Неточные совпадения
Дорога
из Мурмосского завода проходила широкою улицей по всему Туляцкому концу, спускалась на поемный луг, где разлилась бойкая горная речонка Култым, и круто поднималась в гору прямо к господскому
дому, который лицом выдвинулся к фабрике. Всю эту дорогу отлично было видно только
из сарайной, где в критических случаях и устраивался сторожевой пункт. Караулили гостей или казачок Тишка, или Катря.
Скоро весь господский
дом заснул, и только еще долго светился огонек в кабинете Петра Елисеича. Он все ходил
из угла в угол и снова переживал неприятную сцену с Палачом. Сколько лет выдерживал, терпел, а тут соломинкой прорвало… Не следовало горячиться, конечно, а все-таки есть человеческое достоинство, черт возьми!..
— Лука Назарыч здесь… — едва мог проговорить Антип, напрасно стараясь освободиться
из медвежьей лапы Груздева. — Он в
дому, а гости в сарайной.
Кое-кто
из мужиков насмелился подойти к самому господскому
дому.
Трапезник Павел, худой черноволосый туляк, завидев выезжавший
из господского
дома экипаж, ударил во вся, — он звонил отлично, с замиравшими переходами, когда колокола чуть гудели, и громкими трелями, от которых дрожала, как живая, вся деревянная колокольня.
По улицам везде бродил народ.
Из Самосадки наехали пристановляне, и в Кержацком конце точно открылась ярмарка, хотя пьяных и не было видно, как в Пеньковке. Кержаки кучками проходили через плотину к заводской конторе, прислушивались к веселью в господском
доме и возвращались назад; по глухо застегнутым на медные пуговицы полукафтаньям старинного покроя и низеньким валеным шляпам с широкими полями этих кержаков можно было сразу отличить в толпе. Крепкий и прижимистый народ, не скажет слова спроста.
Многие видели, как туда уже прошел дьячок Евгеньич, потом
из господского
дома задами прокрался караульщик Антип, завертывала на минутку проворная Домнушка и подвалила целая гурьба загулявших мастеров, отправившаяся с угощения
из господского
дома допивать на свои.
Рачителиха знала, зачем прилетела Домнушка:
из господского
дома в кабак прошел кричный мастер Спирька Гущин, первый красавец, которого шустрая стряпка давно подманивала и теперь из-за косячка поглядывала на него маслеными, улыбавшимися глазами.
Худой, изможденный учитель Агап, в казинетовом пальтишке и дырявых сапогах, добыл
из кармана кошелек с деньгами и послал Рачителя за новым полуштофом: «Пировать так пировать, а там пусть
дома жена ест, как ржавчина». С этою счастливою мыслью были согласны Евгеньич и Рачитель, как люди опытные в житейских делах.
Набат точно вымел весь народ
из господского
дома, остались только Домнушка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с площади бросился к кабаку, — всех гнало любопытство посмотреть, как будет исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухню к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
К разговаривавшим подошел казачок Тишка, приходившийся Никитичу племянником. Он страшно запыхался, потому что бежал
из господского
дома во весь дух, чтобы сообщить дяде последние новости, но, увидев сидевшего на скамейке Самоварника, понял, что напрасно торопился.
Праздник для Петра Елисеича закончился очень печально: неожиданно расхворалась Нюрочка. Когда все вернулись
из неудачной экспедиции на Окулка, веселье в господском
доме закипело с новою силой, — полились веселые песни, поднялся гам пьяных голосов и топот неистовой пляски. Петр Елисеич в суматохе как-то совсем забыл про Нюрочку и вспомнил про нее только тогда, когда прибежала Катря и заявила, что панночка лежит в постели и бредит.
Вместе с приливавшим довольством явились и новые требования: Агафью взяли уже
из богатого
дома, — значит, ею нельзя было так помыкать, как Татьяной, да и работать по-настоящему еще нужно было учить.
Агап и Домнушка совсем были исключены
из семьи, как чужие, потому что от них не было
дому никакой пользы.
Родом она была
из богатого туляцкого
дома и рано заневестилась.
Из общей массы построек крупными зданиями выделялись караванная контора с зеленою железною крышей и
дом Груздева, грузно присевший к земле своими крепкими пристройками
из кондового старинного леса.
Этот обычай переходил
из рода в род, и Самосадка славилась своими борцами, которые почти каждый год торжествовали и у себя
дома и на Ключевском заводе.
Из других ключевлян выдавались обжимочный мастер Пимка Соболев и листокатальный мастер Гараська Ковригин — тоже не последние борцы, уносившие круг у себя
дома.
— Сбесились наши старухи, — судачили между собой снохи
из большесемейных туляцких
домов. — Туда же, беззубые, своего хлеба захотели!.. Теперь житья от них нет, а там поедом съедят!
В своих мягких «ступнях»
из козловой кожи Таисья ходила неслышными шагами, а
дома разгуливала в одних чулках, оставляя ступни, по старинному раскольничьему обычаю, у дверей.
— И его убьют, матушка… — шептала Аграфена. — Гоняется он за мной… Домна-то, которая в стряпках в господском
доме живет, уже нашептывает братану Спирьке, — она его-таки подманила. Она ведь
из ихней семьи,
из Горбатовской… Спирька-то уж, надо полагать, догадался, а только молчит. Застрелют они Макара…
Аграфена плохо помнила, как она вышла
из груздевского
дома, как села в сани рядом с Кириллом и как исчезла
из глаз Самосадка.
— А пусть попытают эту самую орду, — смеялся
дома старый Коваль, покуривая трубку. — Пусть их… Там и хаты
из соломы да
из березовых прутьев понаделаны. Возьмут солому, помажут глиной — вот тебе и хата готова.
