и лицейское прозвище Пущина.] все тот же; что он
не охлажден тюрьмою, с тою же живостью чувствует, как и прежде, и сердцем отдохнул при мысли, что добрый его старый директор с высот Уральских отыскивал отдаленное его жилище и думу о нем думал.
Смерть Саврасова его поразила; в душе пожелал ему светлой вечности и
сказал с вами: ему теперь легче.
Не стало одного доброго товарища, который кому-нибудь мог быть полезен, а он жив и здоров. Как это все понять?
Про себя он ничего
не может вам
сказать особенного.
Вы им
скажите, что Ив. Ив., несмотря на отдаление, мысленно в вашем кругу: он убежден, что,
не дожидаясь этого письма, вы уверили всех, что он как бы слышит ваши беседы этого дня и что они находят верный отголосок в его сердце.
Добрый друг мой, сколько мог, я вам, одним вам, высказал мои мысли по совести; вы меня поймете. Между тем позвольте мне думать, что одно письменное участие ваше представило вам нечто в мою пользу; в заключение
скажу вам, что если бы и могли существовать те чувства, которые вы стараетесь угадать, то и тогда мне только остается в молчании благоговеть пред ними,
не имея права, даже простым изъявлением благодарности, вызывать на такую решимость, которой вся ответственность на мне, Таков приговор судьбы моей.
К. Ивановна говорила с Пятницким и поручает мне тебе это
сказать: сама она сегодня
не пишет при всем желании, потому что Володя
не на шутку хворает, — у них руки упали; ты
не будешь ее винить.
Вообрази, любезный Оболенский, что до сих пор еще
не писал домой — голова кругом, и ждал, что им
сказать насчет места моего поселения. Здесь нашел письмо ото всех Малиновских; пишут, что Розенберг у них пробыл пять дней и встретился там с семейством Розена…
— Я обещал несчастному жителю Кабансканаписать прямо, но истинно
не знаю, что ему
сказать, кроме этого уведомления.
Вчера вечером поздно возвратился домой,
не успел
сказать тебе, любезный друг, слова. Был у преосвященного, он обещал освободить Иакинфа, но
не наверное. — Просидел у Юшневских вечер. Днем сделал покупку, казанскую телегу за 125 рублей — кажется, она довезет меня благополучно с моим хламом. Может быть, можно бы и дешевле приискать колесницу, но тоска ходить — все внимание обращено на карман, приходящий в пустоту.
Голос друга лишний раз заставит встрепенуться твое любящее сердце;
не требуй сегодня от меня разговоров; я бы сел возле и молча беседовал с тобой — в таком положении нахожусь, взяв перо, чтобы
сказать тебе словечко после бесконечного молчания.
Забыл было
сказать тебе адрес Розена: близ Ревеля мыза Ментак.К нему еще
не писал. В беспорядке поговорил только со всеми родными поодиночке и точно
не могу еще прийти в должный порядок. Столько впечатлений в последний месяц, что нет возможности успокоиться душою. Сейчас писал к Annette и поговорил ей о тебе; решись к ней написать, ты ее порадуешь истинно.
Из Иркутска я к тебе писал; ты, верно, давно получил этот листок, в котором сколько-нибудь узнал меня. Простившись там с добрыми нашими товарищами-друзьями, я отправился 5 сентября утром в дальний мой путь.
Не буду тем дальним путем вести тебя —
скажу только словечко про наших, с которыми удалось увидеться.
Вот месяц, что я к тебе писал отсюда, друг Оболенский; в продолжение этого времени, долгого в разлуке, ты, верно, мне
сказал словечко, но я ничего
не получал после письма твоего от 5 сентября, которым ты меня порадовал в Тобольске.
Даже
скажу более: от тебя зависит выбор места в здешних краях; впрочем, дело
не в том или другом городе, главное — чтобы быть нам соединенным под одной крышей.
Прискорбно слышать, что вы нездоровы, — в утешение могу только
сказать, что я сам с приезда сюда никак
не могу войти в прежнюю свою колею: ужасное волнение при прежнем моем биении сердца
не дает мне покоя; я мрачен, как никогда
не бывал, несносен и себе и другим.
