Неточные совпадения
Нет никакого сомнения, что Янсутский и m-me Меровою, и ее каретою с жеребцами, и своим экипажем, и даже возгласом: «В Яхт-клуб!» хотел произвесть некоторый эффект в
глазах Бегушева. Он, может быть, ожидал даже возбудить в нем некоторое чувство зависти, но
тот на все эти блага не обратил никакого внимания и совершенно спокойно сел в свою, тоже очень хорошую карету.
Взгляд ее черных
глаз был умен, но в
то же время
того, что дается образованием и вращением мысли в более высших сферах человеческих знаний и человеческих чувствований, в нем не было.
Его еще молодцеватую и красивую фигуру беспрестанно видели
то в
тех,
то в других кружках, сам же Бегушев вряд ли чувствовал большое удовольствие от этого общества; но вот с некоторого времени он начал встречать молодую даму, болезненную на вид, которая всегда являлась одна и почти
глаз не спускала с Бегушева; это наконец его заинтересовало.
Тот же вечер Бегушев провел уже у Домны Осиповны, а затем их всюду стали видеть вдвоем: робко и постоянно кидаемые взгляды Домною Осиповною на Бегушева, а наконец и его жгучие
глаза, с каким-то упорством и надолго останавливаемые на Домне Осиповне, ясно говорили о начинавшихся между ними отношениях.
Когда Перехватов вошел в спальню Бегушева,
то сей последний лежал вверх лицом, с совершенно открытыми и даже блистающими
глазами, и своей внушительной фигурой произвел довольно сильное впечатление на доктора. Перехватов в первый еще раз видел Бегушева.
О своих же отношениях к Бегушеву она хоть и сказала
тому, что будто бы прямо объявила мужу, что любит его, но в сущности Домна Осиповна только намекнула, что в настоящее время она, может быть, в состоянии будет полюбить одного человека; словом, отношениям этим старалась придать в
глазах Олухова характер нерешенности еще…
— Что делать!.. Не в моей
то воле… — сказала она неопределенно и потупляя
глаза.
На последних словах Янсутский указал головой на Мерову, которая смотрела на него с некоторым недоумением и вместе с
тем принялась
глазами отыскивать свою шляпку.
Бегушев, вспомнив свою болезнь и
то, с какою горячностью за ним ухаживала Домна Осиповна, постих несколько: ему совестно сделалось очень язвить ее… У Домны Осиповны не свернулось это с
глазу, и она очень была довольна, что поуспокоила своего тигра, как называла Домна Осиповна иногда в шутку Бегушева.
— А когда вы так, — начала Домна Осиповна (она с своими раздувшимися ноздрями и горящими
глазами была в гневе пострашней мужа), —
то убирайтесь совсем от меня!.. Дом мой!.. Заплатите мне пятьсот тысяч и ни ногой ко мне!
— О, она любит меня… Я видел много
тому доказательств, — произнес с чувством граф, и слезы у него снова навернулись на
глазах.
— Это такие, я тебе скажу, мошенники, — говорил он, ходя с азартом по комнате, в
то время как Бегушев полулежал на диване и с любопытством слушал его, — такие, что… особенно Янсутский. (На последнего граф очень злился за дочь.) Все знают, что он вместе обделывал разные штуки с Хмуриным, а выходит чист, как новорожденный младенец… Следователь, надобно отдать ему честь, умел читать душу у всех нас; но Янсутский и
тому отводил
глаза: на все у него нашлось или расписочка от Хмурина, или приказ Хмурина!
Председатель обратил было
глаза в
ту сторону, откуда это послышалось, но узнать, кто именно сказал, было невозможно.
И слезы, как их ни старался удержать граф, снова заискрились на его
глазах, и он только старался поскорее их смигнуть, чтобы не сердить ими Бегушева. Собственно, под распоряжением по гардеробу дочери Хвостиков разумел
то, что, собрав оставленные ею вещи и платья в городской квартире Тюменева, продал их за бесценок!
Генерал сделал Бегушеву легонький знак рукою и
глазами, но
тот как будто бы этого не видел.
Художник, наконец, поотодвинулся с своего места и дал ему возможность снова наблюдать Домну Осиповну, хоть и ненадолго, так как танцы кончились, и ее не видать стало. В продолжение всего своего наблюдения Бегушев заметил к удовольствию своему, что Домна Осиповна почти не разговаривала с Янсутским, но в
ту сторону, где он стоял, вскидывала по временам
глаза.
Граф Хвостиков между
тем на средине освободившегося от толпы зала разговаривал с каким-то господином, совершенно седым, очень высоким, худым и сутуловатым, с
глазами как бы несколько помешанными и в
то же время с очень доброй и приятной улыбкой. Господин этот что-то с увлечением объяснял графу.
Тот тоже с увлечением отвечал ему; наконец, они оба подошли к Бегушеву.
— А вексель на князя Мамелюкова я тебе принесла!.. С него ты взыщи!.. — проговорила она, подавая ему вексель и думая хоть
тем извинить в его
глазах свою слабость в отношении сенаторши Кругловой.
На этих словах граф остановился: он заметил, что на
глазах Бегушева навернулись слезы, из чего и заключил, что они были вызваны участием
того к Домне Осиповне.
Старик-попечитель, совсем дряхлый, больной и вздрогнувший при нечаянном появлении швейцара, вместо
того чтобы ложкою, которою он ел суп, попасть в рот, ткнул ею себе в
глаз и облил все лицо свое.
Возвратясь в комнаты, Бегушев
тем же раздраженным голосом приказал лакеям, чтобы они не пускали к нему графа Хвостикова, когда он вернется домой, и пусть бы он на
глаза к нему не показывался, пока он сам не позовет его.
— Это что у вас за украшение? — продолжал между
тем Бегушев, заметивший у графа синяк под
глазом.
Бегушев
глаз с него не спускал и очень хорошо видел, как Перехватов умышленно держал голову выше обыкновенного, как он наслаждался
тем, что сторожа и фельдшера при его проходе по коридору вытягивались в струнку, а сиделки робко прижимались к стене.
— Каким же образом и чем Янсутский может уничтожить ваше состояние? Наконец, ваш муж — такой практический человек, что не допустит, вероятно, сделать его это!.. — говорил Бегушев, вместе с
тем всматриваясь в лицо Домны Осиповны, которое имело странное выражение, особенно
глаза: они были неподвижны и вместе с
тем блестели; прежнего бархатного тона в них и следа не оставалось.
— Наталья Сергеевна на что уж была добрая, — продолжал он с искаженным от злости лицом, — и
та мне приказывала, чтобы я не пускал всех этих шляющих, болтающих: «Моли бога об нас!..» Христарадник народ, как и у нас вон!.. — заключил Прокофий и при этом почти прямо указал
глазами на Дормидоныча.