«Не женится он на простой девке, — соображала с грустью Наташка, — возьмет себе жену
из служительского
дому…» А может быть, и не такой, как другие.
Из посторонних в господском
доме являлись только приезжавшие по делам
из Мурмоса заводские служащие, исправник Иван Семеныч и Самойло Евтихыч
из Самосадки.
Груздев приехал перед масленицей и остановился в господском
доме. Петр Елисеич обрадовался ему, как дорогому гостю, потому что мог с ним отвести душу. Он вытащил черновые посланного проекта и торопливо принялся объяснять суть дела, приводя выдержки
из посланной рукописи. Груздев слушал его со вниманием заинтересованного человека.
— Вот я то же самое думаю и ничего придумать не могу. Конечно, в крепостное время можно было и сидя в Самосадке орудовать… А вот теперь почитай и
дома не бываю, а все в разъездах. Уж это какая же жизнь… А как подумаю, что придется уезжать
из Самосадки, так даже оторопь возьмет. Не то что жаль насиженного места, а так… какой-то страх.
Когда показались первые домики, Нюрочка превратилась вся в одно внимание. Экипаж покатился очень быстро по широкой улице прямо к церкви. За церковью открывалась большая площадь с двумя рядами деревянных лавчонок посредине. Одною стороною площадь подходила к закопченной кирпичной стене фабрики, а с другой ее окружили каменные
дома с зелеными крышами. К одному
из таких
домов экипаж и повернул, а потом с грохотом въехал на мощеный широкий двор. На звон дорожного колокольчика выскочил Илюшка Рачитель.
Петр Елисеич вернулся
из господского
дома темнее ночи. Он прошел прямо в кабинет Груздева и разбудил его.
— Конешно, родителей укорять не приходится, — тянет солдат, не обращаясь собственно ни к кому. — Бог за это накажет… А только на моих памятях это было, Татьяна Ивановна, как вы весь наш
дом горбом воротили. За то вас и в
дом к нам взяли
из бедной семьи, как лошадь двужильная бывает. Да-с… Что же, бог труды любит, даже это и по нашей солдатской части, а потрудится человек — его и поберечь надо. Скотину, и ту жалеют… Так я говорю, Макар?
Выведенный
из терпения Самоварник несколько раз бегал жаловаться в волость, но там ему старик Основа ответил поговоркой, что «не купи
дом — купи соседа».
Предварительно Петр Елисеич съездил на Самосадку, чтобы там приготовить все, а потом уже начались серьезные сборы. Домнушка как-то выпросилась у своего солдата и прибежала в господский
дом помогать «собираться». Она горько оплакивала уезжавших на Самосадку, точно провожала их на смерть.
Из прежней прислуги у Мухина оставалась одна Катря, попрежнему «на горничном положении». Тишка поступал «в молодцы» к Груздеву. Таисья, конечно, была тоже на месте действия и управлялась вместе с Домнушкой.
Обоз с имуществом был послан вперед, а за ним отправлена в особом экипаже Катря вместе с Сидором Карпычем. Петр Елисеич уехал с Нюрочкой. Перед отъездом он даже не зашел на фабрику проститься с рабочими: это было выше его сил.
Из дворни господского
дома остался на своем месте только один старик сторож Антип. У Палача был свой штат дворни, и «приказчица» Анисья еще раньше похвалялась, что «
из мухинских» никого в господском
доме не оставит.
В
доме Груздева уже хозяйничали мастерица Таисья и смиренный заболотский инок Кирилл. По покойнице попеременно читали лучшие скитские головщицы: Капитолина с Анбаша и Аглаида
из Заболотья.
Из уважения к хозяину заводское начальство делало вид, что ничего не видит и не слышит, а то скитниц давно выпроводили бы. Исправник Иван Семеныч тоже махнул рукой: «Пусть их читают, ангел мой».
— Ты и молчи, — говорила Агафья. — Солдат-то наш на што? Как какой лютой змей… Мы его и напустим на батюшку-свекра, а ты только молчи. А я в куренную работу не пойду… Зачем брали сноху
из богатого
дому? Будет с меня и орды: напринималась горя.
— Я, барышня, нынче по-богатому живу, — объясняла Домнушка шепотом. — Мой-то солдат свою избу купил… Отделились
из родительского
дома. Торговать хочет мой солдат… Даже как-то совестно перед другими-то!
Из прежней прислуги в господском
доме оставался один сторож Антип, для которого время, кажется, не существовало.
Тит только качал головой. Татьяна теперь была в
доме большухой и всем заправляла. Помаленьку и Тит привык к этому и даже слушался Татьяны, когда речь шла о хозяйстве. Прежней забитой бабы точно не бывало. Со страхом ждала Татьяна момента, когда Макар узнает, что Аграфена опять поселилась в Kepжацком конце. Когда Макар вернулся
из лесу, она сама первая сказала ему это. Макар не пошевелился, а только сдвинул сердито брови.
Отъезд Голиковского
из Ключевского завода сопровождался трагикомическою сценой. В господский
дом явился Морок и, когда Голиковский усаживался уже в экипаж, приступил к нему...
Даже ночью не спится Луке Назарычу: все он слышит грохот телег и конский топот. А встанет утром и сейчас к окну: может быть, сегодня остановятся. Не все же уедут… Раза два
из господского
дома забегал к Луке Назарычу верный раб Аристашка, который тоже мучился переселением.
Господский
дом был летом подновлен и в нем жил сейчас новый управитель «
из поляков».
Вот и Кержацкий конец. Много изб стояло еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал избу Никитича и не без волнения подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский голос
из избушки. Груздев больше всего боялся, что не застанет мастерицы
дома, и теперь облегченно вздохнул. Выглянув в окошко, Таисья узнала гостя и бросилась навстречу.