В степной глуши, на верховьях тихого Дона, вдали от больших дорог, городов и людных селений, стоит село Луповицы. Село большое, но строенье плохое в нем, как зачастую бывает в степных малолесных местах, — избы маленькие, крыты соломой, печи топятся по-черному, тоже соломой, везде грязь, нечистота, далеко не то, что в зажиточном привольном Поволжье. Зато на гумнах такие скирды хлеба,
каких в лесах за Волгой и не видывали.
Неточные совпадения
В старые годы, когда шаг за шагом Русь отбивала у старых насельников землю, нещадно губила
леса как вражеские твердыни.
В лесах за Волгой бедняков,
какие живут на Горах, навряд найти, зато и заволжским тысячникам далеко до нагорных богачей. Только эти богачи для бедного люда не
в пример тяжелей, чем заволжские тысячники. Лесной народ добродушней, проще, а нагорному пальца
в рот не клади. Нагорный богач норовит из осмины четвертину вытянуть, из блохи голенище скроить.
Через Потемкина выпросил Андрей Родивоныч дозволенье гусаров при себе держать. Семнадцать человек их было, ростом каждый чуть не
в сажень, за старшого был у них польский полонянник, конфедерат Язвинский. И те гусары зá пояс заткнули удáлую вольницу, что исстари разбои держала
в лесах Муромских. Барыню ль
какую, барышню, поповну, купецкую дочку выкрасть да к Андрею Родивонычу предоставить — их взять. И тех гусаров все боялись пуще огня, пуще полымя.
— Церковь-то от них далеконько, Василий Петрович, — сказала Марья Ивановна. — А зимой ину пору
в лесу-то из сугробов и не выберешься. А не случалось ли вам когда-нибудь говорить про Сергеюшку с нашим батюшкой, с отцом Никифором? Знаете ли, что Сергеюшка-то не меньше четырех раз
в году у него исповедуется да приобщается… Вот
какой он колдун! Вот
как бегает от святой церкви. И не один Сергеюшка, а и все, что
в лесу у меня живут — и мужчины, и женщины, — точно так же. Усердны они к церкви, очень усердны.
Открыла тайничок — там бумажка, та самая, что писала Манефа тогда,
как Фленушка, избавясь от огненной смерти
в Поломском
лесу, воротилась жива и невредима с богомолья из невидимого града Китежа.
— Четыре, — перебил Феклист. — Четвертой-эт позади. С руки тут им будет — потаенного ли кого привезти, другое ли дельцо спроворить по ихнему секту, чего лучше
как на всполье. И овраг рядом, и
лес неподалеку — все
как нарочно про них уготовано… Нашему брату, церковному, смотреть на них, так с души воротит… Зачем они это живут… К чему?.. Только небо коптят… А пошарь-ка
в сундуках — деньжищ-то что? Гибель!..
Смирились, а все-таки не могли забыть, что их деды и прадеды Орехово поле пахали, Рязановы пожни косили,
в Тимохином бору дрова и
лес рубили. Давно подобрались старики, что жили под монастырскими властями, их сыновья и внуки тоже один за другим ушли на ниву Божию, а Орехово поле, Рязановы пожни и Тимохин бор
в Миршени по-прежнему и старому, и малому глаза мозолили.
Как ни взглянут на них, так и вспомнят золотое житье дедов и прадедов и зачнут роптать на свою жизнь горе-горькую.
Зато хозяйственные постройки были
в редком порядке — хлебные амбары, молотильня, рига на славу были построены из здорового
леса, покрыты железом, и все
как с иголочки новенькие.
— Да ведь и
в самом деле, — молвила Дарья Сергевна. — Когда я
в вашей стороне жила, здешних ягод и не видывала — ни вишен у вас
в лесах, ни клубники, ни шпанской малины;
какая ягода крыжовник, и той даже нет! Брусника да клюква, черника да земляника — и все тут. Такова уж, видно, у вас земля.
— Экой ты прыткой, Маркел Аверьяныч! — сказал молодому пильщику, парню лет двадцати пяти, пожилой бывалый работник Абросим Степанов. Не раз он за Волгой
в лесах работал и про Чапурина много слыхал. — Поглядеть на тебя, Маркелушка, — продолжал Абросим, — орел,
как есть орел, а ума, что у тетерева. Борода стала вели́ка, а смыслу
в тебе не хватит на лыко.
— А
какой леший толкал тебя
в улангерском
лесу к Парашке? — также вполголоса, с язвительной насмешкой сказал осиповский тысячник.
Таковы были между старообрядцами предания о первых насельниках
лесов Чернораменских, и все,
как ближние, так и дальние, с особым уважением относились к иконе, принесенной
в Шарпан иноком Арсением. Они твердо веровали, что,
как только соловецкая икона выйдет из Шарпана и будет поставлена
в никонианской церкви, древлему благочестию настанет неизбежный конец. И потому,
как только возможно, старались удержать ее на месте.
Как часто летнею порою, // Когда прозрачно и светло // Ночное небо над Невою // И вод веселое стекло // Не отражает лик Дианы, // Воспомня прежних лет романы, // Воспомня прежнюю любовь, // Чувствительны, беспечны вновь, // Дыханьем ночи благосклонной // Безмолвно упивались мы! //
Как в лес зеленый из тюрьмы // Перенесен колодник сонный, // Так уносились мы мечтой // К началу жизни молодой.