История, которую нельзя рассказывать

Джессика Каспер Крамер, 2019

Румыния, 1989 год. Люди живут в постоянном страхе – Вождь-диктатор, тайная полиция Секуритате следят за каждым, а за любые действия против власти можно получить наказание. Читать запрещённые книги, смотреть запрещённые фильмы, слушать запрещённую музыку – серьёзное преступление. А самое опасное здесь – писать. Вот только для Иляны нет ничего увлекательнее, чем придумывать истории и записывать их в самодельную книгу. Сюжетов всегда хватает: можно пересказать случай в школе, разговоры взрослых или любимую сказку о хитрой принцессе. Но однажды пропадает дядя Иляны Андрей – поэт, опубликовавший антиправительственную поэму. Родители Иляны понимают: может случиться беда. И прячут её в далёкой деревне в горах, у бабушки и дедушки, которых она никогда в жизни не видела. Там, вдали от города, где каждый может оказаться шпионом и доносчиком Секуритате, она будет в безопасности. Но когда враг везде, спрятаться невозможно… Невероятный дебютный роман Джессики Каспер Крамер показывает страшный и тревожный период румынской диктатуры накануне свержения режима глазами десятилетней девочки.

Между строк

Поцелуи, объятия, вопросы — и вот я уже сижу на скамье за длинным деревянным столом, а бабушка готовит мне поесть.

— Я как знала, что кто-то придёт, — сказала она. — За обедом я случайно поставила на стол три тарелки, а потом в дом залетела пчела!

Дедушка читал письмо, а его кустистые брови ползли вверх. Он то и дело смотрел на меня, будто снова и снова удивлялся, что я здесь. Бабушка достала остатки ужина из кладовой и раздула угли в глиняной печи. Я пыталась объяснить, что не голодна, что в автобусе съела целый бутерброд, но бабушка всё равно ставила на стол тарелку за тарелкой. И только когда я стала клевать носом, она унялась.

Утром меня разбудил свет, льющийся в незакрытые окна, и необычные, чужие запахи — скошенной травы, свежего воздуха и скворчащих колбасок. Пару мгновений спросонья я не понимала, где я, а когда вспомнила своё путешествие в горы, мне показалось, что это сон.

— Это настоящие яйца, — сказала бабушка. — А это — настоящее молоко. Ты пробовала свинину? Мама готовит тебе мамалыгу с сыром?

Я снова сидела за столом. Бабушка снова ставила передо мной тарелку за тарелкой. Ломтики ветчины. Свежие помидоры, огурцы и сладкий перец. Я никогда не видела столько еды. Откусив кусочек яйца, я чуть не поперхнулась — такой у него был насыщенный вкус. Отпила молока — и меня замутило с непривычки. Я даже не притронулась к бабушкиной мамалыге — кукурузной каше с горкой овечьего сыра сверху.

— Я не голодна, — проговорила я, а бабушка посмотрела на меня так, будто я при смерти.

— Оставь её в покое, — сказал дедушка.

Я умылась водой из расписного глиняного тазика и переоделась в чистую одежду. Потом дедушка взял меня за руку, и мы втроём пошли в деревню.

Деревня была сельскохозяйственной общиной с тех самых пор, когда сюда пришли первые поселенцы сотни или тысячи лет назад — историю рассказывают разные люди, и каждый раз даты меняются. Большинство домов стояли вдоль грунтовой дороги, которая пересекала центр деревни. Других дорог, чтобы приехать сюда или уехать, не было. Впрочем, в то время грузовик имелся только у старого мясника. На этом грузовике он свозил в долину скот с горных пастбищ.

Почти всю долину занимали поля, на которых деревенские сеяли хлеб и пасли скот. А в домах по обе стороны дороги люди не только жили. В одном доме в отдельном помещении торговали разными товарами, и владелец лавки был одновременно и парикмахером. Местная таверна служила одновременно гостиницей, хоть там и сдавались постояльцам всего две комнаты, которые очень редко кто-нибудь снимал.

