Неточные совпадения
— Ах, мать моя! Как?
Ну,
вот одна выдумает, что она страдалица, другая, что она героиня, третья еще что-нибудь такое, чего вовсе нет. Уверят себя в существовании несуществующего, да и пойдут чудеса творить, от которых бог знает сколько людей станут в несчастные положения.
Вот как твоя сестрица Зиночка.
— Нет, видите, — повернувшись лицом к Лизе и взяв ее за колено, начала сестра Феоктиста: — я ведь
вот церковная,
ну, понимаете, православная, то есть по нашему, по русскому закону крещена,
ну только тятенька мой жили в нужде большой.
— Нет, обиды чтоб так не было, а все, разумеется, за веру мою да за бедность сердились, все мужа, бывало, урекают, что взял неровню;
ну, а мне мужа жаль, я, бывало, и заплачу.
Вот из чего было, все из моей дурости. — Жарко каково! — проговорила Феоктиста, откинув с плеча креповое покрывало.
—
Ну, так
вот я вам уж доскажу.
Вышедши замуж-то, я затяжелела;
ну, брюхом-то мне то того, то другого смерть
вот как хочется.
— А ваши еще страннее и еще вреднее. Дуйте, дуйте ей, сударыня, в уши-то, что она несчастная,
ну и в самом деле увидите несчастную. Москва ведь от грошовой свечи сгорела. Вы
вот сегодня все выболтали уж, так и беретесь снова за старую песню.
Ну ведь и у нас есть учители очень молодые,
вот, например, Зарницын Алексей Павлович, всего пятый год курс кончил, Вязмитинов, тоже пять лет как из университета; люди свежие и неустанно следящие и за наукой, и за литературой, и притом люди добросовестно преданные своему делу, а посмотри-ка на них!
Вот тоже доктор у нас есть, Розанов, человек со странностями и даже не без резкостей, но и у этого самые резкости-то как-то затрудняюсь, право, как бы тебе выразить это…
ну, только именно резки, только выказывают прямоту и горячность его натуры, а вовсе не стремятся смять, уничтожить, стереть человека.
— А! видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю визит первая. Не говори, что я аристократка, —
ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой! Как я о тебе соскучилась — сил моих не было ждать, пока ты приедешь. У нас гостей полон дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе — не пускают. Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да
вот и прикатила к тебе.
—
Ну, и так до сих пор: кроме «да» да «нет», никто от нее ни одного слова не слышал. Я уж было и покричал намедни, — ничего, и глазом не моргнула.
Ну, а потом мне жалко ее стало, приласкал, и она ласково меня поцеловала. — Теперь
вот перед отъездом моим пришла в кабинет сама (чтобы не забыть еще, право), просила ей хоть какой-нибудь журнал выписать.
— Сейчас даже; человека оставлю забрать покупки да
вот твои деньги на почту отправить, а сам сейчас домой.
Ну, прощай, сестра, будь здорова.
— Сердишься!
ну, значит, ты неправ. А ты не сердись-ка, ты дай
вот я с тебя показание сниму и сейчас докажу тебе, что ты неправ. Хочешь ли и можешь ли отвечать?
—
Ну, об этом будем рассуждать после, а теперь я за вами послала, чтобы вы как-нибудь достали мне хоть рюмку теплого вина, горячего чаю, хоть чего-нибудь, чего-нибудь. Я иззябла, совсем иззябла, я больна, я замерзала в поле… и даже обморозилась… Я вам хотела написать об этом, да… да не могла… руки
вот насилу оттерли снегом… да и ни бумаги, ничего нет… а люди всё переврут…
«Гроза» не случится у француженки;
ну, да это из того слоя, которому вы еще, по его невежеству, позволяете иметь некоторые национальные особенности характера, а я
вот вам возьму драму из того слоя, который сравнен цивилизациею-то с Парижем и, пожалуй, с Лондоном.
— Нет, позвольте, позвольте! Это
вот как нужно сделать, — заговорил дьякон, —
вот мой платок, завязываю на одном уголке узелочек; теперь, господа, извольте тянуть, кто кому достанется. Узелочек будет хоть Лизавета Егоровна. Ну-с, смелее тяните, доктор: кто кому достанется?
—
Ну,
вот тебе и письмо, — посылай. Посмотрим, что выйдет, — говорила игуменья, подавая брату совсем готовый конверт.
—
Ну,
вот увидите: она его недаром выпускает на своей лошади. А то где ж ему землю-то пахать.
—
Ну, это еще байдуже; а
вот як бы у купи, то вай, вай, вай… лягай, та и помри, то шкоды только ж.
— А
вот перед вами сколько человек? Один, два, три…
ну, четвертый, положим, поляк… и все одного мнения, и все пойдем и ляжем…
—
Ну так, пускай есть науки, а что по тем наукам значится? — говорил пожилой человек господину, имеющему одежду вкратце и штаны навыпуск. — Ты
вот книжки еретические читаешь, а изъясни ты нам, какого зверя в Ноевом ковчеге не было?
— Э, полноте;
ну а, наконец, польский и пусть будет польский: что нам до этого за дело? А вы
вот меня с тем-то, с раскольником-то, сведите.
