Неточные совпадения
Варнаки с Фотьянки и балчуговцы из Нагорной чувствовали себя настоящими хозяевами приискового дела,
на котором родились и выросли; рядом с ними строгали и швали из Низов
являлись жалкими отбросами, потому что лопаты и кайла в руки не умели взять по-настоящему, да и земляная тяжелая
работа была им не под силу.
Эта неожиданная повестка и встревожила и напугала Зыкова, а главное, не вовремя она
явилась:
работа горит, а он должен терять дорогое время
на допросах.
Это была, во всяком случае, оригинальная компания: отставной казенный палач, шваль Мыльников и Окся. Как ухищрялся добывать Мыльников пропитание
на всех троих, трудно сказать; но пропитание, хотя и довольно скудное, все-таки добывалось. В котелке Окся варила картошку, а потом
являлся ржаной хлеб. Палач Никитушка, когда был трезвый, почти не разговаривал ни с кем — уставит свои оловянные глаза и молчит. Поест, выкурит трубку и опять за
работу. Мыльников часто приставал к нему с разными пустыми разговорами.
Занятый постройкой, он совсем забросил жилку, куда
являлся только к вечеру, когда
на фабрике «отдавали свисток с
работы». Он приезжал к дудке, наклонялся и кричал...
И когда она
являлась на работах, приходя к Раскольникову, или встречалась с партией арестантов, идущих на работы, — все снимали шапки, все кланялись: «Матушка, Софья Семеновна, мать ты наша, нежная, болезная!» — говорили эти грубые клейменые каторжные этому маленькому и худенькому созданию.
Это были удостоверения, что мы — больны, что мы не можем
явиться на работу. Я крал свою работу у Единого Государства, я — вор, я — под Машиной Благодетеля. Но это мне — далеко, равнодушно, как в книге… Я взял листок, не колеблясь ни секунды; я — мои глаза, губы, руки — я знал: так нужно.
Рабочие Шишлина, семь человек, относились к нему просто, не чувствуя в нем хозяина, а за глаза называли его теленком.
Являясь на работу и видя, что они ленятся, он брал соколок, лопату и артистически принимался за дело сам, ласково покрикивая:
Неточные совпадения
— «Почему
на другой день не
явился с Митреем
на работу?» — «Потому, этта, я загулял».
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с
работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят
на людей, которых учат ходить по земле плечо в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом
на пестром коне офицер, за ним, перерезав дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки,
явились солдаты в железных шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил
на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Там рядом с обыкновенным, природным днем
является какой-то другой, искусственный, называемый
на берегу ночью, а тут полный забот,
работ, возни.
Не прошло недели деревенского житья, как Надежда Васильевна почувствовала уже, что времени у нее не хватает для самой неотступной
работы, не говоря уже о том, что было бы желательно сделать. Приходилось, как говорится, разрываться
на части, чтобы везде поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными
на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно
являлись к Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «происходить грамоту».
Башкир несколько дней поили и кормили в господской кухне. Привалов и Бахарев надрывались над
работой, разыскивая в заводском архиве материалы по этому делу. Несколько отрывочных бумаг
явилось плодом этих благородных усилий — и только. Впрочем,
на одной из этих бумаг можно было прочитать фамилию межевого чиновника, который производил последнее размежевание. Оказалось, что этот межевой чиновник был Виктор Николаич Заплатин.