Неточные совпадения
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и до того несносным, что, несмотря на
свои золотые руки, она не находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение
своей старой служанки в решительные
минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу
своей хаты и оставит там, не снимая, от зари до зари.
Дьякон лучше всех знал эту историю, но рассказывал ее лишь в
минуты крайнего
своего волнения, в часы расстройства, раскаянии и беспокойств, и потому когда говорил о ней, то говорил нередко со слезами на глазах, с судорогами в голосе и даже нередко с рыданиями.
— Будешь читать, верно? — спросила его в эту
минуту из-за стены
своим тихим заботливым голоском Наталья Николаевна.
Здесь в дневнике отца Савелия почти целая страница была залита чернилами и внизу этого чернильного пятна начертаны следующие строки: «Ни пятна сего не выведу, ни некоей нескладицы и тождесловия, которые в последних строках замечаю, не исправлю: пусть все так и остается, ибо все, чем сия
минута для меня обильна, мило мне в настоящем
своем виде и таковым должно сохраниться.
В эти
минуты светозарный Феб быстро выкатил на
своей огненной колеснице еще выше на небо; совсем разредевший туман словно весь пропитало янтарным тоном. Картина обагрилась багрецом и лазурью, и в этом ярком, могучем освещении, весь облитый лучами солнца, в волнах реки показался нагой богатырь с буйною гривой черных волос на большой голове. Он плыл против течения воды, сидя на достойном его могучем красном коне, который мощно рассекал широкою грудью волну и сердито храпел темно-огненными ноздрями.
Первый сбросил с себя
свою простыню белый лекарь, через
минуту он снял и второй
свой покров,
свою розовую серпянковую сорочку, и вслед за тем, шибко разбежавшись, бросился кувырком в реку и поплыл к большому широкому камню, который возвышался на один фут над водой на самой средине реки. Этот камень действительно был центром их сборища.
И с этим Препотенский поднялся с
своего места и торопливо вышел. Гостю и в голову не приходило, какие смелые мысли родились и зрели в эту
минуту в отчаянной голове Варнавы; а благосклонный читатель узнает об этом из следующей главы.
— А что вы думаете, оно, пожалуй, и вправду ужасно! — отвечал Туберозов. — Имя человеческое не пустой совсем звук: певец «Одиссеи» недаром сказал, что «в
минуту рождения каждый имя
свое себе в сладостный дар получает». Но до свидания пока. Вечером встретимся?
— А вы, батюшка учитель, сядьте-ка, да потолкуемте! Вы, я вижу, человек очень хороший и покладливый, — начал, оставшись с ним наедине, Термосесов и в пять
минут заставил Варнаву рассказать себе все его горестное положение и дома и на полях, причем не были позабыты ни мать, ни кости, ни Ахилла, ни Туберозов, при имени которого Термосесов усугубил все
свое внимание; потом рассказана была и недавнишняя утренняя военная история дьякона с комиссаром Данилкой.
Зазвенели бубенцы, и шестерик свежих почтовых лошадей подкатил к крыльцу тугановскую коляску, а на пороге вытянулся рослый гайдук с английскою дорожною кисой через плечо. Наступили последние
минуты, которыми мог еще воспользоваться Препотенский, чтобы себя выручить, и он вырвался из рук удерживавших его Термосесова и Ахиллы и, прыгая на
своей «любимой мозоли», наскочил на предводителя и спросил.
Препотенский был тоже того мнения, но как ни Ахилла, ни Препотенский не обладали достаточною твердостью характера, чтобы настоять на
своем, то настоял на
своем Термосесов и забрал их в дом Бизюкиной. По мысли вожака, «питра» должна была состояться в садовой беседке, куда немедленно же и явилась наскоро закуска и множество бутылок пива и меду, из которых Термосесов в ту же
минуту стал готовить лампопό.
— Ну так ты, я вижу, петербургский мерзавец, — молвил дьякон, нагибаясь за
своею шляпою, но в это же самое время неожиданно получил оглушительный удар по затылку и очутился носом на садовой дорожке, на которой в ту же
минуту явилась и его шляпа, а немного подальше сидел на коленях Препотенский. Дьякон даже не сразу понял, как все это случилось, но, увидав в дверях Термосесова, погрозившего ему садовою лопатой, понял, отчего удар был широк и тяжек, и протянул...
