Неточные совпадения
Марко Данилыч тотчас в Астрахань сплыл, в Красной Яр ездил, в Гурьев городок, в Уральск, везде о
брате справлялся, но нигде ничего проведать не мог… Одно лишь
узнал в Астрахани, что по тем удальцам, кои ездили с ним, давно панихиды отпели.
— Что?.. Небось теперь присмирели? — с усмешкой сказал он. — Обождите-ка до вечера,
узнаете тогда, как бунты в караване заводить! Земля-то ведь здесь не бессудная — хозяин управу найдет. Со Смолокуровым вашему
брату тягаться не рука, он не то что с водяным, с самим губернатором он водит хлеб-соль. Его на вас, голопятых, начальство не сменяет…
— Во всем так, друг любезный, Зиновий Алексеич, во всем, до чего ни коснись, — продолжал Смолокуров. — Вечор под Главным домом повстречался я с купцом из Сундучного ряда. Здешний торговец, недальний, от Старого Макарья. Что, спрашиваю, как ваши промысла? «Какие, говорит, наши промысла, убыток один, дело хоть брось». Как так? — спрашиваю. «Да вот, говорит, в Китае не то война, не то бунт поднялся, шут их
знает, а нашему
брату хоть голову в петлю клади».
— Куда суешься?.. Кто тебя спрашивает?..
Знай сверчок свой шесток — слыхал это?.. Куда лезешь-то, скажи? Ишь какой важный торговец у нас проявился! Здесь,
брат, не переторжка!.. Как же тебе, молодому человеку, перебивать меня, старика… Два рубля сорок пять копеек, так и быть, дам… — прибавил Орошин, обращаясь к Марку Данилычу.
— Не
знаю еще, как вам сказать, — отвечала Марья Ивановна. — В Рязанскую губернию к
братьям Луповицким пробираюсь. Отсюда до Мурома на пароходе думаю ехать. А оттоль до Родякова рукой подать — может быть, и заверну туда. Давно не бывала там.
Но тут подвернулся двоюродный
брат сиротки, что жил у ее отца в работниках; он укланял и упоил мир, чтобы ему сдали опеку: я-де все дела покойника
знаю и товар сбуду и долги соберу, все облажу как следует.
Сказал об этом
брату с невесткой, те не
знают, как и благодарить Герасима за новую милость… А потом, мало погодя, задрожал подбородок у Пелагеи Филиппьевны, затряслись у ней губы и градом полились слезы из глаз. Вскочив с места, она хотела поспешно уйти из избы, но деверь остановил ее на пороге.
— Ну,
брат, этого я на память тебе сказать не могу, — молвил Марко Данилыч. — Одно
знаю, апреля не хватает.
— Вот что, — надумавшись, сказал он Хлябину. — По билету вижу, что ты в самом деле вышел из полону. Хоша и много ты насказал несодеянного, а все-таки насчет
брата я постараюсь
узнать повернее, а потом что надо, то и сделаю. Этот оренбургский татарин к Макарью на ярманку ездит?
— Не
знаете вы, Марко Данилыч, как мои
братья живут, — возразила Марья Ивановна.
— Не давала б я, Николаюшка, великого и страшного заручения, не ставила б за чужую душу в залог свою душу, ежели б не
знала Дунюшки, — в исступленье, диким, дрожащим голосом сказала
брату Марья Ивановна.
Не назвал
брата по прозванью, не в догадку бы было татарину, что полоняник
братом ему доводится.
Узнает некрещеный лоб, такую цену заломит, что только ахнешь.
—
Знаю, что кондрашка тебя прихватил, еще на Унже пали мне о том вести, — говорил меж тем Корней Прожженный. — Что, язык-то не двигается?.. Ну да ничего — ты молчи, ваше степенство, а говорить я стану с тобой. Было время — быком ревел, на нашего даже
брата медведем рычал, а теперь, видно, что у слепого кутенка, не стало ни гласа, ни послушания.
Как скоро Чубалов из письма Дарьи Сергевны
узнал о смерти Марка Данилыча, сейчас же стал в путь сбираться.
Брат Абрам стал его отговаривать.
Егорушку увезли неизвестно куда, дом
братьев описали и отчасти запечатали, я отпросилась в свое именье и дорогой
узнала, что Полифем и туда простер ужасную свою руку.
Поехал Семен Петрович в Комаров и там, по обыкновению, пристал у Таисеи, в обители Бояркиных. Не бывал там года полтора, с тех пор как увезли Василья Борисыча да Прасковью Патаповну, много нового
узнал он от Таисеи,
узнал, что мать Манефа совсем разошлась с
братом, а сама чуть не в затвор затворилась, передав управление обительскими делами Фленушке, для чего та постриглась в иночество и теперь стала матерью Филагрией.
Неточные совпадения
«А коли
знал ты Гирина, // Так
знал и
брата Митрия, // Подумай-ка, дружок».
Даже Сергеи Иванович, который тоже вышел на крыльцо, показался ему неприятен тем притворным дружелюбием, с которым он встретил Степана Аркадьича, тогда как Левин
знал, что
брат его не любил и не уважал Облонского.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты
знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да,
брат, так-то!
Она говорила свободно и неторопливо, изредка переводя свой взгляд с Левина на
брата, и Левин чувствовал, что впечатление, произведенное им, было хорошее, и ему с нею тотчас же стало легко, просто и приятно, как будто он с детства
знал ее.
Вронский взял письмо и записку
брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он не приезжал, и записка от
брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский
знал, что это всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.