Горы здесь густо поросли лесом — сосны, ясени и ели взобрались так высоко, что некоторые даже касались верхушками облаков. Я стояла по пояс в траве у подножия холма и, запрокинув голову и щурясь от яркого света, пыталась охватить взглядом эти просторы. В центре деревни, у колодца, я разглядывала необычные дома, обходя стороной разгуливающих по дороге животных. Почти все дома были одноэтажные, но позже я узнала, что в некоторых есть подвалы, чтобы держать продукты в холоде, и чердаки, чтобы коптить мясо. Крыши были выстланы красной черепицей или покрыты соломой с ярко-зелёными пятнами проросшего на ней мха. Стены — выкрашены в необычные цвета: розовый, голубой и салатовый, белый в охряную полоску. Одни дома, высокие и худые, лепились друг к дружке. Другие, низкие и толстые, стояли вольготно и смотрели на улицу множеством маленьких окошек. У некоторых осыпа́лся фундамент, сквозь облупившуюся штукатурку проглядывали куски деревянной обрешётки. Но большинство домов были в хорошем состоянии; обнесённые заборчиками маленькие палисадники и цветочная роспись на стенах около дверей радовали глаз. И везде, на всех до единого домах я заметила резные фигурки волков.

Когда бабушка и дедушка вели меня по деревне, из домов выходили люди. Они выглядывали из окон. Другие отрывались от работы в поле и смотрели на нас издали. Мы остановились возле выкрашенного в персиковый цвет покосившегося домика с коричневыми ставнями и примыкающим к нему густо разросшимся садом.

Перед домом росло большое дерево, и на его нижних ветвях, рядом с открытым окном в кухню, подвешенные за ручки мытые чашки сохли на солнце и позвякивали, стукаясь друг о друга.

Бабушка подошла к порогу, приоткрыла дверь и, прежде чем войти, крикнула, что это она пришла. Я чувствовала на себе взгляды соседей: кто-то посматривал на меня, развешивая на верёвках белье, кто-то выглядывал с крыльца. Дедушка остался на улице — его остановил какой-то мужчина на телеге, запряжённой лошадью. Я слышала, как дедушка сказал, что я его внучка и приехала на летние каникулы, — это была правда, но не совсем.

Мы с бабушкой вошли в персиковый дом. Он был вдвое больше нашего. И что самое поразительное — здесь было электричество. А в зале я увидела диван и телевизор.

— Кто-то пришёл? — послышался из глубины дома голос, и с чёрного хода вошла миниатюрная женщина с грязными по локоть руками. Волосы у неё были заплетены в длинную косу, а голова обмотана фиолетовой косынкой. Увидев бабушку, она поспешила к нам по коридору, вытирая руки о фартук.

— О, Дойна! Как дела? Козы не хворают? — Тут она заметила меня. — А это кто?

— Моя внучка Иляна. Она только приехала из города. Можно позвонить от тебя её маме?

— Внучка! С каких пор она у тебя появилась? — Женщина взяла мои руки в свои, и я заметила, какие они крепкие и жилистые. Она была очень маленькой: чтобы поцеловать меня в щёки, она только слегка нагнулась, но пальцы у неё были сильные и мозолистые. — Добро пожаловать в деревню, дорогая! Вы только поглядите на эту одёжку! И волосы! Пожалуйста, зови меня Санда и заглядывай в гости, когда устроишься. У меня дочка как раз твоего возраста. — Она повернулась к задней двери и крикнула: — Габриэлла! Габи! Тут с тобой кое-кто познакомиться хочет!

Краем глаза я увидела, как с улицы в окно зала сунулась лохматая темноволосая голова и тут же исчезла. Я вспыхнула, но ничего не сказала.

— Куда это она делась? — задумчиво проговорила Санда.

— Санда ветеринар, — сказала бабушка, и я молча вытаращила глаза.

— Ветеринар? — Мне внезапно вспомнилась одна история. — А как же Свинорылый Пе́тре?

Бабушка разинула рот, а Санда расхохоталась.

