Неточные совпадения
Когда герои были уничтожены, они — как это всегда бывает — оказались виновными в том,
что, возбудив надежды, не могли осуществить их.
Люди, которые издали благосклонно следили
за неравной борьбой, были угнетены поражением более тяжко,
чем друзья борцов, оставшиеся в живых. Многие немедля и благоразумно закрыли двери домов своих пред осколками группы героев, которые еще вчера вызывали восхищение, но сегодня могли только скомпрометировать.
Потом он шагал в комнату, и
за его широкой, сутулой спиной всегда оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с огромными глазами. Молча поцеловав Веру Петровну, она кланялась всем
людям в комнате, точно иконам в церкви, садилась подальше от них и сидела, как на приеме у дантиста, прикрывая рот платком. Смотрела она в тот угол, где потемнее, и как будто ждала,
что вот сейчас из темноты кто-то позовет ее...
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные дни, когда она шла по двору или гуляла в саду с книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще,
чем тени всех других
людей, тень влеклась
за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
Клим думал, но не о том,
что такое деепричастие и куда течет река Аму-Дарья, а о том, почему,
за что не любят этого
человека. Почему умный Варавка говорит о нем всегда насмешливо и обидно? Отец, дедушка Аким, все знакомые, кроме Тани, обходили Томилина, как трубочиста. Только одна Таня изредка спрашивала...
— Да, он глуп, но — в меру возраста. Всякому возрасту соответствует определенная доза глупости и ума. То,
что называется сложностью в химии, — вполне законно, а то,
что принимается
за сложность в характере
человека, часто бывает только его выдумкой, его игрой. Например — женщины…
— Одной из таких истин служит Дарвинова теория борьбы
за жизнь, — помнишь, я тебе и Дронову рассказывал о Дарвине? Теория эта устанавливает неизбежность зла и вражды на земле. Это, брат, самая удачная попытка
человека совершенно оправдать себя. Да… Помнишь жену доктора Сомова? Она ненавидела Дарвина до безумия. Допустимо,
что именно ненависть, возвышенная до безумия, и создает всеобъемлющую истину…
Эта сцена, испугав, внушила ему более осторожное отношение к Варавке, но все-таки он не мог отказывать себе изредка посмотреть в глаза Бориса взглядом
человека, знающего его постыдную тайну. Он хорошо видел,
что его усмешливые взгляды волнуют мальчика, и это было приятно видеть, хотя Борис все так же дерзко насмешничал, следил
за ним все более подозрительно и кружился около него ястребом. И опасная эта игра быстро довела Клима до того,
что он забыл осторожность.
Нестор Катин носил косоворотку, подпоясанную узеньким ремнем, брюки заправлял
за сапоги, волосы стриг в кружок «à la мужик»; он был похож на мастерового, который хорошо зарабатывает и любит жить весело. Почти каждый вечер к нему приходили серьезные, задумчивые
люди. Климу казалось,
что все они очень горды и чем-то обижены. Пили чай, водку, закусывая огурцами, колбасой и маринованными грибами, писатель как-то странно скручивался, развертывался, бегал по комнате и говорил...
Прежде
чем ответить на вопрос,
человек этот осматривал всех в комнате светлыми глазами, осторожно крякал, затем, наклонясь вперед, вытягивал шею, показывая
за левым ухом своим лысую, костяную шишку размером в небольшую картофелину.
Не зная,
что делать с собою, Клим иногда шел во флигель, к писателю. Там явились какие-то новые
люди: носатая фельдшерица Изаксон; маленький старичок, с глазами, спрятанными
за темные очки, то и дело потирал пухлые руки, восклицая...
