Неточные совпадения
Сладились наконец. Сошлись на сотне. Дядя Архип пошел к рабочим, все еще галдевшим на седьмой барже, и объявил им о сделке. Тотчас один за другим стали Софронке
руки давать, и паренек, склонив голову, робко пошел за Архипом
в приказчикову казенку.
В полчаса дело покончили, и Василий Фадеев, кончивший меж тем свою лепортицу, вырядился
в праздничную одежу, сел
в косную и, сопровождаемый громкими напутствованиями рабочих, поплыл
в город.
Посмотреть на него — загляденье: пригож лицом, хорош умом, одевается
в сюртуки по-немецкому, по праздникам даже на фраки дерзает, за что старуха бабушка клянет его, проклинает всеми святыми отцами и всеми соборами: «Забываешь-де ты, непутный, древлее благочестие, ересями прельщаешься, приемлешь противное Богу одеяние нечестивых…» Капиталец у Веденеева был кругленький: дела он вел на широкую
руку и ни разу не
давал оплошки; теперь у него на Гребновской караван
в пять баржéй стоял…
Рукам воли не
давал, но подначальные говаривали: «Не
в пример бы легче было, ежели бы хозяин за всяко просто
в ус да
в рыло…
— Что ж из того, что доверенность при мне, — сказал Зиновий Алексеич. — Дать-то он мне ее
дал, и по той доверенности мог бы я с тобой хоть сейчас по
рукам, да боюсь, после бы от Меркулова не было нареканья… Сам понимаешь, что дело мое
в этом разе самое опасное. Ну ежели продешевлю, каково мне тогда будет на Меркулова-то глаза поднять?.. Пойми это, Марко Данилыч. Будь он мне свой человек, тогда бы еще туда-сюда; свои, мол, люди, сочтемся, а ведь он чужой человек.
— Спасибо, Митенька, — сказал он, крепко сжимая
руку приятеля. — Такое спасибо, что и сказать тебе не смогу. Мне ведь чуть не вовсе пропадать приходилось. Больше рубля с гривной не
давали, меньше рубля даже предлагали… Сидя
в Царицыне, не имел никаких известий, как идут дела у Макарья, не знал… Чуть было не решился. Сказывал тебе Зиновей Алексеич?
— Смолокуров, — сказал Дмитрий Петрович. — Марко Данилыч Смолокуров… Я ж ему и сказал, что цены на тюлень должны повыситься… Это еще было
в начале ярманки… Орошин вздумал было поддеть его, цен тогда еще никаких не было; а Орошину хотелось всего тюленя́, что ни есть его на Гребновской,
в одни свои
руки прибрать. Два рубля тридцать
давал.
— А ты не кипятись… воли-то
рукам покамест не
давай, — вырываясь из объятий его, со смехом промолвила Фленушка. — Тихая речь не
в пример лучше слушается.
И
в хороводах, и на боях везде бывал горазд Алеша Мокеев. Подскочил к одному Мотовилову, ткнул кулаком-резуном
в грудь широкую, падал Сидор назад, и Алеша, не
дав ему совсем упасть, ухватил его поперек дебелыми
руками да изо всей мочи и грянул бойца о землю.
Низенький, сгорбленный, венцом седин украшенный старец,
в белом как снег балахончике,
в старенькой епитрахили, с коротенькой ветхой манатейкой на плечах, с холщовой лестовкой
в руках, день и ночь допускал он к себе приходящих, каждому
давал добрые советы, утешал, исповедовал, приобщал запасными дарами и поил водой из Святого ключа…
А есть
давали только по чуреку
в день на человека, а как руки-то у нас были назад скручены, так басурманы из своих
рук нас кормили.
—
Дай Господи такую подвижницу, подай истинный свет и новую силу
в слове ее, — сложив
руки, набожно сказал Николай Александрыч. — Ежели так, можно будет ее допустить на собрание, и если готова принять «благодать», то можно и «привод» сделать… Только ведь она у отца живет… Помнится мне, говорила ты, Машенька, что он раскольничает, и совсем плотской язычник, духовного
в нем, говорила ты, нет ни капельки.
— Хоть бы водицы испил, — молвил игумен. — Слушать даже болезненно. Поди к келейнику — он
даст тебе напиться. Да как стакан-то
в руки возьмешь, приподними его, да, глядя на донышко, трижды по трижды прочти: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его». Помогает. Пользительно.
Пошел Василий Фадеев, хоть и не так спешно, как бы хотелось Дарье Сергевне. Идет, а сам с собой рассуждает: «Кто ж теперь делами станет заправлять? Дочь молода, умом еще не вышла; разве что Дарья Сергевна? Да не бабье это дело… Дай-ка Господи, чтоб не очнулся!.. Пятьсот рублев у меня
в руках, а опричь его, никто про это не знает».
