Неточные совпадения
Русая бородка
и большие усы носили следы самого бесцеремонного обхождения: Осип Иваныч, когда начинал сердиться, немилосердно ерошил свою бороду
и грыз усы,
а так как сердиться ему решительно ничего не стоило,
то бороде
и усам доставалось порядком.
Заводские мастеровые отличаются от каменских своими запеченными в огненной работе лицами, изможденным видом
и тем особенным, неуловимым шиком, с каким умеет держать себя только настоящая заводская косточка.
И чекмень на нем не так сидит,
и шляпа сдвинута на ухо,
и ходит черт-чертом. Впрочем, на сплав идут с заводов только самые оголтелые мастеровые, которым больше деваться некуда,
а главное — нечем платить подати.
В конторе было страшно накурено,
и сгущался
тот специфический миазм, какой приносит с собой в комнату наш младший брат в лаптях.
А в большие запыленные окна гляделось весеннее солнышко, полосы голубого неба, край зеленого леса. Я поскорее вышел на крыльцо, чтобы дохнуть свежим воздухом.
— Это еще што!
И рупь деньги!
А ты вот посуди, какое дело: теперь мы бежим с караваном,
а барка возьми да
и убейся… Который потонул —
того похоронят на бережку,
а каково
тем, кто жив-то останется? Расчету никакого, котомки потонули,
а ты
и ступай месить свою тысячу верст с пустым брюхом… Вот где нашему брату беда-бедовенная!
— Может,
и так, кто их знает,
а я к
тому вымолвил, што супротив наших деревенских очень уж безобразничают. Конечно, им на сплав рукой подать,
и время они никакого не знают…
Я долго бродил по пристани, толкаясь между крестьянскими артелями
и другим бурлацким людом. Шум
и гам живого человеческого моря утомили слух,
а эти испитые лица
и однообразные лохмотья мозолили глаза. Картины
и типы повторялись на одну
тему; кипевшая сумятица начинала казаться самым обыкновенным делом. Сила привычки вступала в свои права, подавляя свежесть
и ясность первого впечатления.
Между прочим, здесь мне кинулись в глаза несколько бурлацких групп, которые отличались от всех других
тем, что среди них не слышалось шума
и говора, не вырывалась песня или веселая прибаутка,
а, напротив, какая-то мертвая тишина
и неподвижность делала их заметными среди других бурлаков.
Моя попытка разговориться с этими дикарями кончилась полной неудачей
и вызвала только неумолкаемый смех маленькой веселой публики. При помощи трех слов: «гулял», «ташшил»
и «кунчал» трудно было разговориться с незнакомыми людьми,
а пермяки
и этого не знали. Один, впрочем, как-то апатично произнес одно слово: «клэп»,
то есть хлеб.
Компания организует дело на самых рациональных основаниях, по самым последним указаниям науки
и опыта,
и все неблагоприятные условия сплава по Чусовой в настоящем его виде падут сами собой,
а главное — мы избавимся от разъедающей нас язвы,
то есть от необходимости каждый раз нанимать бурлаков из дальних местностей.
— Очень просто: мы заменим сплав на потесях сплавом на лотах, тогда рабочих потребуется в пять раз меньше,
то есть как раз настолько, насколько могут дать рабочих чусовские пристани
и отчасти заводы. Теперь какая-нибудь лишняя неделя — бурлаки бегут,
и мы каждым раз должны переживать крайние затруднения,
а тогда…
В природе ведь
то же бывает: стоит какая-нибудь этакая скала; кажется,
и веку ей не будет,
а между
тем точит ее ручеек, точит-точит — глядишь, наша скала
и рухнула.
Ведь их набирается на Чусовую тысяч двадцать пять, кладите по рублю с человека —
и то получается порядочный куш,
а тут еще нагрузка барок, опять новая статья дохода.
— Ну, так досыта наглядитесь, чего стоят эти роскошные ужины, дорогие вина
и тайные дивиденды караванной челяди. Живым мясом рвут все из-под
той же бурлацкой спины… Вы только подумайте, чего стоит снять с мели одну барку в полую воду, когда по реке идет еще лед? Люди идут на верную смерть,
а их даже не рассчитают порядком… В результате получается масса калек, увечных, больных.
А в окна моей комнаты гляделся молодой месяц матовыми белыми полосами, которые прихотливо выхватывали из ночного сумрака
то угол чемодана с медной застежкой,
то какую-то гравюру на стене с неизвестной нагой красавицей,
то остатки ужина на столе,
то взлохмаченную голову Осипа Иваныча, который
и во сне несколько раз принимался ругаться с бурлаками.