Клим шел во флигель тогда, когда он узнавал или видел,
что туда пошла Лидия. Это значило,
что там будет и Макаров. Но, наблюдая
за девушкой, он убеждался,
что ее притягивает еще что-то, кроме Макарова. Сидя где-нибудь в углу, она куталась, несмотря на дымную духоту, в оранжевый платок и смотрела на
людей, крепко сжав губы, строгим взглядом темных глаз. Климу казалось,
что в этом взгляде да и вообще во всем поведении Лидии явилось нечто новое, почти смешное, какая-то деланная вдовья серьезность и печаль.
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим
человеком, как будто вырос
за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней,
чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть от всех новое свое настроение, вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Его очень заинтересовали откровенно злые взгляды Дронова, направленные на учителя. Дронов тоже изменился, как-то вдруг. Несмотря на свое уменье следить
за людями, Климу всегда казалось,
что люди изменяются внезапно, прыжками, как минутная стрелка затейливых часов, которые недавно купил Варавка: постепенности в движении их минутной стрелки не было, она перепрыгивала с черты на черту. Так же и
человек: еще вчера он был таким же, как полгода тому назад, но сегодня вдруг в нем являлась некая новая черта.
Из флигеля выходили, один
за другим, темные
люди с узлами, чемоданами в руках, писатель вел под руку дядю Якова. Клим хотел выбежать на двор, проститься, но остался у окна, вспомнив,
что дядя давно уже не замечает его среди
людей. Писатель подсадил дядю в экипаж черного извозчика, дядя крикнул...
Он закрыл глаза, и, утонув в темных ямах, они сделали лицо его более жутко слепым,
чем оно бывает у слепых от рождения. На заросшем травою маленьком дворике игрушечного дома, кокетливо спрятавшего свои три окна
за палисадником, Макарова встретил уродливо высокий, тощий
человек с лицом клоуна, с метлой в руках. Он бросил метлу, подбежал к носилкам, переломился над ними и смешным голосом заговорил, толкая санитаров, Клима...
— Из-за этой любви я и не женился, потому
что, знаете, третий
человек в доме — это уже помеха! И — не всякая жена может вынести упражнения на скрипке. А я каждый день упражняюсь. Мамаша так привыкла,
что уж не слышит…
Клим ушел от этих
людей в состоянии настолько подавленном,
что даже не предложил Лидии проводить ее. Но она сама, выбежав
за ворота, остановила его, попросив ласково, с хитренькой улыбкой в глазах...
— Ну,
что же, —
за порядочность
человека никогда нельзя ручаться. Мы выбираем друзей небрежнее,
чем ботинки. Заметь,
что человек без друзей — более
человек.
Ночь была холодно-влажная, черная; огни фонарей горели лениво и печально, как бы потеряв надежду преодолеть густоту липкой тьмы. Климу было тягостно и ни о
чем не думалось. Но вдруг снова мелькнула и оживила его мысль о том,
что между Варавкой, Томилиным и Маргаритой чувствуется что-то сродное, все они поучают, предупреждают, пугают, и как будто
за храбростью их слов скрывается боязнь. Пред
чем, пред кем? Не пред ним ли,
человеком, который одиноко и безбоязненно идет в ночной тьме?
За чаем Клим услыхал,
что истинное и вечное скрыто в глубине души, а все внешнее, весь мир — запутанная цепь неудач, ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную красоту мира, заключенного в душах избранных
людей.
Наконец, как бы отомстив
человеку за то,
что он осмелился жить, безжалостная сила умерщвляет его.
За чаем Клим говорил о Метерлинке сдержанно, как
человек, который имеет свое мнение, но не хочет навязывать его собеседнику. Но он все-таки сказал,
что аллегория «Слепых» слишком прозрачна, а отношение Метерлинка к разуму сближает его со Львом Толстым. Ему было приятно,
что Нехаева согласилась с ним.
Неожиданный роман приподнял его и укрепил подозрение в том,
что о
чем бы
люди ни говорили,
за словами каждого из них, наверное, скрыто что-нибудь простенькое, как это оказалось у Нехаевой.
— Совершенно ясно,
что культура погибает, потому
что люди привыкли жить
за счет чужой силы и эта привычка насквозь проникла все классы, все отношения и действия
людей. Я — понимаю: привычка эта возникла из желания
человека облегчить труд, но она стала его второй природой и уже не только приняла отвратительные формы, но в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
Решил пойти к брату и убедить его,
что рассказ о Марине был вызван естественным чувством обиды
за человека, которого обманывают. Но, пока он мылся, одевался, оказалось,
что брат и Кутузов уехали в Кронштадт.
Клим находил,
что это верно: какая-то чудовищная пасть поглощает, одного
за другим, лучших
людей земли, извергая из желудка своего врагов культуры, таких, как Болотников, Разин, Пугачев.
— Ну, а — Дмитрий? — спрашивала она. — Рабочий вопрос изучает? О, боже! Впрочем, я так и думала,
что он займется чем-нибудь в этом роде. Тимофей Степанович убежден,
что этот вопрос раздувается искусственно. Есть
люди, которым кажется,
что это Германия, опасаясь роста нашей промышленности, ввозит к нам рабочий социализм.
Что говорит Дмитрий об отце?
За эти восемь месяцев — нет, больше! — Иван Акимович не писал мне…
— Как все это странно… Знаешь — в школе
за мной ухаживали настойчивее и больше,
чем за нею, а ведь я рядом с нею почти урод. И я очень обижалась — не
за себя, а
за ее красоту. Один… странный
человек, Диомидов, непросто — Демидов, а — Диомидов, говорит,
что Алина красива отталкивающе. Да, так и сказал. Но… он
человек необыкновенный, его хорошо слушать, а верить ему трудно.
Оно — не в том,
что говорит Лидия, оно прячется
за словами и повелительно требует, чтоб Клим Самгин стал другим
человеком, иначе думал, говорил, — требует какой-то необыкновенной откровенности.
— У нас удивительно много
людей, которые, приняв чужую мысль, не могут, даже как будто боятся проверить ее, внести поправки от себя, а, наоборот, стремятся только выпрямить ее, заострить и вынести
за пределы логики,
за границы возможного. Вообще мне кажется,
что мышление для русского
человека — нечто непривычное и даже пугающее, хотя соблазнительное. Это неумение владеть разумом у одних вызывает страх пред ним, вражду к нему, у других — рабское подчинение его игре, — игре, весьма часто развращающей
людей.
«Но эти слова говорят лишь о том,
что я умею не выдавать себя. Однако роль внимательного слушателя и наблюдателя откуда-то со стороны, из-за угла, уже не достойна меня. Мне пора быть более активным. Если я осторожно начну ощипывать с
людей павлиньи перья, это будет очень полезно для них. Да. В каком-то псалме сказано: «ложь во спасение». Возможно, но — изредка и — «во спасение», а не для игры друг с другом».
«Конечно, это она потому,
что стареет и ревнует», — думал он, хмурясь и глядя на часы. Мать просидела с ним не более получаса, а казалось,
что прошло часа два. Было неприятно чувствовать,
что за эти полчаса она что-то потеряла в глазах его. И еще раз Клим Самгин подумал,
что в каждом
человеке можно обнаружить простенький стерженек, на котором
человек поднимает флаг своей оригинальности.
Темное небо уже кипело звездами, воздух был напоен сыроватым теплом, казалось,
что лес тает и растекается масляным паром. Ощутимо падала роса. В густой темноте
за рекою вспыхнул желтый огонек, быстро разгорелся в костер и осветил маленькую, белую фигурку
человека. Мерный плеск воды нарушал безмолвие.
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного света хлынула в комнату. Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому
человеку с эспаньолкой, каких никто не носит. Самгин понимал,
что не в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово
за собою. Глядя в окно, он сказал...
— Не сердись, — сказал Макаров, уходя и споткнувшись о ножку стула, а Клим, глядя
за реку, углубленно догадывался:
что значат эти все чаще наблюдаемые изменения
людей? Он довольно скоро нашел ответ, простой и ясный:
люди пробуют различные маски, чтоб найти одну, наиболее удобную и выгодную. Они колеблются, мечутся, спорят друг с другом именно в поисках этих масок, в стремлении скрыть свою бесцветность, пустоту.
За глаза Клим думал о Варавке непочтительно, даже саркастически, но, беседуя с ним, чувствовал всегда,
что человек этот пленяет его своей неукротимой энергией и прямолинейностью ума. Он понимал,
что это ум цинический, но помнил,
что ведь Диоген был честный
человек.
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже была арестована, долго сидела и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется,
что в этой борьбе с правительством у таких
людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить
за испорченную жизнь…
— Здравствуйте, — сказал Диомидов, взяв Клима
за локоть. — Ужасный какой город, — продолжал он, вздохнув. — Еще зимой он пригляднее, а летом — вовсе невозможный. Идешь улицей, и все кажется,
что сзади на тебя лезет, падает тяжелое. А
люди здесь — жесткие. И — хвастуны.
Клим достал из кармана очки, надел их и увидал,
что дьякону лет
за сорок, а лицо у него такое, с какими изображают на иконах святых пустынников. Еще более часто такие лица встречаются у торговцев старыми вещами, ябедников и скряг, а в конце концов память создает из множества подобных лиц назойливый образ какого-то как бы бессмертного русского
человека.
— Это — правда, бога я очень люблю, — сказал дьякон просто и уверенно. — Только у меня требования к нему строгие: не
человек, жалеть его не
за что.
В конце концов Самгину казалось,
что он прекрасно понимает всех и все, кроме себя самого. И уже нередко он ловил себя на том,
что наблюдает
за собой как
за человеком, мало знакомым ему и опасным для него.
Сверху спускалась Лидия. Она садилась в угол,
за роялью, и чужими глазами смотрела оттуда, кутая, по привычке, грудь свою газовым шарфом. Шарф был синий, от него на нижнюю часть лица ее ложились неприятные тени. Клим был доволен,
что она молчит, чувствуя,
что, если б она заговорила, он стал бы возражать ей. Днем и при
людях он не любил ее.
Люди казались менее подвижны,
чем здания, здания показывали и прятали их
за углами своими.
Да, это именно он отсеял и выставил вперед лучших своих, и хорошо,
что все другие
люди, щеголеватее одетые, но более мелкие, не столь видные, покорно встали
за спиной
людей труда, уступив им первое место.
Совершенно невозможно было представить,
что такие простые, скромные
люди, спокойно уверенные в своей силе, могут пойти
за веселыми студентами и какими-то полуумными честолюбцами.
Чувствуя,
что беседа этих случайных
людей тяготит его, Самгин пожелал переменить место и боком проскользнул вперед между пожарным и танцором. Но пожарный тяжелой рукой схватил его
за плечо, оттолкнул назад и сказал поучительно...
Можно было думать,
что этот могучий рев влечет
за собой отряд быстро скакавших полицейских, цоканье подков по булыжнику не заглушало, а усиливало рев. Отряд ловко дробился, через каждые десять, двадцать шагов от него отскакивал верховой и, ставя лошадь свою боком к
людям, втискивал их на панель, отталкивал
за часовню, к незастроенному берегу Оки.
— Интересно,
что сделает ваше поколение, разочарованное в
человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется,
что вы более индивидуалисты,
чем народники, и
что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется
человек, который сходил бы с ума от любви к народу, от страха
за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
— Вы, батенька, скоро со всем миром поругаетесь, неуживчивый
человек, — проворчал Робинзон, предлагая Инокову папирос. —
За что вы регента напугали?
Я издыхаю от безумнейшей тоски,
Мне нужно
человека,
Которому я мог бы радостно и нежно лизать руки
За то,
что он человечески хорош!