— Свинорылый Петре! Сто лет не слышала это прозвище! Да, она точно Лизина дочка! — Ветеринарша похлопала меня по руке и утёрла глаза. — Петре был моим мужем. Но он умер несколько лет назад. Вот с тех пор я и работаю ветеринаром.

Санда провела нас в кухню, где стоял холодильник, а на стене висел зелёный телефон. Мне было неловко из-за того, что я назвала её покойного мужа свинорылым, поэтому я улыбнулась в ответ, когда она улыбнулась мне.

— Приходи в любое время, Иляна. Габи не помешает новый друг.

Бабушка сняла трубку и стала набирать номер, а Санда вернулась во двор. Когда ветеринарша ушла, лицо у бабушки посерьёзнело. Сначала я подумала, она сердится на то, что я сказала, но потом она выглянула в коридор проверить, стоит ли дедушка у входной двери.

Тут взгляд у бабушки оживился — видимо, наконец соединили.

— Лиза? Лиза, здравствуй.

У меня ёкнуло сердце, но мамин голос я почти не слышала — только тихий отголосок из трубки.

— Да, у меня всё хорошо, дорогая. Как ты? О да, погода чудесная. Папа скоро пойдёт на поле, утром было много дел.

Я ничего не поняла. Просто стояла и смотрела на бабушку во все глаза.

— Вообще я позвонила, чтобы рассказать о Старой Константе. Нездоровится ей. Врач приезжал в деревню, прописал ей постельный режим. Вряд ли она уже поправится. Помнишь, как ты ушла с ней гулять по лесу? — Пауза. — Как это «нет»? Никак забыла? Ты нас с папой до смерти перепугала! Мы проснулись, а тебя нет — ушла за ней в лес в одной ночной сорочке! Но уж как тебе влетело, когда вернулась, ты наверняка помнишь? Целых две недели навоз из хлева выгребала! — Пауза, затем смех. — Да, верно. Видишь, всё ты помнишь.

Бабушка опустила на меня взгляд и ухмыльнулась. Я открыла было рот, но она прижала палец к губам.

— Слушай, славно поболтали. Я очень по тебе соскучилась. Правда, Лиза, очень сильно. Но дел у меня невпроворот, так что я пойду. Просто хотела рассказать тебе о Константе. Звони Санде в любое время. В любое. Она не против. Только номер теперь другой — новую линию провели. Бумага под рукой? Хорошо.

И не успела я сообразить, что к чему, как бабушка уже повесила трубку. И даже не дала мне поговорить с мамой. И даже моё имя не произнесла. Глаза у меня наполнились слезами, но бабушка взяла меня за руку, и мы вышли на улицу к дедушке. Соседи на улице хотели познакомиться с их внучкой, которая приехала из города, так что плакать и отвечать на вопросы было некогда.

Позже, после обеда, я нашла на столе конверт и, достав из него письмо, прочитала:

Мама, нам грозит беда, в городе для Иляны небезопасно. Я не знаю, когда всё закончится.

Прости, что ты знакомишься с ней при таких обстоятельствах. Прости, что не давала вам видеться. Прости за всё, что я наговорила, когда уезжала, и за всё, чего не сказала, хотя следовало. Может быть, когда всё кончится и мы с мужем приедем за ней, мы сядем вместе и поговорим.

Но пока, мама, береги мою девочку. Пожалуйста, не дай им найти её.

Когда прочтёшь это письмо, сразу же позвони мне, но не упоминай её в разговоре. Нашу линию прослушивают — всю квартиру. Они слышат каждое слово. Поэтому расскажи мне о чём-нибудь, что знаете только вы с папой. Так я буду знать, что она в безопасности.

Лиза

Я ещё раз перечитала письмо, потом в третий раз для верности. Мысленно я прокручивала в голове весь разговор бабушки с мамой, вспоминала историю о Старой Константе. И внезапно поняла: мама и бабушка делали то же самое, что и дядя Андрей, когда писал свои поэмы.

Иногда важно не что ты говоришь, а что оставляешь между строк.