Строгановы на реке Чусовой поставили Чусовской городок;
а брат сибирского султана, Махметкул, на 20 июля 1573 года, «со многолюдством татар, остяков
и с верхчусовскими вогуличами», нечаянно напал на него, многих российских подданных
и ясачных (плативших царскую дань мехами — ясак) остяков побил, жен
и детей разбежавшихся
и побитых жителей полонил
и в
том числе забрал самого посланника государева, Третьяка Чубукова, вместе с его служилыми татарами, с которыми он был послан из Москвы «в казацкую орду».
Созидание Москвы
и патриархальная неурядица московского уклада отзывались на худом народе крайне тяжело; под гнетом этой неурядицы создался неистощимый запас голутвенных, обнищалых
и до конца оскуделых худых людишек, которые с замечательной энергией тянули к излюбленным русским человеком украйнам,
а в
том числе
и на восток, на Камень, как называли тогда Урал, где сибирская украйна представлялась еще со времен новгородских ушкуйников [Ушкуйники (от «ушкуй» — плоскодонная ладья с парусами
и веслами) — дружины новгородцев в XI–XV вв., отправлявшиеся по речным
и североморским путям с торговыми
и военными целями.
А так как вода в каждом заводском пруде составляет живую двигающую силу, капитал,
то такой выпуск из Ревдинского пруда обставлен множеством недоразумений
и препятствий, самое главное из которых заключается в
том, что судоотправители не могут никак прийти к соглашению, чтобы действовать заодно.
—
А ты посчитай-ка, сколь у нас на одной Каменке калек,
а тут мы все
и приползем в контору насчет пособиев… Да это
и денег недостанет! Которым сплавщикам увечным — это точно, пособие бывает,
а штобы нашему брату, бурлаку… Вон он, Осип-то Иваныч, стоит, сунься-ко к нему, он
те задаст такое пособие! Ишь как глазищами ворочает, вроде как осетер…
Прежде всего сплавщик должен до малейших подробностей изучить все течение Чусовой на расстоянии четырехсот — пятисот верст, где река на каждом шагу создает
и громоздит тысячи новых препятствий; затем он должен основательно усвоить в высшей степени сложные представления о движении воды в реке при всевозможных уровнях, об образовании суводей, [Суводь — круговая струя над омутом, водоворот.] струй
и водоворотов,
а главное — досконально изучить законы движения барки по реке
и те исключительные условия сочетания скоростей движения воды
и барки, какие встречаются только на Чусовой.
В гавани работа кипела. Половина барок была совсем готова,
а другая половина нагружалась. При нагрузке барок непременно присутствуют сплавщик
и водолив; первый следит за
тем, чтобы барка грузилась по всем правилам искусства,
а второй принимает на свою ответственность металлы.
В действительности лесной вопрос для Урала является в настоящую минуту самым больным местом: леса везде истреблены самым хищническим образом,
а между
тем запрос на них, с развитием горнозаводского дела
и промышленности, все возрастает.
— Кабы кого порешило, так лежал бы на бережку тут же,
а то, значит, все целы остались. Барка-то с пшеницей была, она как ударилась в боец — не ко дну сейчас,
а по-маненьку
и отползла от бойца-то. Это не
то, что вот барка с чугуном:
та бы под бойцом сейчас же захлебнулась бы,
а эта хошь на одном боку да плывет.
— Под Кыном надо будет хватку сделать. Эх, задарма сколько время потеряли даве, цельное утро,
а теперь,
того гляди, паводок от дождя захватит в камнях! Беда, барин!.. Кабы вы даве с Егором-то Фомичом покороче ели, выбежали бы из гор, пожалуй,
и под Молоковом успели бы пробежать загодя… То-то, поди, наш Осип Иваныч теперь горячку порет, — с улыбкой прибавил Савоська, делая рукой кормовым знак «поддоржать корму». — Поди, рвет
и мечет, сердяга.
Земля недавно родилась — недавно, конечно, только сравнительно,
то есть накиньте несколько миллионов лет, — первобытный океан омывает ее, как повивальная бабка моет только что появившегося на свет ребенка,
а затем этот же океан в течение неисчислимых периодов времени совершает свою стихийную работу, разрушая в одном месте
и созидая в другом.
— Ха-ха… Видно, кто на море не бывал,
тот досыта богу не маливался. Ну, настоящая страсть еще впереди: это все были только цветочки,
а уж там ягодки пойдут. Порша! скомандуй насчет чаю
и всякое прочее.
