Неточные совпадения
— Кормильца вырастил, — ядовито заметил Колобов, поглядывая
на снявшего папаху Лиодорку. — Вон какой нарядный: у шутов
хлеб отбивает.
Скупленный в Зауралье
хлеб доставлялся запольскими купцами
на все уральские горные заводы и уходил далеко
на север,
на холодную Печору, а в засушливые годы сбывался в степь.
Заполье пользовалось и степною засухой и дождливыми годами: когда выдавалось сырое лето,
хлеб родился хорошо в степи, и этот дешевый ордынский
хлеб запольские купцы сбывали в Зауралье и
на север, в сухое лето
хлеб родился хорошо в полосе, прилегавшей к Уральским горам, где влага задерживалась лесами, и запольские купцы везли его в степь, обменивая
на степное сырье.
Стояла осень, и рабочих
на месте нельзя было достать ни за какие деньги, пока не кончится уборка
хлеба.
— О девяти поставах будет мельница-то, — жаловался Ермилыч. — Ежели она, напримерно, ахнет в сутки пятьсот мешков? Съест она нас всех и с потрохами. Где
хлеба набраться
на такую прорву?
— А вы того не соображаете, что крупчатка
хлеб даст народам? — спросил писарь. — Теперь
на одной постройке сколько народу орудует, а дальше — больше. У которых мужичков хлеб-то по три года лежит, мышь его ест и прочее, а тут
на, получай наличные денежки. Мужичок-то и оборотится с деньгами и опять хлебца подвезет.
— Сказано: будешь доволен. Главное, скула мне у тебя нравится:
на ржаной
хлеб скула.
— А почему земля все? Потому, что она дает
хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене
на пятачок — красный товар у купцов встал, еще
на пятачок — бакалея разная остановилась, а еще
на пятачок — и все остальное село. Никому не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка да поглядывай
на голодных женихов. Так я говорю, дурашка?
— Ты это что же затеваешь-то? — ворчал Михей Зотыч. — Мы тут вот мучку мелем, а ты
хлеб собираешься изводить
на проклятое зелье.
— Да ведь народу же деньги-то пойдут, старичок? Ах, какой ты!.. Теперь
хлеб напрасно пропадает, а тогда
на, получай наличными. Все будут довольны… Так-то!
В последнюю зиму, когда строился у Стабровского завод, немец начал бывать у Колобовых совсем часто. Дело было зимой, и нужно было закупать
хлеб на будущий год, а главный рынок устраивался в Суслоне.
— По-деревенски живем, Карл Карлыч, — иронически говорил Галактион про самого себя. — Из-за
хлеба на квас.
Этот разговор с Ермилычем засел у писаря в голове клином. Вот тебе и банк!.. Ай да Ермилыч, ловко! В Заполье свою линию ведут, а Ермилыч свои узоры рисует. Да, штучка тепленькая, коли
на то пошло. Писарю даже сделалось смешно, когда он припомнил родственника Карлу, мечтавшего о своем кусочке
хлеба с маслом. Тут уж дело пахло не кусочком и не маслом.
— Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон какие народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то как рукой снимут… да.
На што бабы, и те вполне это самое чувствуют. Вон Серафима Харитоновна как
на меня поглядывает, даром что хлеб-соль еще недавно водили.
— У нас вот как, ваше степенство… Теперь страда, когда
хлеб убирают, так справные мужики в поле не дожинают
хлеб начисто, а оставляют «Николе
на бородку». Ежели которые бедные, — ну, те и подберут остатки-то. Ничего, справно народ живет. Богатей есть, у которых по три года
хлеб в скирдах стоит.
Все понимали также, что все эти убытки Стабровский наверстает вдвойне — и
на скупленном
хлебе и
на водке, а потом будет ставить цену, какую захочет.
Мужик продавал
хлеб и деньги тратил
на ситцы, самовары и водку.
Чурался Замараевых попрежнему один Харитон Артемьич. Зятя он не пускал к себе
на глаза и говорил, что он только его срамит и что ему низко водить хлеб-соль с ростовщиками. Можно представить себе удивление бывшего суслонского писаря, когда через два года старик Малыгин заявился в контору самолично.
Время было самое удобное, потому что в Суслоне был большой съезд крестьян, привезших
на базар
хлеб.
— А
на пароходы… И я тоже хочу кусочек
хлеба с маслом.
— А затем, сватушка, что три сына у меня. Хотел каждому по меленке оставить, чтобы родителя поминали… Ох, нехорошо!.. Мучники наши в банк закладываются, а мужик весь
хлеб на базары свез. По деревням везде ситцы да самовары пошли… Ослабел мужик. А тут водкой еще его накачивают… Все за легким
хлебом гонятся да за своим лакомством. Что только и будет!..
Даже жаль делалось, как гоняют
хлеб по всем пяти этажам, с жернова
на жернов, между валами, по ситам, веялкам и самотаскам.
— Пришел в сапогах, а ушел босиком?
