Неточные совпадения
Михей Зотыч
был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже
был удивлен и во все глаза смотрел то
на хозяина, то
на приказчика. А хозяин шел, как
ни в
чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
— Ничего ты от меня, миленький, не получишь…
Ни одного грошика, как
есть. Вот,
что на себе имеешь, то и твое.
У жены Галактион тоже не взял
ни копейки, а заехал в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую жизнь.
На отца Галактион не сердился, потому
что этого нужно
было ожидать.
Несколько раз она удерживала таким образом упрямого гостя, а он догадался только потом,
что ей нужно
было от него. О
чем бы Прасковья Ивановна
ни говорила, а в конце концов речь непременно сводилась
на Харитину. Галактиону делалось даже неловко, когда Прасковья Ивановна начинала
на него смотреть с пытливым лукавством и чуть-чуть улыбалась…
Как это
ни странно, но до известной степени Полуянов
был прав. Да, он принимал благодарности, а
что было бы, если б он все правонарушения и казусы выводил
на свежую воду? Ведь за каждым что-нибудь
было, а он все прикрывал и не выносил сору из избы. Взять хоть ту же скоропостижную девку, которая лежит у попа
на погребе: она из Кунары, и
есть подозрение,
что это работа Лиодорки Малыгина и Пашки Булыгина. Всех можно закрутить так,
что ни папы,
ни мамы не скажут.
Эта новость
была отпразднована у Стабровского
на широкую ногу. Галактион еще в первый раз принимал участие в таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил
на плохой конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная.
Ели,
пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как
ни старался не
пить, но это
было невозможно. Хозяин так умел просить,
что приходилось только
пить.
Галактион провел целый день у отца. Все время шел деловой разговор. Михей Зотыч не выдал себя
ни одним словом,
что знает что-нибудь про сына. Может
быть, тут
был свой расчет, может
быть, нежелание вмешиваться в чужие семейные дела, но Галактиону отец показался немного тронутым человеком. Он помешался
на своих мельницах и больше ничего знать не хотел.
Простой народ называл его «пятачком», — у Прохорова
была привычка во
что бы то
ни стало обсчитать
на пятачок.
О муже она никогда не спрашивала, к детям
была равнодушна и
ни на что не обращала внимания, до своего костюма включительно.
Что ей подадут, то она и наденет.
Зная хорошо,
что значит даже простое слово Стабровского, Галактион
ни на минуту не сомневался в его исполнении. Он теперь пропадал целыми неделями по деревням и глухим волостям, устраивая новые винные склады, заключая условия с крестьянскими обществами
на открытие новых кабаков, проверяя сидельцев и т. д. Работы
было по горло, и время летело совершенно незаметно. Галактион сам увлекался своею работой и проявлял редкую энергию.
— Из-за тебя вся оказия вышла, Галактион Михеич, — с наивностью большого ребенка повторял Вахрушка. — Вчера еще
был я человеком, а сегодня
ни с
чем пирог… да. Значит,
на подножный корм.
Галактион стоял все время
на крыльце, пока экипаж не скрылся из глаз. Харитина не оглянулась
ни разу. Ему сделалось как-то и жутко, и тяжело, и жаль себя. Вся эта поездка с Харитиной у отца
была только злою выходкой, как все,
что он делал. Старик в глаза смеялся над ним и в глаза дразнил Харитиной. Да, «без щей тоже не проживешь». Это
была какая-то бессмысленная и обидная правда.
Харитина видела эту сцену и, не здороваясь
ни с кем, вышла
на берег и уехала с Ечкиным. Ее душили слезы ревности.
Было ясно как день,
что Стабровский, когда умрет Серафима, женит Галактиона
на этой Устеньке.
Устенька Луковникова жила сейчас у отца. Она простилась с гостеприимным домом Стабровских еще в прошлом году. Ей очень тяжело
было расставаться с этою семьей, но отец быстро старился и скучал без нее. Сцена прощания вышла самая трогательная, а мисс Дудль убежала к себе в комнату, заперлась
на ключ и
ни за
что не хотела выйти.
Луковникову нравился этот молодой задор Симона. Вот так же Устенька любит спорить… Да, малому трудненько
было жить
на разоренной мельнице
ни у
чего. И жаль, и помочь нечем.
Банковские воротилы
были в страшной тревоге, то
есть Мышников и Штофф. Они совещались ежедневно, но не могли прийти
ни к какому результату. Дело в том,
что их компаньон по пароходству Галактион держал себя самым странным образом, и каждую минуту можно
было ждать,
что он подведет. Сначала Штофф его защищал, а потом, когда Галактион отказался платить Стабровскому, он принужден
был молчать и слушать. Даже Мышников, разоривший столько людей и всегда готовый
на новые подвиги, — даже Мышников трусил.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают
на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и
на Онуфрия его именины.
Что делать? и
на Онуфрия несешь.
Слесарша. Милости прошу:
на городничего челом бью! Пошли ему бог всякое зло! Чтоб
ни детям его,
ни ему, мошеннику,
ни дядьям,
ни теткам его
ни в
чем никакого прибытку не
было!
Поспел горох! Накинулись, // Как саранча
на полосу: // Горох,
что девку красную, // Кто
ни пройдет — щипнет! // Теперь горох у всякого — // У старого, у малого, // Рассыпался горох //
На семьдесят дорог!
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, //
Что ни велят — работаю, // Как
ни бранят — молчу.
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, //
Что год, то дети: некогда //
Ни думать,
ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. //
Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А
на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!