Неточные совпадения
Домнушка знала, что Катря
в сарайной и точит там лясы с казачком Тишкой, — каждое утро так-то с жиру бесятся… И нашла с кем
время терять: Тишке никак пятнадцатый год только
в доходе. Глупая
эта Катря, а тут еще барышня пристает: куда ушла… Вон и Семка скалит зубы: тоже на Катрю заглядывается, пес, да только опасится. У Домнушки
в голове зашевелилось много своих бабьих расчетов, и она машинально совала приготовленную говядину по горшкам, вытаскивала чугун с кипятком и вообще управлялась за четверых.
Ох, давно
это было, как бежал он «из-под помещика», подпалив барскую усадьбу, долго колесил по России, побывал
в Сибири и, наконец, пристроился на Мурмосских заводах, где принимали
в былое
время всяких беглых, как даровую рабочую силу.
В прежние
времена, когда еще не было заводов,
в этих местах прятались всего два раскольничьих выселка: на р.
Время от
времени мальчик приотворял дверь
в комнату, где сидел отец с гостями, и сердито сдвигал брови. Дьячок Евгеньич был совсем пьян и, пошатываясь, размахивал рукой, как
это делают настоящие регенты. Рачитель и учитель Агап пели козлиными голосами, закрывая от удовольствия глаза.
— Точно из бани вырвался, — рассказывал Петр Елисеич, не слушая хозяина. — Так и напирает… Еще
этот Мосей навязался. Главное, что обидно: не верят ни одному моему слову, точно я их продал кому. Не верят и
в то же
время выпытывают. Одна мука.
Не успели они кончить чай, как
в ворота уже послышался осторожный стук:
это был сам смиренный Кирилл… Он даже не вошел
в дом, чтобы не терять напрасно
времени. Основа дал ему охотничьи сани на высоких копылах,
в которых сам ездил по лесу за оленями. Рыжая лошадь дымилась от пота, но
это ничего не значило: оставалось сделать всего верст семьдесят. Таисья сама помогала Аграфене «оболокаться»
в дорогу, и ее руки тряслись от волнения. Девушка покорно делала все, что ей приказывали, — она опять вся застыла.
Ичиги — созвездие Большой Медведицы; Кичиги — три звезды, которые видны бывают
в этой стороне только зимой. С вечера Кичиги поднимаются на юго-востоке, а к утру «западают» на юго-западе. По ним определяют
время длинной северной ночи.
В это же
время контора отказала всем
в выдаче дарового хлеба из заводских магазинов, как
это делалось раньше, когда шел хлебный провиант на каждую крепостную душу.
Благодаря переговорам Аннушки и ее старым любовным счетам с машинистом Тараско попал
в механический корпус на легкую ребячью работу. Мавра опять вздохнула свободнее: призрак голодной смерти на
время отступил от ее избушки. Все-таки
в выписку Тараска рубль серебра принесет, а
это, говорят, целый пуд муки.
Время шло, а пока еще
в этом направлении ничего не было известно.
За
этим делом Петр Елисеич совсем забыл окружающих и даже о том, что
в последнее
время отравляло ему жизнь.
Как казалось Петру Елисеичу, именно со
времени этого визита Нюрочка изменилась
в отношениях к нему и
время от
времени так пытливо смотрит на него, точно не решается спросить что-то.
— Вот я то же самое думаю и ничего придумать не могу. Конечно,
в крепостное
время можно было и сидя
в Самосадке орудовать… А вот теперь почитай и дома не бываю, а все
в разъездах. Уж
это какая же жизнь… А как подумаю, что придется уезжать из Самосадки, так даже оторопь возьмет. Не то что жаль насиженного места, а так… какой-то страх.
Ненависть Морока объяснялась тем обстоятельством, что он подозревал Самоварника
в шашнях с Феклистой, работавшей на фабрике.
Это была совсем некрасивая и такая худенькая девушка, у которой душа едва держалась
в теле, но она как-то пришлась по сердцу Мороку, и он следил за ней издали. С
этою Феклистой он не сказал никогда ни одного слова и даже старался не встречаться с ней, но за нее он чуть не задушил солдатку Аннушку только потому, что не терял надежды задушить ее
в свое
время.
Аграфена видела, что матушка Енафа гневается, и всю дорогу молчала. Один смиренный Кирилл чувствовал себя прекрасно и только посмеивался себе
в бороду: все
эти бабы одинаковы, что мирские, что скитские, и всем им одна цена, и слабость у них одна женская. Вот Аглаида и глядеть на него не хочет, а что он ей сделал? Как родила
в скитах, он же увозил ребенка
в Мурмос и отдавал на воспитанье! Хорошо еще, что ребенок-то догадался во-время умереть, и теперь Аглаида чистотою своей перед ним же похваляется.
