Неточные совпадения
Так говорят за Волгой. Старая там Русь, исконная, кондовая. С
той поры как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, — какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая
сторона, хоть и смотрит сердито на чужа́нина.
В лесистом Верховом Заволжье деревни малые, зато частые, одна от другой на версту, на две. Земля холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до Масленой хватит, и
то в урожайный год! Как ни бейся на надельной полосе, сколько страды над ней ни принимай, круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь. Такова
сторона!
Бросила горшки свои Фекла; села на лавку и, ухватясь руками за колена, вся вытянулась вперед, зорко глядя на сыновей. И вдруг стала такая бледная, что краше во гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети не грелись, чужого куска не едали, родительского дома отродясь не покидали. И никогда у отца с матерью на мысли
того не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось на чужой
стороне хлеб добывать. Горько бедной Фекле. Глядела, глядела старуха на своих соколиков и заревела в источный голос.
В
той стороне помещичьи крестьяне хоть исстари бывали, но помещиков никогда в глаза не видали.
Кто езжал зимней порой по
той стороне,
тот видал, что там в каждом дому по скатам тесовых кровель, лицом к северу, рядами разложены сотни, тысячи белых валенок, а перед домом стоит множество «суковаток» [Суковатка — семи-восьмигодовалая елка, у которой облуплена кора и окорочены сучья, в виде рогулек.
Валяли они и
тот «шляпо́к», что исстари в ходу по Тверской и Новгородской
сторонам — с низенькой прямой тульей, — и ярославскую «верховку», такую же низенькую, но с тульей раструбом.
Новые соседи стали у
того кантауровца перенимать валеное дело, до
того и взяться за него не умели; разбогатели ли они, нет ли, но за Волгой с
той поры «шляпка́» да «верховки» больше не валяют, потому что спросу в Тверскую
сторону вовсе не стало, а по другим местам шляпу тверского либо ярославского образца ни за что на свете на голову не наденут — смешно, дескать, и зазорно.
Вскоре пришел Алексей. В праздничном наряде таким молодцом он смотрел, что хоть сейчас картину писать с него. Усевшись на стуле у окна, близ хозяина, глаз не сводил он с него и с Ивана Григорьича. Помня приказ Фленушки, только разок взглянул он на Настю, а после
того не смотрел и в
ту сторону, где сидела она. Следом за Алексеем в горницу Волк вошел, в платье Патапа Максимыча. Помолясь по уставу перед иконами, поклонившись всем на обе
стороны, пошел он к Аксинье Захаровне.
Сидел Стуколов, склонив голову, и, глядя в землю, глубоко вздыхал при таких ответах. Сознавал, что, воротясь после долгих странствий на родину, стал он в ней чужанином. Не
то что людей, домов-то прежних не было; город, откуда родом был, два раза дотла выгорал и два раза вновь обстраивался. Ни родных, ни друзей не нашел на старом пепелище — всех прибрал Господь. И тут-то спознал Яким Прохорыч всю правду старого русского присловья: «Не временем годы долги — долги годы отлучкой с родной
стороны».
— Горько мне стало на родной
стороне. Ни на что бы тогда не глядел я и не знай куда бы готов был деваться!.. Вот уже двадцать пять лет и побольше прошло с
той поры, а как вспомнишь, так и теперь сердце на клочья рваться зачнет… Молодость, молодость!.. Горячая кровь тогда ходила во мне… Не стерпел обиды, а заплатить обидчику было нельзя… И решил я покинуть родну
сторону, чтоб в нее до гробовой доски не заглядывать…
Чего мы там не натерпелись, каких бед-напастей не испытали;
сторона незнакомая, чужая, и совсем как есть пустая — нигде человечья лица не увидишь, одни звери бродят по
той пустыни.
— Этой благодати на Ветлуге больше, чем в Сибири, — говорил Стуколов, — а главное, здешняя
сторона нетронутая, не
то что Сибирь… Мы первые, мы сметанку снимем, а после нас другие хлебай простоквашу…
Тропа была неровная, сани
то и дело наклонялись
то на одну,
то на другую
сторону, и седокам частенько приходилось вываливаться и потом, с трудом выбравшись из сугроба, общими силами поднимать свалившиеся набок сани.
— Вот она, — сказал Стуколов, вынимая из дорожного кошеля круглую деревянную коробку с компасом. — Не видывал? То-то…
та матка корабли водит, без нее, что в море, что в пустыне аль в дремучем лесу, никак невозможно, потому она все
стороны показывает и сбиться с пути не дает. В Сибири в тайгу без матки не ходят, без нее беда, пропадешь.
— На полуночник [
То есть северо-восток. В Заволжье так зовут
стороны света и ветры: сивер — N, полуночник — NO, восток — O, обедник — SO, полдень — S, верховник или летник — SW, закат — W, осенник — NW.], — отвечал Патап Максимыч.
— Молчи ты, какое тут еще ружье!
