Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты
споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!
Не только не гнушалися
Крестьяне Божьим странником,
А
спорили о
том,
Кто первый приютит его,
Пока их
спорам Ляпушкин
Конца не положил:
«Эй! бабы! выносите-ка
Иконы!» Бабы вынесли...
Оборванные нищие,
Послышав запах пенного,
И
те пришли доказывать,
Как счастливы они:
— Нас у порога лавочник
Встречает подаянием,
А в дом войдем, так из дому
Проводят до ворот…
Чуть запоем мы песенку,
Бежит к окну хозяюшка
С краюхою, с ножом,
А мы-то заливаемся:
«Давать давай — весь каравай,
Не мнется и не крошится,
Тебе скорей, а нам
спорей...
(В
те времена хорошие
В России дома не было,
Ни школы, где б не
спорилиО русском мужике...
Пред каждою иконою
Иона падал ниц:
«Не
спорьте! дело Божие,
Котора взглянет ласковей,
За
тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую избу.
Вышел бригадир из брички и стал
спорить, что даров мало,"да и дары
те не настоящие, а лежалые"и служат к умалению его чести.
— Мы не про
то говорим, чтоб тебе с богом
спорить, — настаивали глуповцы, — куда тебе, гунявому, на́бога лезти! а ты вот что скажи: за чьи бесчинства мы, сироты, теперича помирать должны?
— Вполне ли они известны? — с тонкою улыбкой вмешался Сергей Иванович. — Теперь признано, что настоящее образование может быть только чисто классическое; но мы видим ожесточенные
споры той и другой стороны, и нельзя отрицать, чтоб и противный лагерь не имел сильных доводов в свою пользу.
— Если поискать,
то найдутся другие. Но дело в
том, что искусство не терпит
спора и рассуждений. А при картине Иванова для верующего и для неверующего является вопрос: Бог это или не Бог? и разрушает единство впечатления.
Они не слышали и громких замечаний и
споров о
том, что, по наблюдению одних, он стал прежде, по мнению других, оба вместе.
Возвращаясь всё назад от памятных оскорбительных слов
спора к
тому, что было их поводом, она добралась наконец до начала разговора.
Он часто испытывал, что иногда во время
спора поймешь
то, что любит противник, и вдруг сам полюбишь это самое и тотчас согласишься, и тогда все доводы отпадают, как ненужные; а иногда испытывал наоборот: выскажешь наконец
то, что любишь сам и из-за чего придумываешь доводы, и если случится, что выскажешь это хорошо и искренно,
то вдруг противник соглашается и перестает
спорить.
— Я не высказываю своего мнения о
том и другом образовании, — с улыбкой снисхождения, как к ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в
споре этом я лично не могу найти своего места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.
Левин часто замечал при
спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили наконец к сознанию
того, что
то, что они долго бились доказать друг другу, давным давно, с начала
спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать
того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
Правда, что на скотном дворе дело шло до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло
спорее, и требовал жалованья, как и в старину, и нисколько не интересовался
тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Он запечатывал конверт к адвокату, когда услыхал громкие звуки голоса Степана Аркадьича. Степан Аркадьич
спорил со слугой Алексея Александровича и настаивал на
том, чтоб о нем было доложено.
Сергей Иванович пожал только плечами, выражая этим жестом удивление
тому, откуда теперь явились в их
споре эти березки, хотя он тотчас же понял
то, что хотел сказать этим его брат.
Теперь, присутствуя на выборах и участвуя в них, он старался также не осуждать, не
спорить, а сколько возможно понять
то дело, которым с такою серьезностью и увлечением занимались уважаемые им честные и хорошие люди. С
тех пор как он женился, Левину открылось столько новых, серьезных сторон, прежде, по легкомысленному к ним отношению, казавшихся ничтожными, что и в деле выборов он предполагал и искал серьезного значения.
И мало
того: лет двадцать
тому назад он нашел бы в этой литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял, что было что-то другое; но теперь он прямо попадает на такую, в которой даже не удостоивают
спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution, подбор, борьба за существование, — и всё.
Толпа народа, в особенности женщин, окружала освещенную для свадьбы церковь.
Те, которые не успели проникнуть в средину, толпились около окон, толкаясь,
споря и заглядывая сквозь решетки.
В случавшихся между братьями разногласиях при суждении о народе Сергей Иванович всегда побеждал брата, именно
тем, что у Сергея Ивановича были определенные понятия о народе, его характере, свойствах и вкусах; у Константина же Левина никакого определенного и неизменного понятия не было, так что в этих
спорах Константин всегда был уличаем в противоречии самому себе.
Левин покраснел от досады, не на
то, что он был разбит, а на
то, что он не удержался и стал
спорить.
Когда княгиня вошла к ним, они рядом сидели на сундуке, разбирали платья и
спорили о
том, что Кити хотела отдать Дуняше
то коричневое платье, в котором она была, когда Левин ей сделал предложение, а он настаивал, чтоб это платье никому не отдавать, а дать Дуняше голубое.