Термосесов, не задумываясь ни на одну
минуту, сорвался с места и, несмотря на все удерживанья и зовы, бросился с предупредительностью в контору, крича, что он, наконец, и сам уже не властен отказать себе в удовольствии представить дамам легкие штрихи
своих глубоких от них восторгов.
В размышлениях
своих этот фрукт нашего рассадника был особенно интересен с той стороны, что он ни на
минуту не возвращался к прошлому и совершившемуся и не останавливался ни на одном из новых лиц, которых он так круто и смело обошел самыми бесцеремонными приемами.
Не менее странно относился он и к людям: он не думал, что предстоящая ему в данную
минуту личность жила прежде до встречи с ним и хочет жить и после, и что потому у нее есть
свои исторические оглядки и
свои засматриванья вперед.
Нет, по его, каждый человек выскакивал пред ним, как дождевой пузырь или гриб, именно только на ту
минуту, когда Термосесов его видел, и он с ним тотчас же распоряжался и эксплуатировал его самым дерзким и бесцеремонным образом, и потом, как только тот отслуживал ему
свою службу, он немедленно же просто позабывал его.
И Данилка объяснил, что ему чуть не смертью грозят за то, что он против протопопа просьбу подал, и в доказательство указал на
свое мокрое и растерзанное рубище, доложив, что его сию
минуту народ с моста в реку сбросил.
«Жизнь кончилась, и начинается житие», — сказал Туберозов в последнюю
минуту пред отъездом
своим к ответу. Непосредственно затем уносившая его борзая тройка взвилась на гору и исчезла из виду.
И Николай Афанасьевич, скрипя
своими сапожками, заковылял в комнаты к протопопице, но, побыв здесь всего одну
минуту, взял с собой дьякона и побрел к исправнику; от исправника они прошли к судье, и карлик с обоими с ними совещался, и ни от того, ни от другого ничего не узнал радостного. Они жалели Туберозова, говорили, что хотя протопоп и нехорошо сделал, сказав такую возбуждающую проповедь, но что с ним все-таки поступлено уже через меру строго.
На серьезном лице протопопа выразилось удовольствие: он, очевидно, был рад встрече со «старою сказкой» в такую тяжелую
минуту своей жизни и, отворотясь в сторону, к черным полям, покрытым замерзшею и свернувшеюся озимою зеленью, уронил из глаз тяжелую слезу — слезу одинокую и быструю как капля ртути, которая, как сиротка в лесу, спряталась в его седой бороде.
Карлик мысленно положил отречься от всякой надежды чего-нибудь достичь и стал собираться назад в
свой город. Савелий ему ничего не возражал, а напротив, даже советовал уехать и ничего не наказывал, что там сказать или ответить. До последней
минуты, даже провожая карлика из города за заставу, он все-таки не поступился ни на йоту и, поворотив с знакомой дороги назад в город, побрел пилить дрова на монастырский двор.
Чувствуя, что смерть принимает его в
свои объятия, протопоп сетовал об одном, что срок запрещения его еще не
минул. Ахилла понимал это и разумел, в чем здесь главная скорбь.
Эта воздушная переправа совершена была Ахиллой благополучно, но самый шест, на котором он сделал
свой гигантский скачок, не выдержал тяжести его массивного тела и переломился в ту самую
минуту, когда ноги дьякона только что стали на перевале.
Минута была самая решительная: она ждала
своего героя, и он явился. Шубы, которыми был закрыт всеми позабытый Ахилла, зашевелясь, слетели на пол, а сам он, босой, в узком и куцем солдатском белье, потрошил того, кто так недавно казался чертом и за кого поднялась вся эта история, принявшая вид настоящего открытого бунта.
— Огустел весь, — тяжело ответил дьякон и через
минуту совсем неожиданно заговорил в повествовательном тоне: — Я после
своей собачонки Какваски… — когда ее мальпост колесом переехал… хотел было себе еще одного песика купить… Вижу в Петербурге на Невском собачйя… и говорю: «Достань, говорю, мне… хорошенькую собачку…» А он говорит: «Нынче, говорит, собак нет, а теперь, говорит, пошли все понтерб и сетерб»… — «А что, мол, это за звери?..» — «А это те же самые, говорит, собаки, только им другое название».