Неточные совпадения
От родительницы своей я в самом юном сиротстве остался и ее не помню, потому как я был у нее молитвенный сын, значит, она, долго детей не имея, меня себе у бога
все выпрашивала и как выпросила, так сейчас же, меня породивши, и умерла, оттого что я произошел на свет с необыкновенною большою
головою, так что меня поэтому и звали не Иван Флягин, а просто Голован.
Покупает их, бывало, граф прямо целыми косяками, как есть
весь табун, дешево, рублей по восьми, по десяти за
голову, ну и как скоро мы их домой пригоним, сейчас начинаем их школить.
Припас я себе крепкую сахарную веревочку, у лакейчонка ее выпросил, и пошел вечером выкупался, а оттудова в осиновый лесок за огуменником, стал на колскы, помолился за
вся християны, привязал ту веревочку за сук, затравил петлю и всунул в нее
голову.
«Ах ты, — думаю, — милушка; ах ты, милушка!» Кажется, спроси бы у меня за нее татарин не то что мою душу, а отца и мать родную, и тех бы не пожалел, — но где было о том думать, чтобы этакого летуна достать, когда за нее между господами и ремонтерами невесть какая цена слагалась, но и это еще было
все ничего, как вдруг тут еще торг не был кончен, и никому она не досталась, как видим, из-за Суры от Селиксы гонит на вороном коне борзый всадник, а сам широкою шляпой машет и подлетел, соскочил, коня бросил и прямо к той к белой кобылице и стал опять у нее в
головах, как и первый статуй, и говорит...
И только что он в третье хлопнул, как Бакшей стегнет изо
всей силы Чепкуна нагайкою через плечо по
голой спине, а Чепкун таким самым манером на ответ его.
«Вот, — думаю, —
все это уже и окончилось, и мне опять про свое положение в
голову полезет», — а мне страх как не хотелось про это думать.
Господа, по своему обыкновению, начали и на эту лошадь торговаться, и мой ремонтер, которому я дитя подарил, тоже встрял, а против них, точно ровня им, взялся татарин Савакирей, этакой коротыш, небольшой, но крепкий, верченый,
голова бритая, словно точеная, и круглая, будто молодой кочешок крепенький, а рожа как морковь красная, и
весь он будто огородина какая здоровая и свежая.
«Это, мол, верно: они без денег ничего не могут». Ну, а Агашимола, он из дальней орды был, где-то над самым Каспием его косяки ходили, он очень лечиться любил и позвал меня свою ханшу попользовать и много
голов скота за то Емгурчею обещал. Емгурчей меня к нему и отпустил: набрал я с собою сабуру и калганного корня и поехал с ним. А Агашимола как взял меня, да и гайда в сторону со
всем кочем, восемь дней в сторону скакали.
Рассказчик умолк и поник
головою. Его никто не тревожил; казалось,
все были проникнуты уважением к святой скорби его последних воспоминаний; но прошла минута, и Иван Северьяныч сам вздохнул, как рукой махнул; снял с
головы свой монастырский колпачок и, перекрестясь, молвил...
Да еще трубку с вертуном выпустил… Ну, тут уже они, увидав, как вертун с огнем ходит,
все как умерли… Огонь погас, а они
всё лежат, и только нет-нет один
голову поднимет, да и опять сейчас мордою вниз, а сам только пальцем кивает, зовет меня к себе. Я подошел и говорю...
С первого взгляда надо глядеть умно на
голову и потом
всю лошадь окидывать до хвоста, а не латошить, как офицеры делают.
Те ему не верят и смеются, а он сказывает, как он жил, и в каретах ездил, и из публичного сада
всех штатских господ вон прогонял, и один раз к губернаторше
голый приехал, «а ныне, — говорит, — я за свои своеволия проклят и
вся моя натура окаменела, и я ее должен постоянно размачивать, а потому подай мне водки! — я за нее денег платить не имею, но зато со стеклом съем».
— А оттого, — говорит, — что у меня
голова не чайная, а у меня
голова отчаянная: вели мне лучше еще рюмку вина подать!.. — И этак он и раз, и два, и три у меня вина выпросил и стал уже очень мне этим докучать. А еще больше противно мне стало, что он очень мало правды сказывает, а все-то куражится и невесть что о себе соплетет, а то вдруг беднится, плачет и
все о суете.
Сразу, то есть, как она передо мною над подносом нагнулась и я увидал, как это у нее промеж черных волос на
голове, будто серебро, пробор вьется и за спину падает, так я и осатанел, и
весь ум у меня отняло.
Исправник толстый-претолстый, и две дочери у него были замужем, а и тот с зятьями своими тут же заодно пыхтит, как сом, и пятками месит, а гусар-ремонтер, ротмистр богатый и собой молодец, плясун залихватский,
всех ярче действует: руки в боки, а каблуками навыверт стучит, перед
всеми идет — козырится, взагреб валяет, а с Грушей встренется —
головой тряхнет, шапку к ногам ее ронит и кричит: «Наступи, раздави, раскрасавица!» — и она…
«Пти-ком-пё», — говорю, и сказать больше нечего, а она в эту минуту вдруг как вскрикнет: «А меня с красоты продадут, продадут», да как швырнет гитару далеко с колен, а с
головы сорвала косынку и пала ничком на диван, лицо в ладони уткнула и плачет, и я, глядя на нее, плачу, и князь… тоже и он заплакал, но взял гитару и точно не пел, а, как будто службу служа, застонал: «Если б знала ты
весь огонь любви,
всю тоску души моей пламенной», — да и ну рыдать.
Как он так жестоко взволновался, она, вижу, внемлет сим его слезам и пению и
все стала тишать, усмиряться и вдруг тихо ручку из-под своего лица вывела и, как мать, нежно обвила ею его
голову…
Так я
все чем больше эту думу в
голове содержу, тем больше уверяюсь, что иначе это быть не могло, и не могу смотреть ни на какие сборы к его венчанью с предводительскою дочкою.
— Я бежал оттоль, с того места, сам себя не понимая, а помню только, что за мною
все будто кто-то гнался, ужасно какой большой и длинный, и бесстыжий, обнагощенный, а тело
все черное и
голова малая, как луновочка, а сам
весь обростенький, в волосах, и я догадался, что это если не Каин, то сам губитель-бес, и
все я от него убегал и звал к себе ангела-хранителя.
— Как же-с: в двух переменах танцевать надо и кувыркаться, а кувыркнуться страсть неспособно, потому что
весь обшит лохматой шкурой седого козла вверх шерстью; и хвост долгий на проволоке, но он постоянно промеж ног путается, а рога на
голове за что попало цепляются, а годы уже стали не прежние, не молодые, и легкости нет; а потом еще во
все продолжение представления расписано меня бить.