После долгих
споров дело решили
тем, чтобы мужикам принять эти одиннадцать стогов, считая по пятидесяти возов, на свою долю, а на господскую долю выделять вновь.
Некоторые из
тех самых мужиков, которые больше всех с ним
спорили за сено,
те, которых он обидел, или
те, которые хотели обмануть его, эти самые мужики весело кланялись ему и, очевидно, не имели и не могли иметь к нему никакого зла или никакого не только раскаяния, но и воспоминания о
том, что они хотели обмануть его.
«С братом теперь не будет
той отчужденности, которая всегда была между нами, —
споров не будет; с Кити никогда не будет ссор, с гостем, кто бы он ни был, буду ласков и добр, с людьми, с Иваном — всё будет другое».
Агафья Михайловна знала все подробности хозяйственных планов Левина. Левин часто со всеми тонкостями излагал ей свои мысли и нередко
спорил с нею и не соглашался с ее объяснениями. Но теперь она совсем иначе поняла
то, что он сказал ей.
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья,
то почему революция, коммуна не так же законны, как и движение в пользу Славян? Но всё это были мысли, которые ничего не могли решить. Одно несомненно можно было видеть — это
то, что в настоящую минуту
спор раздражал Сергея Ивановича, и потому
спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на
то, что тучки собрались и что от дождя лучше итти домой.
— А вот вы
спорили, Марья Власьевна, что карналины в отлет носят. Глянь-ка у
той в пюсовом, посланница, говорят, с каким подбором… Так, и опять этак.
— Двадцать раз тебе говорил, не входи в объяснения. Ты и так дура, а начнешь по-итальянски объясняться,
то выйдешь тройная дура, — сказал он ей после долгого
спора.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем
тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не
спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Приезжий наш гость также
спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он
спорил, а между
тем приятно
спорил.
Еще не успеешь открыть рта, как они уже готовы
спорить и, кажется, никогда не согласятся на
то, что явно противуположно их образу мыслей, что никогда не назовут глупого умным и что в особенности не согласятся плясать по чужой дудке; а кончится всегда
тем, что в характере их окажется мягкость, что они согласятся именно на
то, что отвергали, глупое назовут умным и пойдут потом поплясывать как нельзя лучше под чужую дудку, — словом, начнут гладью, а кончат гадью.
Но, как на беду, в это время подвернулся губернатор, изъявивший необыкновенную радость, что нашел Павла Ивановича, и остановил его, прося быть судиею в
споре его с двумя дамами насчет
того, продолжительна ли женская любовь или нет; а между
тем Ноздрев уже увидал его и шел прямо навстречу.
Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков,
спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом в горчицу, и
спорили о
тех предметах, в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож на какого-то человека, уставшего или разбитого дальней дорогой, которому ничто не лезет на ум и который не в силах войти ни во что.
Между ними завязался
спор о гнедом и чагравом. Между
тем вошел в комнату красавец — стройного роста, светло-русые блестящие кудри и темные глаза. Гремя медным ошейником, мордатый пес, собака-страшилище, вошел вослед за ним.
Тут они еще несколько времени
поспорили о
том, кому первому войти, и наконец Чичиков вошел боком в столовую.
Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум,
споры — легкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счет
Меж
тем невидимо растет.
Меж ими всё рождало
спорыИ к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, —
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между
темОтрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал,
Прилежно юноше внимал.
Кто жил и мыслил,
тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал,
того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному
спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
Как их писали в мощны годы,
Как было встарь заведено…»
— Одни торжественные оды!
И, полно, друг; не всё ль равно?
Припомни, что сказал сатирик!
«Чужого толка» хитрый лирик
Ужели для тебя сносней
Унылых наших рифмачей? —
«Но всё в элегии ничтожно;
Пустая цель ее жалка;
Меж
тем цель оды высока
И благородна…» Тут бы можно
Поспорить нам, но я молчу:
Два века ссорить не хочу.
Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно
спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И
то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
Я вспомнил о грибе, который нашел накануне в березовой аллее, вспомнил о
том, как Любочка с Катенькой
поспорили — кому сорвать его, вспомнил и о
том, как они плакали, прощаясь с нами.
Кончалось
тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты
спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы.
То казалось ему, что около него собирается много народу и хотят его взять и куда-то вынести, очень об нем
спорят и ссорятся.
Там, по
ту сторону воза, слышно было, кричали и
спорили несколько голосов, но его никто не заметил и навстречу никто не попался.
Вот толпа расходится с лестниц по квартирам, — ахают,
спорят, перекликаются,
то возвышая речь до крику,
то понижая до шепоту.
Не
спорю, может быть, он способствовал ускоренному ходу вещей, так сказать, нравственным влиянием обиды; но что касается поведения и вообще нравственной характеристики лица,
то я с вами согласен.
Хоть римский огурец велик, нет
спору в
том,
Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нём?» —
«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом».
На весь я свет пошлюсь, чьё тонее тканьё:
Купцово иль моё?» —
«Твоё: кто в этом
спорить смеет?»
Пчела ответствует: «известно
то давно...