— Изволь, государь-батюшка, скушать все до капельки, не моги, свет-родитель, оставлять
в горшке ни малого зернышка. Кушай, докушивай, а ежель не докушаешь, так бабка-повитуха с
руками да с ногтями. Не доешь — глаза выдеру. Не захочешь докушать, моего приказа послушать —
рукам волю
дам. Старый отецкий устав не смей нарушать — исстари так дедами-прадедами уложено и нáвеки ими установлено. Кушай же, свет-родитель, докушивай, чтоб дно было наголо, а
в горшке не осталось крошек и мышонку поскресть.
Съели кашу и, не выходя из-за стола, за попойку принялись. Женщины пошли
в задние горницы, а мужчины расселись вокруг самовара пунши распивать. Пили за все и про все, чтобы умником рос Захарушка, чтобы
дал ему здоровья Господь, продлил бы ему веку на сто годов, чтоб во всю жизнь было у него столько добра
в дому́, сколько
в Москве на торгу́, был бы на ногу лего́к да ходо́к, чтобы всякая работа спорилась у него
в руках.
— Для́ того что набитые дураки все они, — отвечал Патап Максимыч. — Ежели правду сказать, умного меж ними и не бывало. Да к тому — каждый из вора кроен, из плута шит, мошенником подбит;
в руки им не попадайся, оплетут, как пить
дадут, обмишулят, ошукают. Теплые ребята, надо правду говорить.
— Ушки-то покушайте, — потчевала Дарья Сергевна. — Стерлядки свеженькие, сейчас из прорези браты, рыбки мерные. Печенок-то налимьих извольте взять на тарелочку… Грунюшка, а ты что же сложа
руки сидишь? Покушай ушки-то, матушка, — дай-ка я тебе сама положу… Седни ведь середа — рыбным потчую дорогих гостей, а завтра доспеем и гусятинки, и поросятинки, уточек домашних, ежель
в угоду, и барашка можно зарезать аль курочку. Не то буженинки из свинины скушать не пожелаете ль?
С того часу как приехал Чапурин,
в безначальном до того доме Марка Данилыча все само собой
в порядок пришло. По прядильням и на пристани пошел слух, что заправлять делами приехал не то сродник, не то приятель хозяина, что денег у него куры не клюют, а своевольничать не
даст никому и подумать. И все присмирело, каждый за своим делом, а дело
в руках так и горит. Еще никто
в глаза не видал Патапа Максимыча, а властная его
рука уже чуялась.
Патап Максимыч пристально посмотрел на нее. А у ней взгляд ни
дать ни взять такой же, каков бывал у Марка Данилыча. И ноздри так же раздуваются, как у него, бывало, когда делался недоволен, и глаза горят, и хмурое лицо багровеет — вся
в отца. «Нет, эту девку прибрать к
рукам мудрено, — подумал Чапурин. — Бедовая!.. Мужа будет на уздечке водить. На мою покойницу, на голубушку Настю смахивает, только будет покруче ее. А то по всему Настя, как есть Настя».
А Алексей
в те поры Бога еще не забывал, родителям был покорен и деньги, что
давал ему своею щедрою
рукой Патап Максимыч,
в дом приносил.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица!
Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Так вот что с парнем сталося. // Пришел
в село да, глупенький, // Все сам и рассказал, // За то и сечь надумали. // Да благо подоспела я… // Силантий осерчал, // Кричит: «Чего толкаешься? // Самой под розги хочется?» // А Марья, та свое: // «
Дай, пусть проучат глупого!» // И рвет из
рук Федотушку. // Федот как лист дрожит.
Я долго, горько думала… // Гром грянул, окна дрогнули, // И я вздрогнула… К гробику // Подвел меня старик: // — Молись, чтоб к лику ангелов // Господь причислил Демушку! — // И
дал мне
в руки дедушка // Горящую свечу.
Стародум. Вы оба друг друга достойны. (
В восхищении соединяя их
руки.) От всей души моей
даю вам мое согласие.
Г-жа Простакова. Не умирал! А разве ему и умереть нельзя? Нет, сударыня, это твои вымыслы, чтоб дядюшкою своим нас застращать, чтоб мы
дали тебе волю. Дядюшка-де человек умный; он, увидя меня
в чужих
руках, найдет способ меня выручить. Вот чему ты рада, сударыня; однако, пожалуй, не очень веселись: дядюшка твой, конечно, не воскресал.