Эти разговоры глубоко запали
в душу Артема, и он осторожно расспрашивал Мосея про разные скиты. Так незаметно
в разговорах и
время прошло. Шестьдесят верст прошли без малого
в сутки: утром рано вышли с Самосадки, шли целый день, а на другое утро были уже под Горюном. По реке нужно было проплыть верст двести.
— Ты зачем
это пожаловал? — спрашивал Палач, уже пьяный, несмотря на раннее
время: он сильно пьянствовал
в последнее
время.
Красивое
это озеро Октыл
в ясную погоду. Вода прозрачная, с зеленоватым оттенком. Видно, как по дну рыба ходит. С запада озеро обступили синею стеной высокие горы, а на восток шел низкий степной берег, затянутый камышами. Над лодкой-шитиком все
время с криком носились белые чайки-красноножки. Нюрочка была
в восторге, и Парасковья Ивановна все
время держала ее за руку, точно боялась, что она от радости выскочит
в воду. На озере их обогнало несколько лодок-душегубок с богомольцами.
Старик Тит не вмешивался
в эти бабьи дела, потому что до поры до
времени не считал себя хозяином.
— Ваши-то мочегане пошли свою землю
в орде искать, — говорил Мосей убежденным тоном, — потому как народ пригонный, с расейской стороны… А наше дело особенное: наши деды на Самосадке еще до Устюжанинова жили. Нас неправильно к заводам приписали
в казенное
время… И бумага у нас есть, штобы обернуть на старое. Который год теперь собираемся выправлять
эту самую бумагу, да только согласиться не можем промежду себя. Тоже у нас
этих разговоров весьма достаточно, а розним…
Это была еще первая тяжелая разлука
в жизни Нюрочки. До
этого времени для нее люди приблизительно были одинаковы, а все привязанности сосредоточивались дома. Чтобы отдалить прощание с Парасковьей Ивановной, Нюрочка упросила отца отложить переезд хоть на один день.
К весне солдат купил место у самого базара и начал строиться, а
в лавчонку посадил Домнушку, которая
в первое
время не знала, куда ей девать глаза. И совестно ей было, и мужа она боялась.
Эта выставка у всех на виду для нее была настоящею казнью, особенно по праздникам, когда на базар набирался народ со всех трех концов, и чуткое ухо Домнушки ловило смешки и шутки над ее старыми грехами. Особенно доставалось ей от отчаянной заводской поденщицы Марьки.
Парасковья Ивановна
в последнее
время стала заметно коситься на Таисью, а при Нюрочке не стеснялась рассказать про нее что-нибудь обидное.
Это очень огорчало Нюрочку, потому что она всех любила — и Парасковью Ивановну, и Таисью, и Авгарь. Она чувствовала, что Парасковья Ивановна не досказывает, хотя не раз уже издалека подводила речь к чему-то, что ее, видимо, очень огорчало и мучило.
Потом он что-то такое спросил ее, вероятно невпопад, потому что она посмотрела на него удивленными глазами. Что она ответила, он не понимал, а только видел, как она вышла из комнаты грациозною походкой, как те редкие сновидения, какие заставляют молодеть. Голиковский сидел несколько
времени один и старался припомнить, зачем он приехал сюда и как вообще очутился
в этой комнате. Из раздумья вывел его Петр Елисеич, за которым уже успели послать на фабрику.
А Голиковский совсем не походил на влюбленного человека: он почти все
время молчал и смотрел куда-то
в сторону, но для Нюрочки
это молчание было красноречивее всяких слов.
Молодое лицо, едва тронутое первым пухом волос, дышало завидным здоровьем, а недавняя мертвенная бледность сменилась горячим молодым румянцем. Петр Елисеич невольно залюбовался
этим русским молодцом и даже вздохнул, припомнив беспутную жизнь Васи.
В последнее
время он очень кутил и вообще держал себя настоящим саврасом.
— Все
это сентиментальности, Петр Елисеич! — смеялся Голиковский. —
В доброе старое
время так и делали: то шкуру с человека спустят, то по головке погладят. А нужно смотреть на дело трезво, и прежде всего принцип.
Эти разговоры о поездке Нюрочки отзывались
в душе Васи режущею болью, и на
время эта чудная девушка точно умирала для него.
В этих разговорах
время шло незаметно. Палач сильно ослабел и едва волочил ноги. Его душил страшный кашель, какой бывает только у пропойц. Когда они уже подходили к Ключевскому заводу, Палач спросил...