Неточные совпадения
— Вы сейчас обвиняли ее брата в том,
что он осуждает
людей за глаза, а теперь обвиняете его в том,
что он говорит правду в глаза. Как же говорить ее нужно?
—
Что такое?
что такое? — Режьте скорей постромки! — крикнул Бахарев, подскочив к испуганным лошадям и держа
за повод дрожащую коренную, между тем как упавшая пристяжная барахталась, стоя по брюхо в воде, с оторванным поводом и одною только постромкою. Набежали
люди, благополучно свели с моста тарантас и вывели, не входя вовсе в воду, упавшую пристяжную.
В комнате не было ни чемодана, ни дорожного сака и вообще ничего такого,
что свидетельствовало бы о прибытии
человека за сорок верст по русским дорогам. В одном углу на оттоманке валялась городская лисья шуба, крытая черным атласом, ватный капор и большой ковровый платок; да тут же на полу стояли черные бархатные сапожки, а больше ничего.
Женни, точно, была рукодельница и штопала отцовские носки с бульшим удовольствием,
чем исправникова дочь вязала бисерные кошельки и подставки к лампам и подсвечникам. Вообще она стала хозяйкой не для блезиру, а взялась
за дело плотно, без шума, без треска, тихо, но так солидно,
что и
люди и старик-отец тотчас почувствовали,
что в доме есть настоящая хозяйка, которая все видит и обо всех помнит.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила,
что ее отец простой, очень честный и очень добрый
человек, но не герой, точно так же, как не злодей;
что она для него дороже всего на свете и
что потому она станет жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью
за его любовь и осветить его закатывающуюся жизнь. «Все другое на втором плане», — думала Женни.
Был у молодой барыни муж, уж такой был
человек,
что и сказать не могу, — просто прелесть
что за барин.
Отлично чувствуешь себя в эту пору в деревне, хотя и живешь, зная,
что за ворота двора ступить некуда. Природа облагает
человека зажорами и, по народному выражению, не река уже топит, а лужа.
С пьяными
людьми часто случается,
что, идучи домой, единым Божиим милосердием хранимы, в одном каком-нибудь расположении духа они помнят, откуда они идут, а взявшись
за ручку двери, неожиданно впадают в совершенно другое настроение или вовсе теряют понятие о всем,
что было с ними прежде,
чем они оперлись на знакомую дверную ручку. С трезвыми
людьми происходит тоже что-то вроде этого. До двери идет один
человек, а в дверь ни с того ни с сего войдет другой.
— Рыбу удить! О господи!
что это
за человек такой! Ну, хоть отца дьякона: он все-таки еще законоучитель. Сбегайте к нему, Юстин Феликсович.
— А того…
Что, бишь, я тоже хотел?.. Да! Женичка! А Зарницын-то хорош? Нету, всякий понедельник его нету, с самой весны зарядил. О боже мой!
что это
за люди!
«Черт знает,
что это в самом деле
за проклятие лежит над
людьми этой благословенной страны!» — проговорила она сама к себе после некоторого раздумья.
«
Что это
за человек?» — думал, засыпая на зорьке, доктор, и ему снилось бог знает
что.
— Ну, о то ж само и тут. А ты думаешь,
что як воны що скажут, так вже и бог зна що поробыться! Черт ма! Ничего не буде з московьскими панычами. Як ту письню спивают у них: «Ножки тонки, бочка звонки, хвостик закорючкой». Хиба ты их
за людей зважаешь? Хиба от цэ
люди? Цэ крученые панычи, та и годи.
«Я убил цезарокого фогта
за то,
что он хотел оскорбить мою жену», — говорит испуганный
человек, бледнея и озираясь во все стороны.
— Между ними есть честнейшие
люди. Я не смею возражать ничего против всех, но Розанова, Райнера и маркизу…
за что же их? Они еще могут пригодиться.
Конечно, не всякий может похвалиться,
что он имел в жизни такого друга, каким была для маркизы Рогнеда Романовна, но маркиза была еще счастливее. Ей казалось,
что у нее очень много
людей, которые ее нежно любят и готовы
за нею на край света. Положим,
что маркиза в этом случае очень сильно ошибалась, но тем не менее она все-таки была очень счастлива, заблуждаясь таким приятным образом. Это сильно поддерживало ее духовные силы и давало ей то,
что в Москве называется «форсом».
— Однако хороша и ваша терпимость мнений!
За что вы
человека выгнали вон?
А
человек, которого Арапов называет Нафтулою Соловейчиком, и сам бы не ответил,
что он такое
за птица.
— Ох, Серж,
что тебе до этих сходок? Положим, маркиз очень милый молодой
человек, но
что это
за сборища у вас заводятся?
