Неточные совпадения
Наблюдайте
свою ложь и вглядывайтесь в нее каждый час, каждую
минуту.
Впрочем, некоторая болезненность его лица в настоящую
минуту могла быть понятна: все знали или слышали о чрезвычайно тревожной и «кутящей» жизни, которой он именно в последнее время у нас предавался, равно как всем известно было и то необычайное раздражение, до которого он достиг в ссорах со
своим отцом из-за спорных денег.
Поступок этот, да и весь предыдущий, неожиданный от Ивана Федоровича, разговор со старцем как-то всех поразили
своею загадочностью и даже какою-то торжественностью, так что все на
минуту было примолкли, а в лице Алеши выразился почти испуг.
— Дмитрий Федорович! — завопил вдруг каким-то не
своим голосом Федор Павлович, — если бы только вы не мой сын, то я в ту же
минуту вызвал бы вас на дуэль… на пистолетах, на расстоянии трех шагов… через платок! через платок! — кончил он, топая обеими ногами.
Есть у старых лгунов, всю жизнь
свою проактерствовавших,
минуты, когда они до того зарисуются, что уже воистину дрожат и плачут от волнения, несмотря на то, что даже в это самое мгновение (или секунду только спустя) могли бы сами шепнуть себе: «Ведь ты лжешь, старый бесстыдник, ведь ты актер и теперь, несмотря на весь твой „святой“ гнев и „святую“
минуту гнева».
Это были почти болезненные случаи: развратнейший и в сладострастии
своем часто жестокий, как злое насекомое, Федор Павлович вдруг ощущал в себе иной раз, пьяными
минутами, духовный страх и нравственное сотрясение, почти, так сказать, даже физически отзывавшееся в душе его.
Красива была она тем в ту
минуту, что она благородная, а я подлец, что она в величии
своего великодушия и жертвы
своей за отца, а я клоп.
— Я ведь не знаю, не знаю… Может быть, не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет
своим лицом в ту самую
минуту. Ненавижу я его кадык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку. Личное омерзение чувствую. Вот этого боюсь. Вот и не удержусь…
Говорил он о многом, казалось, хотел бы все сказать, все высказать еще раз, пред смертною
минутой, изо всего недосказанного в жизни, и не поучения лишь одного ради, а как бы жаждая поделиться радостью и восторгом
своим со всеми и вся, излиться еще раз в жизни сердцем
своим…
Но Алеше уже и нечего было сообщать братии, ибо все уже всё знали: Ракитин, послав за ним монаха, поручил тому, кроме того, «почтительнейше донести и его высокопреподобию отцу Паисию, что имеет до него он, Ракитин, некое дело, но такой важности, что и
минуты не смеет отложить для сообщения ему, за дерзость же
свою земно просит простить его».
— На минутку! Останьтесь еще на одну
минуту. Я хочу услышать мнение вот этого человека, которому я всем существом
своим доверяю. Катерина Осиповна, не уходите и вы, — прибавила она, обращаясь к госпоже Хохлаковой. Она усадила Алешу подле себя, а Хохлакова села напротив, рядом с Иваном Федоровичем.
— Да будто они там у себя так уж лучше наших? Я иного нашего щеголечка на трех молодых самых англичан не променяю, — нежно проговорила Марья Кондратьевна, должно быть, сопровождая в эту
минуту слова
свои самыми томными глазками.
Пятнадцать веков уже
минуло тому, как он дал обетование прийти во царствии
своем, пятнадцать веков, как пророк его написал: «Се гряду скоро».
О, он не в великолепных кардинальских одеждах
своих, в каких красовался вчера пред народом, когда сжигали врагов римской веры, — нет, в эту
минуту он лишь в старой, грубой монашеской
своей рясе.
Тосковать ему случалось часто и прежде, и не диво бы, что пришла она в такую
минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на новый, совершенно неведомый путь, и опять совсем одиноким, как прежде, много надеясь, но не зная на что, многого, слишком многого ожидая от жизни, но ничего не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях
своих.
Смердяков все выспрашивал, задавал какие-то косвенные, очевидно надуманные вопросы, но для чего — не объяснял того, и обыкновенно в самую горячую
минуту своих же расспросов вдруг умолкал или переходил совсем на иное.
За полгода до кончины
своей, когда уже
минуло ему семнадцать лет, повадился он ходить к одному уединенному в нашем городе человеку, как бы политическому ссыльному, высланному из Москвы в наш город за вольнодумство.
