Неточные совпадения
Спиридоньевна. Много у них места-то, баунька,
и без твоей избы было. В позапрошлую жниву барская помочь была, коли помнишь… Барин целый день-деньской у Лизаветы с полосы не сошел, —
все с ней разговаривал.
Дядя Никон.
И это, брат, знаю, что ты говоришь,
и то знаю!.. А вы уж: ах, их, ух!..
И дивуют!.. Прямые бабы, право! Митюшка, кузнец, значит, наш, досконально мне
все предоставил: тут не то что выходит пар, а нечистая, значит, сила! Ей-богу, потому самому, что ажно ржет, как с места поднимает: тяжело, значит, сразу с места поднять. Немец теперь, выходит, самого дьявола к своему
делу пригнал. «На-ка, говорит, черт-дьявол этакой, попробуй, повози!»
Ананий Яковлев. Нет-с, это словно бы не так! Торговый человек завсегда должен паче себя наблюдать, чем мастеровой. У нас теперь, по нашей разносной торговле, может, праздника христова нет,
все мы перед публикой на глазах быть должны, а мастерового человека мы тоже знаем: шесть
дней поработал, а седьмой, пожалуй,
и в кабаке за бочкой проваляется.
Это
дело столь, значит, дорого
и чувствительно для души моей, что я, может, бросимши бы
все в Питере, прискакал сюда честь мою соблюсти…
То мне теперича горчей
и обидней
всего, что, может, по своей глупой заботливости, ни
дня, ни ночи я не прожил в Питере, не думаючи об вас; а мы тоже время свое проводим не в монастырском заточении: хоша бы по той же нашей разносной торговле —
все на народе; нашлись бы там не хуже тебя, криворожей, из лица: а обращеньем, пожалуй,
и чище будут…
Лизавета. Голова моя не с сего
дня у вас
все повинна
и лежит на плахе: хотите — рубите ее, хотите — милуйте.
Чеглов. В том-то
и дело, милостивый государь, что эта женщина не такова, как вы
всех их считаете: когда она была еще беременна, я, чтоб спасти ее от стыда, предлагал было ей подкинуть младенца к бурмистру, так она
и тут мне сказала: «Нет, говорит, барин, я им грешна
и потерпеть за то должна, а что отдать мое дитя на маяту в чужие руки, не потерпит того мое сердце». Это подлинные ее слова.
Золотилов. Слова очень понятные, потому что отними ты у нее ребенка, ваши отношения всегда бы могли быть кончены; а теперь напротив: муж там побранит ее, пощелкает, а она все-таки сохранит на тебя право на
всю твою жизнь. Я очень хорошо, поверь ты мне, милый друг, знаю этот народ. Они глупы только на барском
деле; но слишком хитры
и дальновидны, когда что коснется до их собственного интереса.
Золотилов. Во-первых, ты должен был бы служить. Не делай, пожалуйста, гримасы… Я знаю
всех вас фразу на это: «Служить-то бы я рад, подслуживаться тошно!» Но это совершенный вздор.
Все дело в лености
и в самолюбии: как-де я стану подчиняться, когда начальник не умней, а, может быть, даже глупее меня! Жить в обществе, по-вашему, тоже пошло, потому что оно, изволите видеть, ниже вас.
Золотилов. А так, как
все смотрят.
И чтоб успокоить тебя, я приведу свой собственный даже пример, хоть это
и будет не совсем скромно… (Вполголоса.) Я вот женатый человек
и в летах, а, может быть, в этом отношении тоже не без греха; однако чрез это ни семейное счастие наше с твоей сестрой не расстроено, ни я, благодаря бога, не похудел, не спился,
и как-то вот еще на
днях такого рода особа вздумала перед женой нос вздернуть, — я ее сейчас же ограничил: знай сверчок свой шесток!
Чеглов(стремительно).
Дело в том, Ананий, я призвал тебя потолковать: наши отношения, в которых мы теперь стоим с тобой, ты, вероятно, знаешь,
и первая просьба моя: забудь, что я тебе господин
и будь совершенно со мной откровенен. Как
всех я вас, а тем больше тебя понимаю, Калистрат Григорьев может засвидетельствовать.
Ананий Яковлев. Всегда могу! Я, хоша
и когда-нибудь, немного вам разговаривать давал: забыли, может, чай, межевку-то, как вы с пьяницей землемером, за штоф какой-нибудь водки французской,
всю вотчину было продали, — барин-то неизвестен про то! А что теперешнее
дело мое, коли на то пошло, оно паче касается меня, чем самого господина,
и я завсегда вам рот зажму.
Чеглов. А мое
дело не допустить тебя ни до чего… ни до иоты… Скрываться теперь нечего,
и она, бедная, даже не желает того. Тут, видит бог, не только что тени какого-нибудь насилья, за которое я убил бы себя, но даже простой хитрости не было употреблено, а было
делом одной только любви: будь твоя жена барыня, крестьянка, купчиха, герцогиня,
все равно…
И если в тебе оскорблено чувство любви, чувство ревности, вытянем тогда друг друга на барьер
и станем стреляться: другого выхода я не вижу из нашего положения.
Другое
дело, кабы ее на худое-то толкали, а то только
всеми силами отвести ее от того желают: сам свое сердце смирил, кажись, сколько только мог,
и какой бы там внутри червяк ни сидел,
все прощаю
и забываю; ну, по пословице, что с возу упало, то пропало, — не воротишь!
Ананий Яковлев. Не о боязни речь! А говоришь тоже,
все еще думаючи, что сама в толк не возьмет ли, да по доброй воле своей на хороший путь не вступит ли… А что сделать, я, конечно, что сделаю, как только желаю
и думаю. Муж глава своей жены!.. Это не любовница какая-нибудь: коли хороша, так
и ладно, а нет, так
и по шее прогнал… Это
дело в церкви петое: коли что нехорошее видишь, так грозой али лаской, как там знаешь, а исправить надо.
Тебе вон только словом намекнули на твое
дело прошлое
и забытое, так ты
и то со стыда-то
всю рожу в бороду спрятал…
Ананий Яковлев(обращаясь к мужикам). Господа миряне! Что же это такое? Заступитесь, хоша вы, за меня, несчастного! Примените хоша маненько к себе теперешнее мое положенье: середь белого
дня приходят
и этакой срам
и поруганье чинят. (Становится на колени.) Слезно
и на коленях прошу вас, обстойте меня хоша сколько-нибудь
и не доводите меня до последнего. Бог вас наградит за то… (Кланяется общим поклоном
всему миру в ноги.)
Хошь, конечно, мы теперь точно мужики — народ необразованный, а
все тоже маненько понимать можем так, что господин этот чиновник смешнеющий: другой
день теперь изволит ходить
и под окнами по избам подслушивать, как будто кто из вотчины может что про господина сказать.
Чиновник. Я приведу ее в рассудок. Она у меня сейчас опомнится. Я не из чувствительных
и все знаю, как
дело шло
и происходило, сколько тут ни замазывали. Не пускать ее
и посадить вот тут на кресло
и позвать этого мужика из сеней… Я ей вотру в рожу краску, коли она совсем ее потеряла.
Ананий Яковлев. Какая уж пища, — кто ее доставит? В первый-то
день, только как уж очень в горле пересохнет, таки водицы изопьешь; а тут опосля тоже…
все еще, видно, плоть-то человеческая немощна… осилит всякого… не вытерпел тоже…
и на дорогу вышел: женщина тут на заделье ехала, так у ней каравай хлеба купил, только тем
и питался.