— Я вам уже имел честь доложить,
что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке,
за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас
людей не лишают свободы.
Розанову сдавалось,
что Лобачевский, выходя от него, проговорил в себе: «пустой вы
человек, мой милый», и это очень щипало его
за сердце.
— «Ну
что это
за люди?» — спрашивала она себя.
«Где же эти
люди? — спрашивает она нередко себя. —
Что это
за Бертольди такая еще?
что это
за чудовище? — думает Лиза. — Верно, это лицо смелое и оригинальное».
— «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину
за то,
что она дает широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому
что любить животное нельзя так, как любят
человека.
— Вы следите
за тем,
что вырабатывает мысль передовые
людей? — спросил наставительно Красин.
— Да, я тогда принимала вас совсем
за другого
человека; а вы вовсе не то,
что я о вас думала.
Погодите: теперь они легко вербуют оттого,
что люди еще гонятся
за именем либерала, а вот они окажут отечеству иную услугу.
Полинька ни
за что не хотела возвращаться к дяде, не хотела жить одна или с незнакомыми
людьми и возвращалась под крылышко Варвары Алексеевны, у которой жила она до переезда в Сокольники.
— Иная, батюшка, и при отце с матерью живет, да ведет себя так,
что за стыд головушка гинет, а другая и сама по себе, да чиста и перед
людьми и перед Господом. На это взирать нечего. К чистому поганое не пристанет.
— Нет, позвольте, mademoiselle Бертольди. Сердиться здесь не
за что, — заметил Белоярцев. — Анна Львовна немножко односторонне смотрит на дело, но она имеет основание. При нынешнем устройстве общества это зло действительно неотвратимо.
Люди злы по натуре.
Все это, разумеется, может случиться только тогда, когда мы всецело решимся довериться тем истинам, которые выработаны частию
людьми нашего взгляда
за границею, а частию нами самими. Будем лучше руководиться тем,
что выработает время, то есть самая жизнь, нежели своим личным, минутным и, следовательно, не беспристрастным мнением».
В это время в Доме и
за Домом стали ходить толки,
что Лиза влюблена в Райнера, и в это же время Лиза имела случай более,
чем когда-нибудь, узнать Райнера и
людей, его окружающих.
Лиза зажгла свечу, надела на нее лежавший на камине темненький бумажный абажурчик и, усевшись в уголке, развернула какую-то книгу. Она плохо читала. Ее занимала судьба Райнера и вопрос,
что он делает и
что сделает? А тут эти странные
люди! «
Что же это такое
за подбор странный, — думала Лиза. — Там везде было черт знает
что такое, а это уж совсем из рук вон. Неужто этому нахальству нет никакой меры, и неужто все это делается во имя принципа?»
— Нет, нет, monsieur Белоярцев, — решительно отозвалась Мечникова, позволившая себе слегка зевнуть во время его пышной речи, — моя сестра еще слишком молода, и еще, бог ее знает,
что теперь из нее вышло. Надо прежде посмотреть,
что она
за человек, — заключила Мечникова и, наскучив этим разговором, решительно встала с своего места.
— Ну вот! Ах вы, Лизавета Егоровна! — воскликнул Помада сквозь грустную улыбку. — Ну скажите, ну
что я
за человек такой? Пока я скучал да томился, никто над этим не удивлялся, а когда я, наконец, спокоен, это всем удивительно. На свою дорогу напал: вот и все.
— Потому, Лизавета Егоровна,
что он в моих глазах
человек вовсе негодный для такого дела,
за которым некогда собирались мы.
— Поймите же, Лизавета Егоровна,
что я не могу, я не в силах видеть этих ничтожных
людей, этих самозванцев, по милости которых в человеческом обществе бесчестятся и предаются позору и посмеянию принципы, в которых я вырос и
за которые готов сто раз отдать всю свою кровь по капле.
— Боже!
за что я всех вас подвергаю такому риску, я, одинокий, никому не нужный
человек, — говорил Райнер.
— Мне давно надоело жить, — начал он после долгой паузы. — Я пустой
человек… ничего не умел, не понимал, не нашел у
людей ничего. Да я… моя мать была полька… А вы… Я недавно слышал,
что вы в инсуррекции… Не верил… Думал, зачем вам в восстание? Да… Ну, а вот и правда… вот вы смеялись над национальностями, а пришли умирать
за них.
— Конечно… я только не знаю,
что это
за человек муж Софьи Егоровны.
Ну
что это
за люди, я вас спрашиваю?
— Комик! комик! — остановил его Розанов. — Ну, а мало ли,
что мы с тобой говорим?
Что ж мы-то с тобой
за люди?