Неточные совпадения
С этими словами старуха обняла Женни, стоявшую возле Лизы, несколько раз
поцеловала ее, и у нее опять набежали слезы.
— Что вы, что вы
это, — закрасневшись, лепетала сестра Феоктиста и протянула руку к только что снятой шапке; но Лиза схватила ее за руки и, любуясь монахиней, несколько раз крепко ее
поцеловала. Женни тоже не отказалась от
этого удовольствия и, перегнув к себе стройный стан Феоктисты, обе девушки
с восторгом
целовали ее своими свежими устами.
— Нет, а впрочем, не знаю. Он кандидат, молодой, и некоторые у него хорошо учились. Вот Женни, например, она всегда высший балл брала. Она по всем предметам высшие баллы брала. Вы знаете — она ведь у нас первая из
целого выпуска, — а я первая
с другого конца. Я терпеть не могу некоторых наук и особенно вашей математики. А вы естественных наук не знаете?
Это, говорят, очень интересно.
— Переломить надо
эту фанаберию-то. Пусть раз спесь-то свою спрячет да вернется к мужу
с покорной головой. А то — эй, смотри, Егор! — на
целый век вы бабенку сгубите. И что ты-то, в самом деле, за колпак такой.
В восемь часов утра начинался день в
этом доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась
с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева
с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За
этим столиком проходили почти
целые дни Женни.
— Как
это мы вас обогнали? — спрашивал дьякон, снимая
с Женни салоп, между тем как его жена
целовала девиц своими пунцовыми губками.
Дьякон допел всю
эту песенку
с хоральным припевом и, при последнем куплете изменив
этот припев в слова: «О Зевес! помилуй Сашеньку мою!»,
поцеловал у жены руку и решительно закрыл фортепьяно.
По
целым часам он стоял перед «Снятием со креста», вглядываясь в каждую черту гениальной картины, а Роберт Блюм тихим, симпатичным голосом рассказывал ему историю
этой картины и рядом
с нею историю самого гениального Рубенса, его безалаберность, пьянство, его унижение и возвышение. Ребенок стоит, пораженный величием общей картины кельнского Дома, а Роберт Блюм опять говорит ему хватающие за душу речи по поводу недоконченного собора.
Розанов видел, что «черт» одна из тех многочисленных личностей, которые обитают в Москве,
целый век таясь и пресмыкаясь, и понимал, что
этому созданию
с вероятностью можно ожидать паспорта только на тот свет; но как могли
эти ручищи свертывать и подклеивать тонкую папиросную гильзу — Розанов никак не мог себе вообразить, однако же ничего не сказал угрюмому Арапову.
— Или адресные билеты, — зачинал другой. — Что
это за билеты? Склыка одна да беспокойство. Нет,
это не так надо устроить!
Это можно устроить в два слова по
целой России, а не то что здесь да в Питере, только склыка одна. Деньги нужны — зачем не брать, только
с чего ж бы и нас не спросить.
Доктор
с Калистратовою просидели молча
целую ночь, и обоим им сдавалось, что всю
эту ночь они вели самую задушевную, самую понятную беседу, которую только можно бы испортить всяким звуком голоса.
Здесь, кроме камер
с дырами, выходившими на свет божий, шел
целый лабиринт, в который луч солнечного света не западал
с тех пор, как последний кирпич заключил собою тяжелые своды
этих подземных нор.
—
Этого жизнь не может доказать, — толковал Белоярцев вполголоса и
с важностью Прорвичу. — Вообще
целое это положение есть глупость и притом глупость, сочиненная во вред нам. Спорьте смело, что если теория верна, то она оправдается. Что такое теория? — Ноты. Отчего же не петь по нотам, если умеешь?
— Да, надо кого-нибудь позвать. Я убедился, что нам их бояться таким образом нечего. В жизни, в принципах мы составляем особое
целое, а так, одною наружною стороною, отчего же нам не соприкасаться
с ними?.. Я подумаю, и мы, кажется, даже уничтожим декады, а назначим простые дни в неделю, —
это даже будет полезно для пропаганды.
— Нет, друг мой, мне
с вами нельзя жить. Я так долго жил без всякой определенной
цели. Теперь мне легко.
Это только так кажется, что я расстроен, а я в самом деле очень, очень спокоен.
С этими словами Помада
поцеловал Розанова и быстро вышел.
Он принадлежал к партии народовольцев и был даже главою дезорганизационной группы, имевшей целью терроризировать правительство так, чтобы оно само отказалось от власти и призвало народ.
С этой целью он ездил то в Петербург, то за границу, то в Киев, то в Одессу и везде имел успех. Человек, на которого он вполне полагался, выдал его. Его арестовали, судили, продержали два года в тюрьме и приговорили к смертной казни, заменив ее бессрочной каторгой.
Неточные совпадения
— Не то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три // Есть дьякон… тоже
с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то
это в воздухе // Час
целый откликается… // Такие жеребцы!..
Они тем легче могли успеть в своем намерении, что в
это время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они в один день сбросили
с раската и утопили в реке
целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
Как бы то ни было, но Беневоленский настолько огорчился отказом, что удалился в дом купчихи Распоповой (которую уважал за искусство печь пироги
с начинкой) и, чтобы дать исход пожиравшей его жажде умственной деятельности,
с упоением предался сочинению проповедей.
Целый месяц во всех городских церквах читали попы
эти мастерские проповеди, и
целый месяц вздыхали глуповцы, слушая их, — так чувствительно они были написаны! Сам градоначальник учил попов, как произносить их.
— Нам, брат,
этой бумаги
целые вороха показывали — да пустое дело вышло! а
с тобой нам ссылаться не пригоже, потому ты, и по обличью видно, беспутной оной Клемантинки лазутчик! — кричали одни.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли
целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать
с бою
эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.