Того и гляди сожрут… — тревожно говорил Патап Максимыч. — Глянь-ка, глянь-ка, со всех
сторон навалило!.. Ах ты, Господи, Господи!.. Знать бы да ведать, ни за что бы не поехал… Пропадай ты и с Ветлугой своей!..
Нелюдно бывает в лесах летней порою. Промеж Керженца и Ветлуги еще лесует [Ходить в лес на работу, деревья ронить.] по несколько топоров с деревни, но дальше за Ветлугу, к Вятской
стороне, и на север, за Лапшангу, лесники ни ногой, кроме
тех мест, где липа растет. Липу драть, мочало мочить можно только в соковую [Когда деревья в соку,
то есть весна и лето.].
— Значит, не в
ту сторону показывала, — пояснил дядя Онуфрий.
Хоть и бедны наши деревни, не
то что на Волге, аль, может, и по вашим раменям, однако ж свою
сторону ни на каку не сменяем…
— Так, — проговорил дядя Онуфрий. — Ин велите своим парням волочки снимать — вместе и поедем, нам в
ту же
сторону версты две либо три ехать.
— Скликнуть артель не мудреное дело, только не знаю, как это сделать, потому что такого дела у нас николи не бывало. Боле тридцати годов с топором хожу, а никогда
того не бывало, чтоб из артели кого на
сторону брали, — рассуждал дядя Онуфрий.
— Самому быть не доводилось, — отвечал Артемий, — а слыхать слыхал: у одного из наших деревенских сродники в Горах живут [
То есть на правой
стороне Волги.], наши шабры [Соседи.] девку оттоль брали. Каждый год ходят в Сибирь на золоты прииски, так они сказывали, что золото только в лесах там находят… На всем белом свете золото только в лесах.
— Доподлинно сказать тебе не могу, потому что тамошних лесов хорошо не знаю, — сказал Артемий. — Всего раза два в
ту сторону ездил, и
то дальше Уреня не бывал. Доедешь, Бог даст, поспрошай там у мужиков — скажут.
«Вот это служба так служба, — думал, оглядываясь на все
стороны, Патап Максимыч. — Мастера Богу молиться, нечего сказать… Эко благолепие-то какое!.. Рогожскому мало чем уступит… А нашей Городецкой часовне — куда!
тех же щей да пожиже влей… Божье-то милосердие какое, иконы-то святые!.. Просто загляденье, а служба-то — первый сорт!.. В Иргизе такой службы не видывал!..»
Каждое сиротское строенье на свою
сторону смотрело: избы, обычной деревенской постройки,
то жались в кучу,
то отделялись друг от друга и от обителей просторными пустырями, огородами, кладбищами.
Потемкин!.. Княжна!.. Обитель Бояркина!.. Александровский орден!.. Эти слова имели сильное обаяние на раскольников… Со всех
сторон текли новые насельники и еще более новые насельницы на Каменный Вражек. И с
тех пор Комаров скит стал расти, прочим же скитам оставалось ма́литися.
Согнать со двора хотела его Аксинья Захаровна, нейдет: «Меня-де сам Патап Максимыч к себе жить пустил, я-де ему в Узенях нужен, а ты мне не указчица…» И денег уж Аксинья Захаровна давала ему, уйди только из деревни вон, но и
тем не могла избавиться от собинки: пропьянствует на
стороне дня три, четыре да по милым родным и стоскуется — опять к сестре на двор…
А он степенным шагом идет себе по двору обительскому… Нá
стороны не озирается, лишь изредка по окнам палючими глазами вскидывает… И от взглядов его не одно сердце девичье в
то ясное утро черной тоской и алчными думами мутилося…
Василий Борисыч плюнул даже с досады. Да, забывшись, плюнул-то на грех не в
ту сторону. Взъелась на него Виринея.
— Как по падении благочестия в старом Риме Царьград вторым Римом стал, так по падении благочестия во святой Афонской горе второй Афон на Иргизе явился, — говорил красноглаголивый Василий Борисыч. — Поистине царство иноков было… Жили они беспечально и во всем изобильно… Что земель от царей было им жаловано, что лугов, лесу, рыбных ловель и всякого другого угодья!.. Житье немцам в
той стороне, а иргизским отцам и супротив немцев было привольней…
Не доходя конного двора, Дементий остановился. Постоял, постоял и, повернув в
сторону, спешными шагами пошел к крайней кельенке сиротского ряда… А жила в
той кельенке молодая бабенка, тетка Семениха… А была
та Семениха ни девка, ни вдова, ни мужняя жена — мирской человек, — солдатка.
И́дут, а сами
то и дело по
сторонам оглядываются, не улизнула ли которая белица в лесную опушку грибы сбирать, не подвернулся ли к которой деревенский парень, не завел ли с ней греховодных разговоров.
