Неточные совпадения
Как ни тщательно и любовно берегли Ахиллу от его увлечений, все-таки его не могли совсем уберечь от них, и он самым разительным образом оправдал на себе то теоретическое положение, что «тому нет спасения,
кто в самом себе носит врага».
Нет, бывало нечто
такое и здесь, и ожидающие нас страницы туберозовского дневника откроют нам многие мелочи, которые вовсе не казались мелочами для тех,
кто их чувствовал,
кто с ними боролся и переносил их.
Она. Любишь? Но ты ее любишь сердцем, а помыслами души все-таки одинок стоишь. Не жалей меня, что я одинока: всяк брат,
кто в семье дальше братнего носа смотрит, и между своими одиноким себя увидит. У меня тоже сын есть, но уж я его третий год не видала, знать ему скучно со мною.
— Что ж это, — говорю, — может быть, что
такой случай и случился, я казачьей репутации нимало не защищаю, но все же мы себя героически отстояли от того, пред
кем вся Европа ниц простертою лежала.
В марте месяце сего года, в проезд чрез наш город губернатора, предводителем дворянства было праздновано торжество, и я, пользуясь сим случаем моего свидания с губернатором, обратился к оному сановнику с жалобой на обременение помещиками крестьян работами в воскресные дни и даже в двунадесятые праздники и говорил, что
таким образом великая бедность народная еще более увеличивается, ибо по целым селам нет ни у
кого ни ржи, ни овса…
Дивнее же всего Ахилла сделал этому финал: „Господа! — обратился он к публике, — может,
кто вздумает уверять, что я
кто другой:
так вы ему, сделайте милость, плюньте, потому что я просто мещанин Иван Морозов из Севска“.
— А вы знаете ли,
кто это
такие?
— Как не сын ваш: а
кто же он
такой?
— Вот что называется в самом деле быть умным! — рассуждала она, не сводя изумленного взгляда с двери, за которою скрылся Термосесов. — У всех строгости, заказы, а тут ничего: все позволяется, все можно, и между тем этот человек все-таки никого не боится. Вот с каким человеком легко жить; вот
кому даже сладко покоряться.
— Ну, полно врать вздор! как не любишь? Нет, а ты вот что: я тебя чувствую, и понимаю, и открою тебе,
кто я
такой, но только это надо наедине.
— Ну
так кто же здесь твой злейший враг? Говори, и ты увидишь, как он испытает на себе всю тяжесть руки Термосесова!
— Прекрасно! Вы поняли, что со мной шутить плохо и были очень покладисты, и я вас за это хвалю. Вы поняли, что вам меня нельзя
так подкидывать, потому что голод-то ведь не свой брат, и голодая-то мало ли
кто что может припомнить? А у Термосесова память первый сорт и сметка тоже водится: он еще, когда вы самым красным революционером были, знал, что вы непременно свернете.
— Ну то-то и есть! Стало быть, и тебе это ясно:
кто же теперь «маньяк»? Я ли, что, яснее видя сие, беспокоюсь, или те,
кому все это ясно и понятно, но которые смотрят на все спустя рукава: лишь бы-де по наш век стало, а там хоть все пропади! Ведь это-то и значит: «дымом пахнет». Не
так ли, мой друг?
Ему припомнились слова, некогда давно сказанные ему покойною боярыней Марфой Плодомасовой: «А ты разве не одинок? Что же в том, что у тебя есть жена добрая и тебя любит, а все же чем ты болеешь, ей того не понять. И
так всяк,
кто подальше брата видит, будет одинок промеж своих».
— Помилуйте, мне вас надо благодарить, — отвечал Термосесов, —
такая скука. Даже всю ночь не спал от страху, где я и с
кем я?
— А что ж
такое: я начну! — отвечал исправник. — Без церемонии:
кто что может, тот и читай.
— Я?.. мне все равно: мне что сам владыка, что
кто простой, все равно. Мне владыка говорит:
так и
так, братец, а я ему тоже:
так и
так, ваше преосвященство; только и всего.
Кто за старшего?» Такой-то, Сергеев там что ли, или Иванов.
— Боже,
кто это тебя, Варначок,
так изувечил? — вскрикнула, встретив запоздалого сына, просвирня.
Полагайтесь
так, что хотя не можете вы молиться сами за себя из уездного храма, но есть у вас
такой человек в столице, что через него идет за вас молитва и из Казанского собора, где спаситель отечества, светлейший князь Кутузов погребен, и из Исакиевского, который весь снаружи мраморный, от самого низа даже до верха, и столичный этот за вас богомолец я, ибо я, четши ектению велегласно за
кого положено возглашаю, а про самого себя шепотом твое имя, друже мой, отец Савелий, потаенно произношу, и молитву за тебя самую усердную отсюда посылаю Превечному, и жалуюсь, как ты напрасно пред всеми от начальства обижен.
Он не многословил в объяснениях, а отдал
кому следовало все, чем мог располагать, и жалостно просил исхлопотать отцу Туберозову немедленно разрешение. Но хлопоты не увенчались успехом: начальство на сей раз показало, что оно вполне обладает тем, в чем ему у нас
так часто любят отказывать. Оно показало, что обладает характером, и решило, что все определенное Туберозову должно с ним совершиться, как должно совершиться все определенное высшими судьбами.
От страшного холода он чуть было не разжал рук и не выпустил черта, но одолел себя и стал искать других средств к спасению. Но, увы! средств
таких не было; гладкие края канавы были покрыты ледянистою корой, и выкарабкаться по ним без помощи рук было невозможно, а освободить руки значило упустить черта. Ахилла этого не хотел. Он попробовал кричать, но его или никто не слыхал, или
кто и слышал, тот только плотнее запирался, дескать: «кого-то опять черт дерет».
— Да, да; по костюму совершенно черт, а по образку совершенно не черт, — поддержал его Захария и, тотчас же подскочив к этому сфинксу, запытал: — Послушай, братец:
кто ты
такой? А? Слышишь, что я говорю?.. Любезный!.. А? Слышишь?.. Говори… А то сечь будем!.. Говори!.. — добивался Захария.
— Раздевайся! — командовал дьякон, — раздевайся и покажи,
кто ты
такой, а то я все равно все это с тебя вместе с родной кожей сниму.
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда
кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Скажите!
такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит человек! В жисть не был в присутствии
такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович,
кто он
такой в рассуждении чина?
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я
такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Анна Андреевна. Ну, да
кто он
такой? генерал?