— Это вроде как у нас тоже, — вставил свое слово будущий дьякон. — У нас хоть
и нет машин,
а тоже гонят изо всех мест. Меня из духовного училища выгнали за
то, что табаку покурил… Прежде лучше было: налупят бок,
а не выгонят.
Трудно описать
то ощущение, какое переживаешь каждый раз в боевых местах: это не страх,
а какое-то животное чувство придавленности. Думаешь только о собственном спасении
и забываешь о других. Разбитая барка промелькнула мимо нас, как тень. Я едва рассмотрел бледное, как полотно, женское лицо
и снимавшего лапти бурлака.
— Для милого дружка семь верст не околица, Савостьян Максимыч.
А с двоеданами я этой водки перепил
и не знаю сколько: сначала из отдельных рюмок пьют,
а потом —
того, как подопьют — из одной закатывают, как
и мы грешные. Куда нас деть-то: грешны, да божьи.
— Уйдут варнаки, все до последнего человека уйдут! — ругался в каюте Осип Иваныч. — Беда!.. Барка убилась. Шесть человек утонуло… Караван застрял в горах! Отлично… Очень хорошо!..
А тут еще бунтари… Эх, нет здесь Пал Петровича с казачками! Мы бы эту мужландию так отпарировали — все позабыли бы:
и Егория,
и Еремея,
и как самого-то зовут. Знают варнаки, когда кочевряжиться… Ну, да не на
того напали. Шалишь!.. Я всех в три дуги согну… Я… у меня, брат… Вы с чем: с коньяком или ромом?..
— Так без погребения
и покинули. Поп-то к отвалу только приехал… Ну, добрые люди похоронят.
А вот Степушки жаль… Помнишь, парень, который в огневице лежал. Не успел оклематься [Оклематься — поправиться. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] к отвалу… Плачет, когда провожал. Что будешь делать: кому уж какой предел на роду написан,
тот и будет. От пределу не уйдешь!.. Вон шестерых, сказывают, вытащили утопленников… Ох-хо-хо! Царствие им небесное! Не затем, поди, шли, чтобы головушку загубить…
Составлен был совет из Савоськи, Порши
и Лупана. Пошумели, побранились
и порешили, что не в пример лучше отодрать воров лычагами,
а то еще в Перми по судам с ними таскайся да хлопочи. Исполнение этого решения было предоставлено косным, которые устроили порку тут же на палубе. Всем троим было дано по десяти лычаг.
Теперь все было понятно: если ревдинский караван пробежал, так нам уж не статья была сидеть у моря
и ждать погоды. Все думали одно
и то же: ревдинские уплыли —
и мы уплывем,
а как уплывем — это другой вопрос.
Наша барка
и барка Лупана стали готовиться к отвалу. Бурлаки опять потащились с своими котомками под палубы; у поносных встали
те же подгубщики. Убежавших «пиканников» заменили кыновскими мастеровыми, но людей было мало вообще,
а для такой высокой воды в особенности. Но велик русский «авось» на воде, может быть, даже больше, чем на суше.
Немного ниже убитой барки нам пришлось «отуриться» под бойцом,
то есть идти дальше кормой вперед, что иногда делается в опасных местах. Барка была на волосок от гибели,
и только присутствие духа
и находчивость Савоськи спасли ее. Лупан тоже «отурился»,
а Пашка потерял кормовое поносное.
Расстаться с котомкой для бурлака настолько тяжело, что он часто жертвует из-за нее жизнью: барка ударилась о боец
и начинает тонуть,
а десятки бурлаков, вместо
того чтобы спасаться вплавь, лезут под палубы за своими котомками, где часто их
и заливает водой.
— Ведь черт его знал, что он тут сидит! — рассуждали бурлаки, срывая злобу на чужом сплавщике. — Кабы знать, так не
то бы
и было… Мы вон как хватски пробежали под Молоковом,
а тут за лягушку запнулись.
Сидим, разговляемся, все как следовает по порядку,
а тетка наливает мне стакан водки
и подносит: «Поздравь, говорит, дядю с праздником…»
А я в
те поры насчет этой водки ни-ни, ни единой капли в рот не брал.
Только сидим мы этак, разговляемся,
а дядя-то Селифон
и говорит тетке: «Мать, где у нас Федор?»
А тетка этак ему сердито ответила: «Где ему, Федьке, быть, на сарае дрыхнет…» Дяде теткины-то слова
и не поглянись, взбурил он на нее, как матерый волчище,
а сам опять свое: «Надо позвать Федьку разговляться,
а то нехорошо: сегодня всем праздник».
Старики-то которые да старухи
и осудят меня за мои песни: «Вино в Савоське поет!»,
а того не подумают, что не вино во мне,
а мое горе-горькое поет…