Очей не сводя, мрачно смотрел, как
тот сряжался в дорогу, как прощался с Пантелеем и с работниками, как, помолившись Богу на три
стороны, низко поклонился покидаемому дому, а выехав за околицу, сдержал саврасок, вылез из тележки, еще раз помолился, еще раз поклонился деревне…
— Не стал бы я, батюшка, говорить о
том, когда б сам Патап Максимыч не советовал мне на
стороне хорошего места искать.
На счастье, подъехал он к берегу как раз в
то время, как вернувшиеся с нагорной
стороны перевозчики стали принимать на паром «свежих людей»…
И на пристани, и в гостинице, и на хлебной бирже прислушивается Алексей, не зайдет ли речь про какое местечко. Кой у кого даже выспрашивал, но все понапрасну. Сказывали про места, да не такие, какого хотелось бы. Да и на
те с ветру людей не брали, больше все по знакомству либо за известной порукой. А его ни едина душа по всему городу́ не знает, ровно за тридевять земель от родной
стороны он заехал. Нет доброхотов — всяк за себя, и не
то что чужанина, земляка — и
того всяк норовит под свой ноготь гнуть.
И на
той мантии переплыл на другую
сторону.
Личные сапоги шьются мездрою внутрь, а
той стороной, где была шерсть, — вверх.
— Смотри, чтоб не вышло по-моему, — усмехнувшись, продолжал Сергей Андреич. — Не
то как же это рассудить? Сам в человеке души не чает, дорожит им, хлопочет ровно о сыне, а от себя на
сторону пускает… Вот, дескать, я его на годок из дому-то спущу, сплетен бы каких насчет девки не вышло, а там и оженю… право, не так ли?.. Да ты сам просился от него?
Знал Скорняков и про
то, что опять куда-то уехал Алексей из Осиповки, что в дому у Патапа Максимыча больше жить он не будет и что все это вышло не от каких-либо худых дел его, а оттого, что Патап Максимыч, будучи им очень доволен и радея о нем как о сыне, что-то такое больно хорошее на
стороне для него замышляет…
— Ишь раскозырялся!.. — злясь и лютуя, ворчал Морковкин, стоя на крыльце, когда удельный голова поехал в одну, а Лохматый в другую
сторону. — Ишь раскозырялся, посконная борода!.. Постой-погоди ты у меня!.. Я
те нос-от утру!.. Станешь у меня своевольничать, будешь делать не по-моему!.. Слетишь с места, мошенник ты этакой, слетишь!..
То затейник,
то балагур,
то скромник и строгий постник,
то бабий прихвостень и девичий угодник, был он себе на уме: с кем ни повстречается, ко всякому в душу без оглобель въедет, с кем беседу ни зачнет, всякого на свою
сторону поворотит…
До французского года [1812 год.] ни одного ткача в
той стороне не бывало, а теперь по трем уездам у мужиков только и дела, что скатерти да салфетки ткать.
— Ну, теперь делу шабáш, ступай укладывайся, — сказал Патап Максимыч. — Да смотри у меня за Прасковьей-то в оба, больно-то баловаться ей не давай. Девка тихоня, спать бы ей только, да на
то полагаться нельзя — девичий разум, что храмина непокровенна, со всякой
стороны ветру место найдется… Девка молодая, кровь-то играет — от греха, значит, на вершок, потому за ней и гляди… В лесах на богомолье пущай побывает, пущай и в Китеж съездит, только чтоб, опричь стариц, никого с ней не было, из моло́дцов
то есть.
— Какую кладь?.. — с усмешкой сказал
тот. — Гостей принимают аль кто по надобности придет. — И, отступив в
сторону от двери, примолвил: — Наверх пожалуйте.
— Далёко, — молвил Дементий, оглядев со всех
сторон тусклый небосклон. — Дыму ниотколь не видно… Верст за сто горит, не
то и больше.
Любила
ту ягоду Марьюшка: не ответя ни слова, кинулась она в
сторону и, нагнувшись, принялась собирать алую костянику. Василий Борисыч шел сзади телег, нагруженных матерями. С одного бока бойко идет развеселая Фленушка, с другого павой выплывает Прасковья Патаповна.
Не слушая Фленушкиной песни, за опушкой леса по другую
сторону дороги, шли рука в руку Василий Борисыч с Парашей… Шли молча, ни
тот ни другая ни слова… Но очи обоих были речисты…
— Раненько бы еще, матушка, помышлять о
том, — сухо отозвался Марко Данилыч. — Не перестарок, погодит… Я ж человек одинокий… Конечно, Дарья Сергеевна за всеми порядками пó дому смотрит, однако же Дуня у меня настоящая хозяйка… В люди, на
сторону, ни за что ее не отдам, да и сама не захочет покинуть меня, старого… Так ли, Дунюшка?
А с восточной
стороны, с моря-океана, с острова Буяна, со
того ли со камня со Алатыря, тихими стопами, земли не касаясь, идет-выступает Петр-Золотые-Ключи…