Неточные совпадения
Около того времени,
как француз на Москву ходил, серебряный рубль целковый стал
в четыре рубля ассигнациями, а медные пятаки да гривны
в прежней
цене оставались.
Тот всего судака вовремя закупил и продал его по высокой
цене у Макарья, другой икру
в свои руки до последнего пуда забрал и ставил потом на нее
цены,
какие вздумалось.
— Да так-то оно так, — промолвил Смолокуров. — Однако уж пора бы и зачинать помаленьку, а у нас и разговоров про
цены еще не было. Сами видели вчерась,
какой толк вышел… Особливо этот бык круторогий Онисим Самойлыч… Чем бы
в согласье вступать, он уж со своими подвохами. Да уж и одурачили же вы его!.. Долго не забудет. А ни́што!.. Не чванься, через меру не важничай!.. На что это похоже?.. Приступу к человеку не стало, ровно воевода
какой — курице не тетка, свинье не сестра!
— Его-то и надо объехать, — сказал Смолокуров. — Видишь ли, дело
какое. Теперь у него под Царицыном три баржи тюленьего жиру. Знаешь сам, каковы
цены на этот товар. А недели через две, не то и скорее, они
в гору пойдут. Вот и вздумалось мне по теперешней низкой
цене у Меркулова все три баржи купить. Понимаешь?
Совсем к отвалу баржи были готовы,
как новое письмо от Доронина получил горемычный Меркулов. Пишет, что
цены ему кажутся очень уж низки и потому хоть и есть
в виду покупатель и весь груз берет без остатка, но сам Доронин без хозяйского письма решиться не может, потому и просит отвечать поскорей,
как ему поступать.
— Этот Корней с письмом ко мне от Смолокурова приехал, — шепотом продолжал Володеров. — Вот оно, прочитайте, ежели угодно, — прибавил он, кладя письмо на стол. — У Марка Данилыча где-то там на Низу баржа с тюленем осталась и должна идти к Макарью. А
как у Макарья
цены стали самые низкие,
как есть
в убыток, по рублю да по рублю с гривной, так он и просит меня остановить его баржу, ежели пойдет мимо Царицына, а Корнею велел плыть ниже, до самой Бирючьей Косы, остановил бы ту баржу, где встретится.
— Вот письмо, извольте прочесть, — сказал Лука Данилыч. Меркулов стал читать. Побледнел,
как прочел слова Марка Данилыча: «А так
как предвидится на будущей неделе, что
цена еще понизится, то ничего больше делать не остается,
как всего тюленя хоть
в воду бросать, потому что не будет стоить и хранить его…»
Засветил огня Никита Федорыч, распечатал приготовленное к нареченному тестю письмо и приписал
в нем, чтобы он попытал отыскать на Гребновской пристани Дмитрия Петровича Веденеева и,
какую он
цену на тюленя́ скажет, по той бы и продавал… Написал на случай письмо и к Веденееву, просил его познакомиться с Дорониным и открыть ему настоящие
цены.
—
Как два рубля шесть гривен? — громко воскликнул Зиновий Алексеич. — Да я от ваших же рыбников слыхал, что тюленя ни на фабрики, ни на мыльны заводы
в нынешнем году пуда не потребуют, и вся
цена ему рубль, много, много, ежели рубль с гривной.
Когда же у отца зашел разговор с Дмитрием Петровичем про
цены на тюлений жир и вспомнила она,
как Марко Данилыч хотел обмануть и Меркулова, и Зиновья Алексеича и
какие обидные слова говорил он тогда про Веденеева, глаза у ней загорелись полымем, лицо багрецом подернулось, двинулась она, будто хотела встать и вмешаться
в разговор, но, взглянув на Дуню, опустила глаза, осталась на месте и только кидала полные счастья взоры то на отца, то на мать, то на сестру.
— Не отрекусь от слова, по уговору отдам, по той
цене, что сегодня будет, — ответил Меркулов. — Мы вот
как сделаем, Василий Петрович. Ужо часа
в три будьте дома, я зайду за вами, и вместе поедем на биржу. Там узнаем настоящую
цену, там, пожалуй, и условие напишем.