На что чище… Вон и ты какое себе рыло наел
на легком-то
хлебе… да. Что же, оно уж завсегда так: лупи яичко — не сказывай, облупил — не показывай. Ну, чиновник, а ты как думаешь, возьмут меня
на вашей мельнице в заклад?
— Да, да… Ох, повезешь, сынок!.. А поговорка такая: не мой воз — не моя и песенка. Все хлеб-батюшко, везде
хлеб… Все им держатся, а остальное-то так. Только хлеб-то от бога родится, сынок… Дар божий… Как бы ошибки не вышло. Ты вот
на машину надеешься, а вдруг нечего будет не только возить, а и есть.
— Будет день — будет
хлеб, — повторял Полуянов, пряча заработанные гроши. — А
на Руси с голоду не умирают.
— Что «воопче»-то?
На винокуренный завод свезли
хлеб, канальи, а потом будете ждать недорода? Деньги
на вине пропили, да
на чаях, да
на ситцах?
Он еще с осени законтрактовал партию в тридцать тысяч мешков дешевого сибирского
хлеба, которую Галактион обязался доставить
на своих пароходах в Тюмень.
Михей Зотыч побежал
на постоялый двор, купил ковригу
хлеба и притащил ее в башкирскую избу. Нужно было видеть, как все кинулись
на эту ковригу, вырывая куски друг у друга. Люди обезумели от голода и бросались друг
на друга, как дикие звери. Михей Зотыч стоял, смотрел и плакал… Слаб человек, немощен, а велика его гордыня.
Из станиц Михей Зотыч повернул прямо
на Ключевую, где уже не был три года. Хорошего и тут мало было. Народ совсем выбился из всякой силы. Около десяти лет уже выпадали недороды, но покрывались то степным
хлебом, то сибирским. Своих запасов уже давно не было, и хозяйственное равновесие нарушилось в корне. И тут пшеничники плохо пахали, не хотели удобрять землю и везли
на рынок последнее. Всякий рассчитывал перекрыться урожаем, а земля точно затворилась.
— Ловко катается, — заметил Анфим. — В Суслоне оказывали, что он ездит
на своих, а с земства получает прогоны. Чиновник тоже. Теперь с попом Макаром дружит… Тот тоже хорош:
хлеба большие тысячи лежат, а он цену выжидает. Злобятся мужички-то
на попа-то… И куда, подумаешь, копит, — один, как перст.
Много толковали о тюменских и екатеринбургских купцах, сосредоточивавших все свои силы
на сибирском
хлебе.
— Тюменские купцы вон уже зафрахтовали пароходы
на всю навигацию, — сообщил Штофф. —
Хлеб закупили от семнадцати до двадцати трех копеек за пуд, а продавать хотят по два рубля. Это уж бессовестно.
Да, все было рассчитано вперед и даже процент благодеяния
на народную нужду, и вдруг прошел слух, что Галактион самостоятельно закупил где-то в Семипалатинской области миллионную партию
хлеба, закупил в свою голову и даже не подумал о компаньонах. Новость была ошеломляющая, которая валила с ног все расчеты. Штофф полетел в Городище, чтоб объясниться с Галактионом.
— Послушай, да тебя расстрелять мало!..
На свои деньги веревку куплю, чтобы повесить тебя. Вот так кусочек
хлеба с маслом! Проклятый ты человек, вот что. Где деньги взял?
— Представьте себе, Устенька, — продолжал старик. — Ведь Галактион получил везде подряды
на доставку дешевого сибирского
хлеба. Другими словами, он получит сам около четырехсот процентов
на затраченный капитал. И еще благодетелем будет считать себя. О, если бы не мая болезнь, — сейчас же полетел бы в Сибирь и привез бы
хлеб на плотах!
Пароход двигался вверх по реке очень медленно, потому что тащил за собой
на буксире несколько барок с
хлебом. Полуянов сидел неподвижно в прежней позе, скрестив руки
на согнутых коленях, а Михей Зотыч нетерпеливо ходил по берегу, размахивал палкой и что-то разговаривал с самим собой.
Пароход приближался. Можно уже было рассмотреть и черную трубу, выкидывавшую черную струю дыма, и разгребавшие воду красные колеса, и три барки, тащившиеся
на буксире. Сибирский
хлеб на громадных баржах доходил только до Городища, а здесь его перегружали
на небольшие барки. Михея Зотыча беспокоила мысль о том, едет ли
на пароходе сам Галактион, что было всего важнее. Он снял даже сапоги, засучил штаны и забрел по колена в воду.
— Нет, не сошел и имею документ, что вы знали все и знали, какие деньги брали от Натальи Осиповны, чтобы сделать закупку дешевого сибирского
хлеба. Ведь знали… У меня есть ваше письмо к Наталье Осиповне. И теперь, представьте себе, являюсь я, например, к прокурору, и все как
на ладони. Вместе и в остроге будем сидеть, а Харитина будет по два калачика приносить, — один мужу, другой любовнику.