Когда уже достаточно ободняло, то из города начали прибывать некоторые даже такие, кои захватили с собою больных
своих, особенно детей, — точно ждали для сего нарочно сей
минуты, видимо уповая на немедленную силу исцеления, какая, по вере их, не могла замедлить обнаружиться.
Алеша быстро отвел
свои глаза и опустил их в землю, и уже по одному виду юноши отец Паисий догадался, какая в
минуту сию происходит в нем сильная перемена.
К чему сокрыло оно
свой перст «в самую нужную
минуту» (думал Алеша) и как бы само захотело подчинить себя слепым, немым, безжалостным законам естественным?
Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же
минуту своего восторга.
И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь
свою потом этой
минуты.
А Дмитрий Федорович, которому Грушенька, улетая в новую жизнь, «велела» передать
свой последний привет и заказала помнить навеки часок ее любви, был в эту
минуту, ничего не ведая о происшедшем с нею, тоже в страшном смятении и хлопотах.
Но почему-то в нем, и даже уже давно, основалось убеждение, что этот старый развратитель, дышащий теперь на ладан, может быть, вовсе не будет в настоящую
минуту противиться, если Грушенька устроит как-нибудь
свою жизнь честно и выйдет за «благонадежного человека» замуж.
Он будил его с каким-то остервенением, рвал его, толкал, даже бил, но, провозившись
минут пять и опять ничего не добившись, в бессильном отчаянии воротился на
свою лавку и сел.
Замечательно еще то, что эти самые люди с высокими сердцами, стоя в какой-нибудь каморке, подслушивая и шпионя, хоть и понимают ясно «высокими сердцами
своими» весь срам, в который они сами добровольно залезли, но, однако, в ту
минуту по крайней мере, пока стоят в этой каморке, никогда не чувствуют угрызений совести.
«Я ведь не знаю, не знаю, — сказал он тогда, — может, не убью, а может, убью. Боюсь, что ненавистен он вдруг мне станет
своим лицом в ту самую
минуту. Ненавижу я его кадык, его нос, его глаза, его бесстыжую насмешку. Личное омерзение чувствую. Вот этого боюсь, вот и не удержусь…»
Феня в ту же
минуту сказала ему, уже ни крошечки не боясь за
свое любопытство...
— Да, — ответил машинально Митя, рассеянно посмотрел на
свои руки и тотчас забыл про них и про вопрос Фени. Он опять погрузился в молчание. С тех пор как вбежал он, прошло уже
минут двадцать. Давешний испуг его прошел, но, видимо, им уже овладела вполне какая-то новая непреклонная решимость. Он вдруг встал с места и задумчиво улыбнулся.
— Семьсот, семьсот, а не пятьсот, сейчас, сию
минуту в руки! — надбавил Митя, почувствовав нечто нехорошее. — Чего ты, пан? Не веришь? Не все же три тысячи дать тебе сразу. Я дам, а ты и воротишься к ней завтра же… Да теперь и нет у меня всех трех тысяч, у меня в городе дома лежат, — лепетал Митя, труся и падая духом с каждым
своим словом, — ей-богу, лежат, спрятаны…
Она упала на
свое кресло и закрыла лицо ладонями. В эту
минуту вдруг раздался в соседней комнате слева хор собравшихся наконец мокринских девок — залихватская плясовая песня.
Попроси у него какой-нибудь мужик в те
минуты денег, он тотчас же вытащил бы всю
свою пачку и стал бы раздавать направо и налево без счету.
И как же я была близка в ту
минуту от смерти, я ведь совсем подошла к нему, вплоть, и он всю
свою шею мне вытянул!
Прибытие же Петра Ильича упредила всего только пятью
минутами, так что тот явился уже не с одними
своими догадками и заключениями, а как очевидный свидетель, еще более рассказом
своим подтвердивший общую догадку о том, кто преступник (чему, впрочем, он, в глубине души, до самой этой последней
минуты, все еще отказывался верить).
Наконец, описав
свое отчаяние и рассказав о той
минуте, когда, выйдя от Хохлаковой, он даже подумал «скорей зарезать кого-нибудь, а достать три тысячи», его вновь остановили и о том, что «зарезать хотел», записали.
Входя в комнату, Грушенька лишь как бы мельком глянула на Митю, в
свою очередь с беспокойством на нее поглядевшего, но вид ее в ту же
минуту и его успокоил.
Чрез
минуту я арестант, и теперь, в последний раз, Дмитрий Карамазов, как свободный еще человек, протягивает вам
свою руку.
