— Но в минуты ревности я, может быть, тебя и презираю, — я не
скрою того!.. Может быть, даже убить бы тебя желала, чего я в спокойном состоянии, как сам ты, конечно, уверен, не желаю…
Неточные совпадения
Чем дольше девочка училась там, чем дальше и дальше шло ее воспитание,
тем как-то суше и неприветливее становилась она к матери и почти с гневом, который едва доставало у нее сил
скрывать, относилась к образу ее жизни и вообще ко всем ее понятиям.
Она и прежде
того всем почти всегда жаловалась на Елену и не только не
скрывала никаких ее недостатков, но даже выдумывала их. Последние слова ее смутили несколько даже Елпидифора Мартыныча. Он ни слова ей не ответил и нахмурил только лицо.
Как бы наперекор всему, княгиня последнее время ужасно старалась веселиться: она по вечерам гуляла в Останкинском саду, каждый почти праздник ездила на какую-нибудь из соседних дач, и всегда без исключения в сопровождении барона, так что, по поводу последнего обстоятельства, по Останкину, особенно между дамским населением, шел уже легонький говор; что касается до князя,
то он все время проводил у Елены и, вряд ли не с умыслом, совершенно не бывал дома, чтобы не видеть
того, что, как он ни старался
скрыть, весьма казалось ему неприятным.
Князь познакомился с Миклаковым у Елены, с которою
тот был давно знаком и даже дружен. С первого же свиданья он понравился князю своими насмешливыми суждениями; и потом это внимание князя к Миклакову усилилось еще оттого, что Елена раз призналась ему, что она ничего не
скрывает от Миклакова.
Того, при всем его желании
скрыть это, заметно передернуло.
Раз, часу в первом дня, Анна Юрьевна сидела в своем будуаре почти в костюме молодой: на ней был голубой капот, маленький утренний чепчик; лицо ее было явно набелено и подрумянено. Анна Юрьевна, впрочем, и сама не
скрывала этого и во всеуслышание говорила, что если бы не было на свете куаферов и косметиков,
то женщинам ее лет на божий свет нельзя было бы показываться. Барон тоже сидел с ней; он был в совершенно домашнем костюме, без галстука, в туфлях вместо сапог и в серой, с красными оторочками, жакетке.
Всю эту историю любви Миклакова князь узнал от Елены, от которой
тот не
скрывал ее. Сам же Миклаков никогда прямо не говорил об
том князю.
Ссора с матерью сильно расстроила Елену, так что, по переезде на новую квартиру, которую князь нанял ей невдалеке от своего дома, она постоянно чувствовала себя не совсем здоровою, но
скрывала это и не ложилась в постель; она, по преимуществу, опасалась
того, чтобы Елизавета Петровна, узнав об ее болезни, не воспользовалась этим и не явилась к ней под
тем предлогом, что ей никто не может запретить видеть больную дочь.
— Если уж вы знаете об этом,
то скрывать, конечно, нечего… Есть!
Вопрос этот опять очень смутил Миклакова: от княгини он не хотел бы ничего
скрывать и в
то же время при г-же Петицкой не желал ничего говорить.
Скрыть это и носить в этом отношении маску князь видел, что на этот, по крайней мере, день в нем недостанет сил, — а потому он счел за лучшее остаться дома, просидел на прежнем своем месте весь вечер и большую часть ночи, а когда на другой день случайно увидел в зеркале свое пожелтевшее и измученное лицо,
то почти не узнал себя.
Думала потом написать к князю и попросить у него денег для ребенка, — князь, конечно, пришлет ей, — но это прямо значило унизиться перед ним и, что еще хуже
того, унизиться перед его супругой, от которой он, вероятно, не
скроет этого, и
та, по своей пошлой доброте, разумеется, будет еще советовать ему помочь несчастной, — а Елена скорее готова была умереть, чем вынести подобное самоуничижение.
Елена не стала с ним более разговаривать об этом происшествии и по наружности оставалась спокойной; но когда Елпидифор Мартыныч ушел от нее,
то лицо Елены приняло почти отчаянное выражение: до самой этой минуты гнев затемнял и
скрывал перед умственными очами Елены всякое ясное воспоминание о князе, но тут он как живой ей представился, и она поняла, до какой степени князь любил ее, и к вящему ужасу своему сознала, что и сама еще любила его.
Неточные совпадения
Сова — замоскворецкая // Княгиня — тут же мычется, // Летает над крестьянами, // Шарахаясь
то о землю, //
То о кусты
крылом…
Под песню
ту удалую // Раздумалась, расплакалась // Молодушка одна: // «Мой век — что день без солнышка, // Мой век — что ночь без месяца, // А я, млада-младешенька, // Что борзый конь на привязи, // Что ласточка без
крыл! // Мой старый муж, ревнивый муж, // Напился пьян, храпом храпит, // Меня, младу-младешеньку, // И сонный сторожит!» // Так плакалась молодушка // Да с возу вдруг и спрыгнула! // «Куда?» — кричит ревнивый муж, // Привстал — и бабу за косу, // Как редьку за вихор!
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу
скрывать более моего сердечного чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в
том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
—
То отчаяние, которое вы не умели
скрыть при падении одного из ездоков.
Стоя в холодке вновь покрытой риги с необсыпавшимся еще пахучим листом лещинового решетника, прижатого к облупленным свежим осиновым слегам соломенной крыши, Левин глядел
то сквозь открытые ворота, в которых толклась и играла сухая и горькая пыль молотьбы, на освещенную горячим солнцем траву гумна и свежую солому, только что вынесенную из сарая,
то на пестроголовых белогрудых ласточек, с присвистом влетавших под крышу и, трепля
крыльями, останавливавшихся в просветах ворот,
то на народ, копошившийся в темной и пыльной риге, и думал странные мысли: