Неточные совпадения
Егор Егорыч заспорил было, а вместе с ним и Аграфена Васильевна; последняя начала уже
говорить весьма веские словечки; но к ним вышел невзрачный камер-юнкер и
на чистом французском языке стал что-то такое объяснять Егору Егорычу, который, видимо, начал поддаваться его словам, но Аграфена Васильевна снова протестовала.
Шел камер-юнкер собственно в канцелярию для совещаний с управляющим оной и застал также у него одного молодого адъютанта, весьма любимого князем. Когда он им рассказал свой разговор с поручиком, то управляющий
на это промолчал, но адъютант засмеялся и, воскликнув: «Что за вздор такой!», побежал посмотреть
на поручика, после чего, возвратясь, еще более смеялся и
говорил...
— Вы это правду
говорите? — спросил ее камер-юнкер, устремляя нежно-масленый взгляд
на Екатерину Петровну.
Это они
говорили, уже переходя из столовой в гостиную, в которой стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван,
на каковой хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть
на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав в это мгновение какой-то шум в зале, поспешила отстраниться от своего собеседника и даже пересесть
на другой диван, а камер-юнкер, думая, что это сам Тулузов идет, побледнел и в струнку вытянулся
на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.
Одного этого обстоятельства достаточно было, чтобы у Аггея Никитича вся кровь прилила в голову и он решился
на поступок не совсем благородный — решился подслушать то, что
говорили пани Вибель и камер-юнкер, ради чего Аггей Никитич не вошел в самый будуар, а, остановившись за шерстяной перегородкой, разделявшей боскетную
на две комнаты, тихо опустился
на кресло, стоявшее около умывальника, у которого Екатерина Петровна обыкновенно чистила по нескольку раз в день зубы крепчайшим нюхательным табаком, научившись этому в Москве у одной своей приятельницы, говорившей, что это — божественное наслаждение, которое Екатерина Петровна тоже нашла божественным.
— Сейчас этот… — начал Аггей Никитич с дрожащими губами и красный до багровости, — здешний камер-юнкер оскорбил честь полка, в котором я служил… Он одной знакомой мне даме
говорил, что нас, карабинеров, никто в Москве не приглашает
на балы, потому что мы обыкновенно подбираем там фрукты и рассовываем их по карманам своим.
— Я очень хорошо догадываюсь, за что ты взбесился
на меня: за то, что я немножко побольше
поговорила с камер-юнкером.
— Живет и почти явно это делает; сверх того, чудит еще черт знает что: ревнует ее ко всем, вызывает
на дуэль… —
говорил камер-юнкер; но так как в это время было окончательно изготовлено заемное письмо и его следовало вручить Миропе Дмитриевне, а она, с своей стороны, должна была отсчитать десять тысяч камер-юнкеру, то обряд этот прекратил разговор об Аггее Никитиче.
Неточные совпадения
Напрасно страх тебя берет, // Вслух, громко
говорим, никто не разберет. // Я сам, как схватятся о
камерах, присяжных, // О Бейроне, ну о матерьях важных, // Частенько слушаю, не разжимая губ; // Мне не под силу, брат, и чувствую, что глуп. // Ах! Alexandre! у нас тебя недоставало; // Послушай, миленький, потешь меня хоть мало; // Поедем-ка сейчас; мы, благо,
на ходу; // С какими я тебя сведу // Людьми!!!.. уж
на меня нисколько не похожи, // Что за люди, mon cher! Сок умной молодежи!
Пили чай со сливками, с сухарями и, легко переходя с темы
на тему,
говорили о книгах, театре, общих знакомых. Никонова сообщила: Любаша переведена из больницы в
камеру, ожидает, что ее скоро вышлют. Самгин заметил: о партийцах, о революционной работе она
говорит сдержанно, неохотно.
Англичанин, раздав положенное число Евангелий, уже больше не раздавал и даже не
говорил речей. Тяжелое зрелище и, главное, удушливый воздух, очевидно, подавили и его энергию, и он шел по
камерам, только приговаривая «all right» [«прекрасно»]
на донесения смотрителя, какие были арестанты в каждой
камере. Нехлюдов шел как во сне, не имея силы отказаться и уйти, испытывая всё ту же усталость и безнадёжность.
Разве три министра, один не министр, один дюк, один профессор хирургии и один лорд пиетизма не засвидетельствовали всенародно в
камере пэров и в низшей
камере, в журналах и гостиных, что здоровый человек, которого ты видел вчера, болен, и болен так, что его надобно послать
на яхте вдоль Атлантического океана и поперек Средиземного моря?.. «Кому же ты больше веришь: моему ослу или мне?» —
говорил обиженный мельник, в старой басне, скептическому другу своему, который сомневался, слыша рев, что осла нет дома…
Тут же по
камере ходит поросенок и чавкает;
на полу осклизлая грязь, воняет клопами и чем-то кислым; от клопов,
говорят, житья нет.