Перезвон, завидя его одетым, начал было усиленно стучать хвостом по полу, нервно подергиваясь всем телом, и даже испустил было жалобный вой, но Коля, при виде такой страстной стремительности
своего пса, заключил, что это вредит дисциплине, и хоть
минуту, а выдержал его еще под лавкой и, уже отворив только дверь в сени, вдруг свистнул его.
Напротив, как ни язвительны были
минуты пред зеркалом, но он быстро забывал о них, и даже надолго, «весь отдаваясь идеям и действительной жизни», как определял он сам
свою деятельность.
Он ни одной
минуты, до самого последнего времени, не сомневался, несмотря на весь
свой страх за Илюшу, что его мальчик вдруг выздоровеет.
Он тотчас же и прежде всего обратился к сидевшей в
своем кресле супруге штабс-капитана (которая как раз в ту
минуту была ужасно как недовольна и брюзжала на то, что мальчики заслонили собою постельку Илюши и не дают ей поглядеть на новую собачку) и чрезвычайно вежливо шаркнул пред нею ножкой, а затем, повернувшись к Ниночке, отдал и ей, как даме, такой же поклон.
Илюша же и говорить не мог. Он смотрел на Колю
своими большими и как-то ужасно выкатившимися глазами, с раскрытым ртом и побледнев как полотно. И если бы только знал не подозревавший ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая
минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы не решился выкинуть такую штуку, какую выкинул. Но в комнате понимал это, может быть, лишь один Алеша. Что же до штабс-капитана, то он весь как бы обратился в самого маленького мальчика.
Газетное известие было весьма характерное и, конечно, должно было на нее очень щекотливо подействовать, но она, к
своему счастью может быть, не способна была в сию
минуту сосредоточиться на одном пункте, а потому чрез
минуту могла забыть даже и о газете и перескочить совсем на другое.
— Ни единой
минуты не верил, что ты убийца, — вдруг вырвалось дрожащим голосом из груди Алеши, и он поднял правую руку вверх, как бы призывая Бога в свидетели
своих слов. Блаженство озарило мгновенно все лицо Мити.
— Спасибо! — отрезал Иван и, бросив Алешу, быстро пошел
своею дорогой. С тех пор Алеша заметил, что брат Иван как-то резко начал от него отдаляться и даже как бы невзлюбил его, так что потом и сам он уже перестал ходить к нему. Но в ту
минуту, сейчас после той с ним встречи, Иван Федорович, не заходя домой, вдруг направился опять к Смердякову.
Иван Федорович вскочил и изо всей силы ударил его кулаком в плечо, так что тот откачнулся к стене. В один миг все лицо его облилось слезами, и, проговорив: «Стыдно, сударь, слабого человека бить!», он вдруг закрыл глаза
своим бумажным с синими клеточками и совершенно засморканным носовым платком и погрузился в тихий слезный плач. Прошло с
минуту.
Однако как я в силах наблюдать за собой, — подумал он в ту же
минуту еще с большим наслаждением, — а они-то решили там, что я с ума схожу!» Дойдя до
своего дома, он вдруг остановился под внезапным вопросом: «А не надо ль сейчас, теперь же пойти к прокурору и все объявить?» Вопрос он решил, поворотив опять к дому: «Завтра все вместе!» — прошептал он про себя, и, странно, почти вся радость, все довольство его собою прошли в один миг.
Он знал, что нездоров, но ему с отвращением не хотелось быть больным в это время, в эти наступающие роковые
минуты его жизни, когда надо было быть налицо, высказать
свое слово смело и решительно и самому «оправдать себя пред собою».
Затем, представив
свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже
минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то
минуту, то старик доктор со всею прямотой
своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать о том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок
своим своеобразным языком.
«Насчет же мнения ученого собрата моего, — иронически присовокупил московский доктор, заканчивая
свою речь, — что подсудимый, входя в залу, должен был смотреть на дам, а не прямо пред собою, скажу лишь то, что, кроме игривости подобного заключения, оно, сверх того, и радикально ошибочно; ибо хотя я вполне соглашаюсь, что подсудимый, входя в залу суда, в которой решается его участь, не должен был так неподвижно смотреть пред собой и что это действительно могло бы считаться признаком его ненормального душевного состояния в данную
минуту, но в то же время я утверждаю, что он должен был смотреть не налево на дам, а, напротив, именно направо, ища глазами
своего защитника, в помощи которого вся его надежда и от защиты которого зависит теперь вся его участь».