Много таких споров, много и толков сыздавна идет на Руси середи простого народа… А сколько иногда в
тех спорах бывает ума, начитанности, ловкости в словопрениях, сколько искусства!.. И весь этот народный ум дрождями, лестовками да антихристом занят!..
Неточные совпадения
Самоквасов с радостью согласился. Об одном только просил — не мешали бы ему и ни в чем не
спорили. Согласились на
то Смолокуров с Дорониным.
Затем в палатках богатых ревнителей древлего благочестия и в лавках, где ведется торговля иконами, старыми книгами и лестовками, сходятся собравшиеся с разных концов России старообрядцы, передают друг другу свои новости, личные невзгоды, общие опасенья и под конец вступают в нескончаемые, ни к чему, однако, никогда не ведущие
споры о догматах веры, вроде
того: с какой лестовкой надо стоять на молитве — с кожаной али с холщовой.
«Что мир порядил,
то Бог рассудил», — говорили они, а между собой толковали: «Теперь у Чубаловых мошна-то туга, смогут и голый песок доброй пашней сделать, потому и поступиться им допрежними их полосами миру будет за великую обиду…» Чубаловы
поспорили,
поспорили, да так и бросили дело…
— Ну ладно, казенная так казенная, пусть будет по-твоему: двадцать с рублем, — согласился наконец Смолокуров. — Только уж хочешь не хочешь, а на Божьем милосердии — оно ведь не казенное, — рублишко со счетов скощу. Ты и не
спорь. Не бывать
тому, чтоб ты хоть маленькой уступочки мне не сделал.
Подошел Марко Данилыч к
тем совопросникам, что с жаром, увлеченьем вели
спор от Писания. Из них молодой поповцем оказался, а пожилой был по спасову согласию и держался толка дрождников, что пекут хлебы на квасной гуще, почитая хмелевые дрожди за греховную скверну.
А чаще и больше всего
споров ведется про антихриста, народился он, проклятый, или еще нет, и каков он собой: «чувственный»,
то есть с руками, с ногами, с плотью и с кровью, или только «духовный» — невидимый и неслышимый, значит, духом противления Христу и соблазнами рода человеческого токмо живущий…
А доводчикам да недельщикам, что ни ступил,
то деньги заплатил: вора он поймал — плати ему «узловое», в кандалы его заковал — плати «пожелезное»,
поспоришь с кем да помиришься — и за
то доводчику выкладывай денежки, плати «заворотное».
И шли середь людей великие
споры о
том, которые книги лучше: старые или новые, Никоном печатанные.
—
То же самое и она сейчас мне говорила, — сказал Мокей Данилыч. — А как я один-то жизнь свою свекую? Кто ж мне на смертном одре глаза закроет? Кто ж будет ходить за мной во время болезней?
Спору нет, что будут в моем доме жить Герасим Силыч с племянником, да ведь это все не женская рука. Да и хозяйка в доме нужна будет.
Мы сами, вот, теперь подходим к чуду, // Какого ты нигде, конечно, не встречал, // И я в
том спорить буду.
Идя домой, по улицам, приятно освещенным луною, вдыхая острый, но освежающий воздух, Самгин внутренне усмехался. Он был доволен. Он вспоминал собрания на кулебяках Анфимьевны у Хрисанфа и все, что наблюдалось им до Московского восстания, — вспоминал и видел, как резко изменились
темы споров, интересы, как открыто говорят о том, что раньше замалчивалось.
Так идут то рассказы Кирсанова,
то споры Кирсанова с компаниею, детская половина которой постоянно одна и та же, а взрослая половина беспрестанно переменяется.
Завязался один из
тех споров, когда люди начинали говорить словами, непонятными для матери. Кончили обедать, а все еще ожесточенно осыпали друг друга трескучим градом мудреных слов. Иногда говорили просто.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты
споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Не только не гнушалися // Крестьяне Божьим странником, // А
спорили о
том, // Кто первый приютит его, // Пока их
спорам Ляпушкин // Конца не положил: // «Эй! бабы! выносите-ка // Иконы!» Бабы вынесли;
Оборванные нищие, // Послышав запах пенного, // И
те пришли доказывать, // Как счастливы они: // — Нас у порога лавочник // Встречает подаянием, // А в дом войдем, так из дому // Проводят до ворот… // Чуть запоем мы песенку, // Бежит к окну хозяюшка // С краюхою, с ножом, // А мы-то заливаемся: // «Давать давай — весь каравай, // Не мнется и не крошится, // Тебе скорей, а нам
спорей…»
(В
те времена хорошие // В России дома не было, // Ни школы, где б не
спорили // О русском мужике.)
Пред каждою иконою // Иона падал ниц: // «Не
спорьте! дело Божие, // Котора взглянет ласковей, // За
тою и пойду!» // И часто за беднейшею // Иконой шел Ионушка // В беднейшую избу.