— Побыть бы тебе
в моей шкуре, так не стал бы подшучивать, — сказал на то Меркулов. — Пишут: нет никаких
цен, весь товар хоть
в воду кидай… Посоветоваться не с кем… Тут не то что гривну, полтину с рубля спустишь, только хоть бы малость
какую выручить… Однако ж мне пора… Где сегодня свидимся?
— Поди вот с ним!.. — говорил Марко Данилыч. — Сколько ни упрашивал, сколько ни уговаривал — все одно что к стене горох. Сам не знаю,
как теперь быть. Ежель сегодня двадцати пяти тысяч не добудем — все пойдет прахом, а Орошин
цены какие захочет, такие и уставит, потому будет он тогда сила, а мы все с первого до последнего
в ножки ему тогда кланяйся, милости у него проси. Захочет миловать — помилует, не захочет — хоть
в гроб ложись.
— Что ты, Махметушка?
В уме ли, почтенный? — вскликнул Марко Данилыч. Хоть и думал он, что бай заломит непомерную
цену, но никак не ожидал такого запроса. — Эк,
какое слово ты сказал, Махмет Бактемирыч!.. Ведь этот кул и смолоду-то ста рублей не стоил, а ты вдруг его, старого старика, ни на
какую работу негодного,
в шесть тысяч целковых ценишь!.. Ай-ай, нехорошо, Махметушка, ай-ай, больно стыдно!..
— Что мне калякать? Одному тебе сказываю, — добродушно усмехаясь, весело молвил Марко Данилыч. — Зачем до времени вашим абызам сказывать, что ты, Махметушка, вашей веры царя наливкой спаиваешь… Вот ежели бы
в цене не сошлись, тогда дело иное — молчать не стану. Всем абызам, всем вашим муллам и ахунам буду рассказывать,
как ты, Махметушка, Богу своему не веруешь и бусурманского вашего закона царей вишневкой от веры отводишь.
— Видите ли, любезнейший Герасим Силыч, — сказал Патап Максимыч. — Давеча мы с Авдотьей Марковной положили: лесную пристань и прядильни продать и дом, опричь движимого имущества, тоже с рук сбыть. Авдотье Марковне, после такого горя, нежелательно жить
в вашем городу, хочется ей, что ни осталось после родителя,
в деньги обратить и жить на проценты. Где приведется ей жить, покуда еще сами мы не знаем. А
как вам доведется все продавать, так за комиссию десять процентов с продажной
цены получите.
Чубалов ошеломлен был такими милостями, о
каких и
в голову никогда ему не приходило. Особенно поразили его обещанные проценты с продажной
цены. «Ведь это мало-мало, десять тысяч целковых. Буду богаче, чем тогда,
как воротился
в Сосновку, да к тому же и расходов таких,
как тогда были, не предвидится. Истинно Божеская милость мне, грешному, выпала!»
Неточные совпадения
Гласит // Та грамота: «Татарину // Оболту Оболдуеву // Дано суконце доброе, //
Ценою в два рубля: // Волками и лисицами // Он тешил государыню, //
В день царских именин // Спускал медведя дикого // С своим, и Оболдуева // Медведь тот ободрал…» // Ну, поняли, любезные?» // —
Как не понять!
За все это он получал деньги по справочным
ценам, которые сам же сочинял, а так
как для Мальки, Нельки и прочих время было горячее и считать деньги некогда, то расчеты кончались тем, что он запускал руку
в мешок и таскал оттуда пригоршнями.
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую
цену; но оказалось, что он был слишком смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так,
как будто он ни на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили
в покое, потому что ему весело.
— Послушайте, любезные, — сказал он, — я очень хорошо знаю, что все дела по крепостям,
в какую бы ни было
цену, находятся
в одном месте, а потому прошу вас показать нам стол, а если вы не знаете, что у вас делается, так мы спросим у других.
Как глубоко ни загляни автор ему
в душу, хоть отрази чище зеркала его образ, ему не дадут никакой
цены.