— Егор Николаевич, мы еще с Лизой квартирку нашли, — произнесла, входя в шляпке, Ольга Сергеевна и, увидев Розанова, тотчас добавила: — Ах, Дмитрий Петрович!
Вот сюрприз-то!
Ну, как вы? что с вами?
—
Ну уж пусть ведут, а сам я не пойду. Лучше
вот что, — начал он, — лучше слетайте вы, милый Персиянцев…
— Да. Как женщины увидали, сичас вразброд. Банчик сичас ворота. Мы под ворота.
Ну, опять нас загнали, — трясемся. «Чего, говорит, спужались?» Говорим: «Влашебник ходит». Глядим, а она женскую рубашку одевает в предбаннике.
Ну, барышня вышла.
Вот греха-то набрались! Смерть. Ей-богу, смерть что было: стриженая, ловкая, как есть мужчина, Бертолева барышня называется.
—
Ну,
вот и отлично. Я, брат, все, что у Зарницына мог достать, все списал.
—
Ну,
вот видите. — Петр Сергеевич! — позвал доктор, остановясь у окна и толкнув Белоярцева. Белоярцев оглянулся и высунулся в окно.
Попробовали бороться с правительством, видят — кусается,
ну так
вот теперь другое выдумали.
— Да я уж привык к таким встрепкам, только досадно подумать, за что это на мою долю их так много выпадает. Ведь
вот всегда так, как видите.
Ну чем я виноват сегодня?
— Нет, вы прежде объясните мне, как, верно я говорю или нет? Или неправильно я рассуждаю? А!
Ну какое вы об этом имеете расположение? Пущай вы и приезжий человек, а я
вот на вашу совесть пущаюсь. Ведь вы хоть и приезжий, а все же ведь вы можете же какое-нибудь рассуждение иметь.
—
Ну,
вот мы посмотрим! — весело и многозначительно крикнула Бертольди.
—
Ну,
вот вам и следы такого отношения к женщине.
— Мен!
Ну, так это значит, все пустое дело стало. — Я думал, что весь заработок складывается вместе и из него общий расход:
вот это дело, достойное внимания.
— Да кто лечит? Сулима наш прописывает.
Вот сейчас перед вашим приходом чуть с ним не подралась: рецепт прописал, да смотрю, свои осматки с ног скидает, а его новые сапожки надевает. Вам, говорит, пока вы больны, выходить некуда. А он молчит.
Ну что же это такое: последние сапожонки, и то у живого еще с ног волокут! Ведь это ж аспиды, а не люди.
— Да
вот же всё эти, что опивали да объедали его, а теперь тащат, кто за что схватится.
Ну,
вот видите, не правду ж я говорила: последний халат —
вот он, — один только и есть, ему самому, станет обмогаться, не во что будет одеться, а этот глотик уж и тащит без меня. — «Он, говорит, сам обещал», перекривляла Афимья. — Да кто вам, нищебродам, не пообещает! Выпросите. А
вот он обещал, а я не даю:
вот тебе и весь сказ.
—
Ну да,
вот то-то и есть, что все вам «по сердцу» нужно, — отвечал с неудовольствием Белоярцев.
—
Ну и что ж такое? — говорил Белоярцев в другом месте, защищая какого-то мелкого газетного сотрудника, побиваемого маленьким путейским офицером. — Можно и сто раз смешнее написать, но что же в этом за цель? Он, например, написал: «свинья в ермолке», и смешно очень, а я напишу: «собака во фраке», и будет еще смешнее.
Вот вам и весь ваш Гоголь;
вот и весь его юмор!
—
Ну ведь
вот то-то и есть, что с вами не сговоришь. Отчего ж я думаю иначе? Верно уж я имею свои основания, — заговорил Белоярцев, позволивший себе по поводу экстренного случая и с Лизою беседовать в своем любимом тоне.
—
Ну да, да, да:
вот у нас всегда так! О поправках на тетрадях помним, а
вот такие документы разбрасываем по окнам!
— Не надо, — тихо процедил сквозь зубы Помада и попробовал приподняться на локоть, но тотчас же закусил губы и остался в прежнем положении. — Не могу, — сказал он и через две минуты с усилием добавил: —
вот где мы встретились с вами, Райнер!
Ну, я при вас умру.
— Мне давно надоело жить, — начал он после долгой паузы. — Я пустой человек… ничего не умел, не понимал, не нашел у людей ничего. Да я… моя мать была полька… А вы… Я недавно слышал, что вы в инсуррекции… Не верил… Думал, зачем вам в восстание? Да…
Ну, а
вот и правда…
вот вы смеялись над национальностями, а пришли умирать за них.
—
Ну жена же его, жена. Кучер его сейчас прибежал, говорит, в гостинице остановилась, а теперь к нему прибыла и
вот распорядилась, послала. Видно, наш атлас не идет от нас!
—
Ну,
вот видишь! Я говорил, сами надумаются. Так-то, матушка сестрица:
вот и пойдет у нас город городом. Чего доброго, нате вам, еще и театр заведем. Знай наших!