Прощайте… В знак получения письменной тетрадки
скажите, что Барятинский занимается попрежнему греческим языком. Я
не сомневаюсь в верности доставления, но все-таки хочется иметь убеждение, что дошло. Будьте все здоровы и вспоминайте иногда искренно вас любящего и уважающего И. П.
…Мне очень живо представил тебя Вадковский: я недавно получил от него письмо из Иркутска, в котором он говорит о свидании с тобой по возвращении с вод.
Не повторяю слов его, щажу твою скромность, сам один наслаждаюсь ими и благословляю бога, соединившего нас неразрывными чувствами, понимая, как эта связь для меня усладительна. Извини, любезный друг, что невольно
сказал больше, нежели хотел: со мной это часто бывает, когда думаю сердцем, — ты
не удивишься…
Не знаю,
сказал ли я тебе, что мы с половины марта живем в новом его доме, который нас всех просторно помещает.
Не извиняюсь, что преследую вас разного рода поручениями; вы сами виноваты, что я без зазрения совести задаю вам хлопоты. Может быть, можно будет вам через тезку Якушкина избавить этого человека от всяких посторонних расходов. Словом
сказать, сделать все, что придумаете лучшим; совершенно на вас полагаюсь и уверен, что дело Кудашева в хороших руках.
Вы узнаете меня, если вам
скажу, что попрежнему хлопочу о журналах, — по моему настоянию мы составили компанию и получаем теперь кой-какие и политические и литературные листки. Вы смеетесь моей страсти к газетам и, верно, думаете, что мне все равно, как, бывало, прежде говаривали… Книгами мы
не богаты — перечитываю старые; вообще мало занимаюсь, голова пуста. Нужно сильное потрясение, душа жаждет ощущений, все окружающее
не пополняет ее, раздаются в ней элегические аккорды…
Я думаю, что наши близкие ожидают чего-нибудь от этого торжества, но мне кажется, ничего
не может быть, хотя по всем правилам следовало бы, в подражание Европе, сделать амнистию. У нас этого слова
не понимают. Как вы думаете, что тут выкинет наш приятель? Угадать его мудрено, Н. П., как медведь,
не легко
сказать, что он думает. [Приятель, Н. П. и дальше — медведь — Николай I.]
Семенов сам
не пишет, надеется, что ему теперь разрешат свободную переписку. Вообразите, что в здешней почтовой экспедиции до сих пор предписание —
не принимать на его имя писем; я хотел через тещу Басаргина к нему написать — ей
сказали, что письмо пойдет к Талызину. Городничий в месячных отчетах его аттестует, как тогда, когда он здесь находился, потому что
не было предписания
не упоминать о человеке, служащем в Омске. Каков Водяников и каковы те, которые читают такого рода отчеты о государственных людях?
Скажи Павлу Сергеевичу, что я сегодня
не могу ответить на его письмо с Степаном Яковлевичем. Впрочем, я к нему писал в прошедшую субботу с Погодаевым — мое письмо было как бы ответом на то, которое теперь получил от него. С Погодаевым я послал для Натальи Дмитриевны облатки, в переплете «Наль и Дамаянти» и газеты Петру Николаевичу от Матвея.
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если б я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя
не всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я хочу
сказать; он минутно забывал свое назначение и все это после нашей разлуки…
Скажите П. С, что я
не намерен более путешествовать в известном вам фаэтоне — найду что-нибудь поспокойнее для моей преждевременной старости.
Прощаясь с Марьей Петровной,
сказал, что у него болит левый бок, но успокоил ее, говоря, что это ничего
не значит.
Почтенному отцу Степану
скажите все, что можете лучшего от меня. Встреча таких людей, как он, во всех отношениях приятна и утешительна.
Не давайте ему хворать.
Ты невольно спрашиваешь, что будет с этими малютками?
Не могу думать, чтобы их с бабушкой
не отдали родным, и надеюсь, что это позволение
не замедлит прийти. Кажется, дело просто, и
не нужно никаких доказательств, чтобы понять его в настоящем смысле.
Не умею тебе
сказать, как мне трудно говорить всем об этом печальном происшествии…
Очень рад, что твои финансовые дела пришли в порядок. Желаю, чтобы вперед
не нужно было тебе писать в разные стороны о деньгах. Должно быть, неприятно распространяться об этом предмете. Напиши несколько строк Семенову и
скажи ему общую нашу признательность за пятьсот рублей, которые ему теперь уже возвращены.